Спросила, какая посуда во дворце у царя. Вновь смутила, – Борис не решился почему-то сказать, что и дворца-то нет, – Москву звездный брат не жалует, а Санктпитербурх еще строится. Ответил шутливо, – запамятовал, давно не едал у царя. Который год в путешествиях.

У герцога приборы серебряные. А Шарлотте что надо? Поди-ка золота потребует!

Спросила еще, бывает ли царевич в войсках. Тут посол покривил душой, расхвалил воинскую доблесть жениха. И напрасно, – принцесса, вишь, не любит военных.

– Это правда, что царь всегда с фавориткой, во всех сражениях? Она красива, да?

Московит потупился. Вряд ли подобает обсуждать сюжет столь щекотливый, да еще с девицей.

– Война ужасна, монсеньер. Мужчины грубеют… Скитаться по бивуакам, по грязи, без пристойного общества… Невыносимо!

– На войне к тому же убивают, принцесса, – сказал посол, не сдержав усмешки.

Глаза-угольки настойчивы. Вопрошают, засматривают в будущее, – строго, неуступчиво.

– Супруг, избранный вами, – произнес дипломат, спохватившись, – не осмелится вас неволить.

Бал в замке Брунсвик – прощальный, так как миссия Куракина завершилась, – памятен и Сен-Полю.

В толпе, растекшейся по залам, часто возникало лицо молодого кавалера – детски круглое и пухлое, как у купидона, с натугой исторгающего музыку из фанфары. Кавалер был навеселе и бродил, пошатываясь, без видимой цели. В гуще публики, смотревшей танцы, он задел маркиза плечом и пробормотал:

– Извините, мосье Сен-Поль!

Маркиз отстранился, но тот цепко держал его за рукав и раздувал щеки, – похоже, от распиравшего изнутри смеха.

– Простите…

Повеса не выпустил рукав, качнулся к Сен-Полю и сказал, потянувшись к его уху:

– Я ваш друг… Идите в сад, ждите меня там…

Приятная погода выманила многих на свежий воздух. Встреча в саду произошла как бы случайно, в укромной аллее, под навесом из дикого винограда.

– Советую вам, – услышал Сен-Поль, – не возвращаться в Ганновер.

– Почему?

– У вас могут быть неприятности… У вас и у московита… Из-за одного придворного. Вы догадались, конечно, о ком речь. Назвать вам его?

– Назовите!

Незнакомец не шатался. Совершенно трезвый человек шел рядом, твердо вонзая в гравий высокие каблуки, но лицо сохраняло выражение беспечное.

– Секретарь Темпельгоф, – бросил он, сорвал стебелек с зеленого свода и сунул в рот.

Сен-Поль приказал себе не терять самообладания. Источник тайных сведений раскрыт. Кем? Это главный вопрос, и ответ нужно получить во что бы то ни стало.

– Вы заплатили Темпельгофу триста золотых. Не волнуйтесь, повторяю – я ваш друг.

– Допустим, – сказал Сен-Поль, сдерживая нетерпение. – Но я с вами еще не знаком.

– Шевалье Делатур.

Он поднимал к собеседнику смеющийся взгляд, будто делился невинной проказой.

– Ваше имя ничего не говорит мне, – отозвался маркиз сухо.

Стебелек торчал из толстых губ шевалье. Сен-Полю вспомнился уличный глотатель змей.

– Вы хотите знать больше? Увольте, монсеньер! Хватит с вас того, что я здесь, перед вами…

Стебелек шевелился – гибкий и тонкий, словно жало. Сен-Поль опустил руку на шпагу. Делатур… Слишком заурядное имя, наверняка ненастоящее… Что ему нужно?

– Хорошо, – начал Сен-Поль. – Молчание имеет цену. Какова же она, шевалье?

Кавалер вынул стебель, отвел руку и расхохотался громко.

– Вы приняли меня за вымогателя. Бог с вами, маркиз! Прощаю вам. Но вы правы, молчание золото. А у вас есть то, что для нас дороже золота. Ваша храбрость, ваш ум, ваша находчивость… И, кроме того, ваши связи с Московией. Они могут быть весьма полезны королю Англии.

– Он покамест курфюрст.

– Георг-Людвиг никогда не сядет на трон, – отрезал шевалье и в сердцах отшвырнул стебель. – Я служу законному королю.

Если так, он действительно не опасен. Сторонники Якова, претендента на английский престол, обретающегося во Франции, пышут ненавистью к курфюрсту. По слухам, существует обширный заговор.

– Но вы, Делатур, – сказал он, надеясь больше выведать у якобита. – Какое дело французу до сей политики?

– По матери я шотландец. Этого довольно, монсеньер? Поговорим лучше о вас. В Ганновере вам делать нечего. Курфюрст подпишет договор с царем, чему мы, кстати, не препятствуем. Но вам, маркиз, вам Георг-Людвиг не поможет. Просить у него Тобаго? Это бессмысленно… Мы обратимся к законному королю. Он – образец великодушия.

Якобит осведомлен недурно. Только в беседах с двумя-тремя вельможами касался Сен-Поль курляндских прав на Тобаго. Однажды Куракин замолвил слово курфюрсту и встретил вежливое сочувствие. На большее рассчитывать рано. А вдруг в самом деле трон достанется претенденту? Шансы Якова, говорят, значительны, Шотландия ждет его. В Англии его поддерживает партия тори. Что ж, может быть, сама Фортуна послала Делатура.

Вероятно, разумнее всего не поверить, внешне не поверить в серьезность предложения.

– Моя особа, – сказал Сен-Поль шутливо, – слишком ничтожна для предприятия столь грандиозного.

– Предоставьте нам судить. Не будем тратить время на пустые любезности. Вы нам нужны. Когда и зачем, я сейчас не скажу при всем желании. Возможно, через месяц или через полгода, через год… Покамест я получил ваше молчание в обмен на мое, не так ли?

– Хорошо, – ответил Сен-Поль.

Немедленных действий от него не требуют Но что сказать Куракину? Нельзя же бросить его в Вольфенбюттеле без объяснений. И что с Темпельгофом?

– Ничего, – сказал Делатур. – Он просаживает в карты ваши триста золотых. Вас видели вместе, возникли подозрения. Ваше присутствие в Ганновере излишне. Мелкий повод может вызвать скандал. Передайте нашу беседу московиту. Он сам сочтет, я думаю, что вам лучше расстаться. По крайней мере, на время…

В конце аллеи блеснула залитая солнцем площадка. Мраморный Ганимед – виночерпий богов – наклонился над бассейном фонтана, держа амфору. Вода лилась из нее тонкой звенящей струей.

– Глядите сюда, – и якобит поднес палец к уху. – След юношеской шалости.

От уха змеился к щеке, едва проступая сквозь пудру, шрам. Делатур медленно провел по нему ногтем.

– Человек, который придет к вам от меня, сделает точно такое же движение. Запомните! Он скажет: «Делатур справляется о вашем здоровье». А вы… Для нас вы Ганимед. Не возражаете?

Он круто повернулся и пошел к замку широким, неверным шагом подгулявшего кутилы.

На другой день Сен-Поль и Куракин покинули Вольфенбюттель, выехав из разных ворот. Царский посол одобрил поведение своего секретаря, – отталкивать якобитов не резон. Где находка, где потеря – не угадаешь, будь хоть семи пядей во лбу.

Борис остановился в Ганновере ненадолго. 3 июля Курфюрст поставил под договором свою жирную, тяжело вдавленную подпись. Все пункты русского прожекта приняты, Ганновер отныне на двенадцать лет в оборонительном союзе с Россией.

Лето выдалось счастливое. Царский штандарт взметнулся над покоренной Ригой. Не дожидаясь штурма, сдался Выборг. В сентябре пал Ревель. В Эстляндии, Лифляндии, Карелии шведов не осталось.

Осень – пора свадеб.

31 октября в Санктпитербурхе отпраздновали первый марьяж с европейским Западом – обвенчали царевну Анну с курляндцем Фридрихом-Вильгельмом.

Посол Куракин на торжестве не был, – дипломатические поручения на несколько лет отдалили его от российских пределов, но наслышан был весьма. Воистину сказать, эхо пушечных салютов, гремевших над Невой, – а они сопровождали каждый до единого тост, – пронеслось по всем столицам.

– Необычайно, как все у вас, – говорили Куракину иностранцы. – Свадебный кортеж на воде, сотня судов с гребцами. Царь, взявший на себя роль обер-маршала, появился при всех регалиях, с лентой святого Андрея, что случается редко. Дом князя Меншикова, самый крупный в городе, ломился от приглашенных. Пировали, как у вас принято, два дня. А каков дивертисмент, придуманный царем! Представьте, – два пирога на столе, два громадных пирога. Царь разрезал их собственноручно, – и что бы вы думали! Живая начинка – две лилипутки в модных французских платьях. Выпорхнули и исполнили тут же, на столе, танец. За сим – бал лилипутов. Их свезли по приказанью царя из разных мест государства, одели, обучили танцам. Маленькие человечки напились и вели себя препотешно. Бедный герцог повеселился напоследок…