— Хорошо, — сдержанно произнес он. — Посмеялись, и хватит. А теперь давайте перейдем к реальным фактам. Вы не сказали мне ничего, за что нам следовало бы платить. Если я рискую затылком, я точно хочу узнать, с чем мне придется столкнуться; я хочу знать, что мне нужно сделать, чтобы победить. Если вы хотите получить деньги, именно это вы и должны мне сейчас сообщить. Говорите! — резко бросил он. — Или получите эту бутылку обратно — точным ударом в голову!

Нотто сглотнул слюну, его затрясло, на лбу проступил пот. — Я…— задыхаясь произнес он. — Я… не смотрите на меня так!

— Я хочу услышать правду, — сказал Дюмарест. — Только правду. Почему Нада сказала, что мне не повезет в соревнованиях?

— Просто не повезет, — заявил Нотто. Он вытер лицо запачканным платком. — Не повезет, если ты неудачник. Это зафиксировано, — быстро произнес он. — Вам непонятно? Это зафиксировано. Победители определяются в самом начале соревнования!

Он проснулся, услышав пронзительные крики, и одним рывком соскочил с кровати. Крики послышались снова, и он побежал, ударился обо что-то твердое, рванул пластмассовые двери, чтобы поскорее выйти. Блейн с перекошенным лицом смотрел на него, сжимая в руках обнаженный кинжал.

— Дераи!

Крики послышались в третий раз, но Дюмарест уже был в ее комнате и, стоя на коленях перед кроватью, говорил успокоительные слова, обволакивая ими ее с защитной нежностью. Как ребенок, она, вся дрожа, вцепилась в него.

— Дераи! — Блейн вошел в комнату. Быстро обшарил ее взглядом. — С тобой все хорошо?

— Ночной кошмар, — сказал ему Дюмарест через плечо, — Теперь уже все хорошо.

— И надолго? Ты уверен?

— Уверен.

Блейн заколебался, посмотрев на свой кинжал. Против страха мозга оружие бесполезно. Он нетерпеливо вложил его в ножны. Ни он, ни его кинжал тут были уже не нужны.

— Эрл! — ее ногти вонзились ему в спину. — Эрл!

— Успокойся, — повторял он. — Тебе просто что-то приснилось. Все уже прошло.

Она покачала головой.

— Как это было страшно! Я увидела бесконечные ряды обнаженного мозга, лежащего в контейнерах, все они мыслили, все были живые. Я услышала голоса, и затем, казалось, открылась вселенная и я стала одной из них; мыслящим мозгом. — Она задрожала сильнее. — Эрл, я сошла с ума?

— Тебе все это снилось, — сказал он. — Ночной кошмар.

— Нет. Не кошмар. — Она чуть отстранилась от него, не отводя взгляда от его лица. Голодными глазами отчаянно, будто пила черты его лица. — Все это было так реально, — сказала она. — Как если бы мой ум был чужим. Как если бы меня полностью затянуло в чужой мозг. Кто-то будто полностью расслабился. Расслабился и сконцентрировался только на одной вещи. Такое могут делать немногие люди, — сказала она. — При этом всегда что-то мешает. Но это был очень тренированный ум. Ясный. Очень ясный.

Он ничего не сказал, поглаживая серебряное чудо ее волос, его тело отвечало на близость ее тела.

— Похоже на мозг Регора, — сказала она. — Именно у него мозг должен быть таким. Тренированным, холодно-логическим, эффективным инструментом для достижения таких целей.

— Ты завидуешь ему?

— Нет, — сказала Дераи. — Он пугает меня. Он смотрит на меня, как на свою собственность. Чем можно пользоваться. А не как на женщину, — добавила она. — Он этого не чувствует. Как нечто важное, что должно подвергаться вскрытию.

— Тут я с тобой согласен, — сказал Дюмарест.

Она прижалась к его груди.

— А эта женщина, — сказала она. — Ту, которую ты зовешь Надой. Она любит тебя.

— Нет.

— Любит, — настаивала Дераи. — Я знаю. Она любит тебя и ревнует ко мне. Ревнует! — Слово прозвучало криком боли. — С чего? Чудачка!

— Прекрати!

— Почему прекрати? Это правда, не так ли? Ведь именно так все думают обо мне. Устар, и Эмиль, и иногда даже мой отец. Что-то необычное. Что-то особенное. Человек, находиться рядом с которым стыдно. Удобно ли ты себя чувствуешь, когда ты со мною? — Ее глаза ищуще и страстно вцепились в его взгляд. — Скажи.

— Я люблю тебя.

— Это ответ, Эрл?

— Да, ответ. То, что я чувствую, и есть любовь. Что еще я могу сказать?

— Ничего, — сказала Дераи, — Но говори, говори, мне так нравится слышать это.

Он повиновался, поглаживая рукой ее волосы, ее худенькие плечи. Она вздохнула.

— Эта женщина, — сказала она, — Нада. Она может дать тебе очень многое. Сына, нормальную жизнь, общество, которому везде будут рады. Ты будешь счастлив с ней. Ты можешь отдыхать и мыслить своим собственным умом и не бояться, что в какой-то момент твои мысли могут прочитать. Почему же ты не любишь ее, Эрл?

— Потому, что я люблю тебя.

— В самом деле, Эрл!

Он схватил ее за плечи и повернул так, чтобы смотреть ей в глаза.

— Послушай, — сказал он хрипло, — все это совсем не игра. Не игра для меня и, надеюсь, для тебя тоже. Читай в моем уме, — приказал он. — Прочти и найди там правду. Когда найдешь ее, прекрати разыгрывать ребенка.

— А ты перестань стыдиться меня, — сказала она спокойно. — Перестань сомневаться, когда я с кем-то разговариваю. Перестань мучиться сомнением, меня ли ты любишь и что я могу тебе дать. Деньги, Эрл. Много денег. Ведь ты же думал об этом?

Он смотрел на нее с каменным лицом.

— Ты думал об этом, Эрл, — настаивала она. — Будешь отрицать?

— Нет. — Дакарти заронил в него эту мысль, он не мог этого отрицать.

— Что же, Эрл?

Он поднялся, сознавая всю пустоту слов, зная, что на это ему нечего сказать и только одну вещь он мог бы сделать.

Оставшись одна, она долго рыдала в подушку.

Стены были выкрашены кричащими красками: красное, зеленое, желтое, голубое — десять квадратных метров пластика открывались взору до самой крыши наверху. Яркие всполохи красок жизни, занесенных сюда, в подземную пещеру, насмехались над неподвижной фигурой, лежащей в центре комнаты.

На носилках, будто на катафалке, лежал мертвый старейшина Кальдор.

— Когда? — Регор стоял у красной стены, его одежда сливалась с фоном, так что он выглядел не просто как бритоголовый, а походил на ожившую картину без рамы. Он сделал шаг, и иллюзия нарушилась, алый цвет его одежды теперь резко выделялся на желтом фоне.

— Я не знаю. — Эмиля сжигало нервное напряжение. Он мерил шагами узкое пространство комнаты, не в силах стоять спокойно. — Я был занят, — сказал он. — Обсуждал детали оплаты соревнований. Когда я вернулся, я сразу вошел сюда. И тут же заподозрил, что что-то не в порядке. Я проверил все. Ничего. Ни пульса, ни дыхания, никаких признаков жизни. Я пытался разыскать вас, — обвиняюще произнес он. — И не смог вас найти.

— Я был занят иным делом, — кибер проворно стал осматривать смешной кокон на носилках. — Девушка приходила сюда, чтобы убедиться?

— Я предлагал, но она отказалась. Но я слышал ее крики некоторое время назад. Блейн сказал, что ей приснился кошмар. Может быть, и так, а может быть, она уловила мысли умирающего. — Эмиль остановился и уставился на мертвеца. — Умер, — произнес он горько. — И ничего нам не сказал.

Регор воздержался от комментариев.

— Все эти деньги, — произнес Эмиль. — Пятнадцать тысяч. Они исчезли!

— Вы лично не потеряли ничего, — напомнил ему кибер.

— Ты сошел с ума? — Эмиль посмотрел на Регора. — Ты же знаешь, как мне нужны эти деньги. Ты знаешь, что бы я сделал, имея их. Он мог бы рассказать нам об этом перед отлетом с Хайва. Вместо этого он хранил секрет. Теперь он умер и унес его с собою. — Он снова начал ходить по комнате. — А ты еще говоришь, что я ничего не потерял!

— Все правильно, — сказал Регор своим обычным тоном. — Вы не можете потерять то, чего никогда не имели. Рассуждайте логически, а не эмоционально. Соглашаться с возможным, как с совершившимся фактом — неверно. Обещание есть обещание, ничего более. Пока деньги действительно не окажутся в вашем распоряжении — они не ваши. А поскольку они не ваши, вы не можете их потерять.