– Не уверен, что, если бы вместо него на остров отправился ты, то девушки были бы в большей опасности.

Инструктор посмотрел на Соломатина: что за разговоры? Тот махнул рукой – все нормально, снимают стресс. Инструктор все равно неодобрительно покачал головой: если вызвали на серьезное дело, то и ведите себя соответственно. «Бесполезно», – вновь беззвучно ответил Соломатин и попрыгал на месте: не гремит ли что, не мешает ли действовать?

Когда не концентрируешь свое внимание на подступающей темноте, она и подходит незаметно. Вблизи вроде еще ничего не изменилось, а даль не просматривается – лишь угадывается. И фонари уже зажглись – пусть еще не по потребности, а по какому-то графику, но блестят звездочками. Утро и вечер – всего лишь вдох и выдох светового дня с задержкой дыхания на ночь. А при выдохе, если верить гимнастике, усилия не должны применяться. Природа словно предупреждает: успокойтесь, остановитесь, куда спешите и зачем?

А если все-таки знаешь, куда и зачем? Если ситуация не дает ни утра, ни вечера, а тем более задержки дыхания?

– Пора бы, – поторопил время теперь уже сам Моржаретов, забыв об обсмеянном им же самим волнении Глебыча.

Муровец это уловил, но, хотя и подмывало ответить так же, как перед этим Серафим, пожалел друга: потом когда-нибудь получит двойную дозу, за ним не заржавеет. Покрутил в огромных лапищах телефонную трубку мобильной рации – набери номер и узнавай, в чем задержка. Но и тут выдержал марку: еще не та критическая минута, когда хватаешься за соломинку. На связь должна выйти сама моторка. Чем заполнять эфир в преддверии основной задачи даже и шифрованным текстом, лучше понервничать на берегу, зато твердо знать, что радиоперехвата не произошло.

Впрочем, выходи они на связь, все равно ничего бы не узнали. Моторист сам вглядывался в поверхность реки, стараясь рассмотреть на ней бурунчик от дыхательной трубки. Но река оставалась спокойной, даже поплавок его удочки словно впаялся в воду и замер. Ни рыбы, ни подводника. Рыба вообще-то не клюет к непогоде, а вот таких ассоциаций совсем не хотелось.

Зато Степан видел то, с чем не хотел бы сталкиваться ни при каких обстоятельствах. Ведай он, кто окажется хозяином яхты, нашел бы тысячу причин отказаться от поездки. Да просто отказался бы без причины.

Но знать, что вместо благодарности ты устраиваешь своим благодетелям такой «подарок», пусть даже и с учетом того, что ими занялись уголовный розыск и налоговая полиция, все равно, черт возьми, не по-джентльменски! Мало ли что коммерсанты не хотят платить налоги! Зато они, в отличие от государства, сделали такой широкий жест в отношении его ребят, что поневоле задумаешься, кому помогать: государству, которому до его команды нет никакого дела, или криминальным коммерсантам, которые тем не менее покупают билеты к черту на кулички, – только привезите, ребята, спортивное золото в Россию.

Впрочем, эти переживания были напрасны: гребной винт яхты уже заклинен и ей от острова не отойти. А в какой радости он эту гадость сотворил, какое чувство удовлетворенности испытал, когда понял, что не забыл еще спецназовскую школу! И вот, когда можно уже было плыть назад, Степан осторожно всплыл возле яхты.

И тотчас увидел берег. А на нем сразу всех тех, на кого молился все эти дни, – президента фирмы, Ивана Черевача и коротышку, который отбирал троих ребят для «гуманитарной» помощи. Он чуть не всплеснул волну, нарушая первейшую заповедь диверсанта – под воду уходить плавно, не спеша, даже если от удивления глаза становятся больше маски.

Именно под водой переждал он весь сумбур мыслей, обрушившихся на него. Однако так и не смог выстроить в логическую цепь происшедшее, понять, чем провинились его покровители перед законом.

Яхта чуть колыхнулась – кто-то сошел с нее или, наоборот, поднялся на борт. Что же делать? Винт после его «работы» практически невозможно восстановить, для этого необходима целая бригада ремонтников. Можно, конечно, предупредить хозяев, что он сделал и зачем. Но полковники, что привезли его, ведь тоже не в бирюльки играют…

Погрузившись в воду, Степан отплыл подальше, в блики заходящего солнца. Издалека обзор стал шире, и он увидел, как по периметру острова прогуливаются охранники. Снова узнал Черевача, объясняющего что-то своим подчиненным. Что же делать? Может ведь получиться и так, что он своими руками не винт заклинивал, а выезд группы на первенство мира срывал. Как же поступить?

Ничего не придумав, поплыл обратно. Моторист с удочкой его возвращению обрадовался так, словно у него наконец клюнуло. Укутывая тренера одеждами, дал отхлебнуть из фляжки, начал умело массировать затылок: больше половины тепла человек теряет именно через голову. Удостоверившись, что работа закончилась удачно, включил связь с берегом:

– Отплываем. Все нормально.

До пловца ему дела больше не было, он завозился с мотором и управлением, и Степан остался один на один со своими думами. Его состояние скорее всего не осталось незамеченным на берегу, и встретившие его полковники тревожно переглянулись между собой.

– Что-то случилось? – спросил тот, что приезжал за ним в бассейн.

Степан начал было отнекиваться, а потом все же решил спросить, даже собрав пальцы в щепотку и раскрыв их, словно посылая поцелуй – на международном языке подводников «не понимаю»:

– А они что, в большой провинности перед законом?

– Скорее всего, что да, – ответил Серафим Григорьевич.

– Не платят налоги?

– И очень большие. Такие большие, что вашу секцию можно было бы содержать если не в золотом, то уж в серебряном бассейне точно.

– Но они-то, чтобы не платить налоги, как раз и содержат нашу команду!

Теперь настала очередь ошалеть всем остальным. Но первым пришел в себя все-таки Глебыч. Он мгновенно просчитал, почему нефтяная мафия может интересоваться не балетом или музыкой, а такой экзотической, последней оставшейся на всю Москву группой боевых пловцов.

– Вы хотите сказать, что знаете обладателей этой яхты? – надвинулся он своим грузным телом на тренера.

– Давно. Месяца полтора.

– И что? – поторопил теперь уже Моржаретов.

– Ничего. Они сказали, что готовы оплачивать нам воду, потому что с тех, кто занимается благотворительностью, меньше берут налоги.

– Тебе и Черевач знаком? – вклинился Соломатин.

– Иван? Конечно. Он приехал вместо Василия Васильевича.

– Василия Васильевича? – Полковники переглянулись, боясь поверить в такую свою удачу. – А он, тебе потом сказали, перешел на другую работу?

– Да.

– Все-таки они убрали его, – повернулся Глебыч к Моржаретову.

Теперь уже тренер посмотрел на собравшихся в ожидании объяснений: в чем я участвую и какие для кого это имеет последствия?

Миссию эту взял на себя Беркимбаев. И не потому, что это входило в его обязанности, а чтобы не отвлекать Серафима и Глебыча от работы с Соломатиным. Полуобняв Степана, генерал повел его к машине, где предусмотрительный водитель разливал по пластмассовым стаканчикам чай из термоса.

А летнему вечеру важно было только начаться. Зацепившись за землю, темнота наваливалась теперь в открытую, без почтения к свету, пустившему ее лишь на мгновение отдохнуть у краешка своего порога. И молодой месяц проявился – правда, с притуплёнными рожками, что опять же говорило о приближающемся ненастье, и фонари горели все ярче и ярче, охотнее борясь с чернотой, чем с разжиженными сумерками.

Нетерпеливее становился и Соломатин. Он то обходил дельтаплан, то смотрел вдаль, то отворачивал у инструктора рукав и смотрел время. Тот хотел было снять часы и отдать их Борису, но капитан отказался от услуги. И вновь примерял все и осматривал: лишний вес в воздухе не нужен, но зато на острове каждый моточек проволоки или изоленты может решить все дело.

Наконец растворились в темноте даже собственные машины, и Борис стал надевать подвесную систему. Кармашки на бронежилете несколько мешали плотно прилегать ремням, но в то же время не на свадьбу ведь он собирался.