Вылавливали нас из Карповки наши верные друзья Славка Петриченко, Наташка Герасимова и Алка Сердюкова по прозвищу «Лапа». Раздосадованных необнаружением плеера и утомленных купанием, нас положили спать в том же виде, в котором выловили из самой грязной реки Петербурга и области.

Восстановив в голове цепь событий, мы с Максим Максимычем принялись организовывать себя к предстоящему нам через три часа экзамену по нормальной физиологии. Те, кто сдавал экзамен по нормальной физиологии в Первом меде, сразу же начинают кашлять и задыхаться, едва заслышав фамилию доцента Дулинца. Это был самый жестокий экзаменатор со времен Понтия Пилата. Чтобы сдать экзамен у доцента Дулинца, мало было знать нормальную физиологию. Нужно было иметь при себе сменную обувь, ослепительной белизны накрахмаленный халат и такую же белоснежную докторскую шапочку. Наши с Максим Максимычем халаты не отличались белизной и наглаженностью, но мы решили рискнуть. С трудом разлепив глаза, я отыскал свой белый халат в куче хлама на кровати, запихал его в сумку и, выпив еще водички, растолкал Максимыча, прикорнувшего на подоконнике, сообщив ему, что время идти на экзамен.

На кафедре нормальной физиологии наблюдалось оживление. Миловидные студентки нашего курса в белоснежных халатах олицетворяли «Виву академию — виву профессуру». Создалось впечатление, что мы на этом празднике были несколько лишними. Заспанные и непричесанные, явились мы на кафедру. Наши изможденные купаниями тела источали запах зловоний и мазута. Старожилы утверждают, что вонь, исходившая от нас с Максим Максимычем в тот день, была сравнима со знаменитой «Вонью Юрского периода», когда половина вымерших динозавров уже превратилась в нефть, а вторая половина еще нешуточно смердела.

Со стеклянными глазами я зашел в аудиторию. При попытке вытянуть билет меня остановил металлический голос доцента Дулинца.

— Денис Сергеевич, вы забыли надеть халат, — сказал металлический голос.

— Извините. Сейчас надену, — сказал мой ослабленный голос.

Я открыл сумку и стал вытаскивать свой «белый» халат. По мере вытаскивания халата я с ужасом обнаружил, что грязно-серо-желтая материя, с пятнами бог знает чьей ДНК, лежащая в моей сумке, на самом деле никакой не халат, а… простыня с «гостевой» кровати Максим Максимыча, которую я по ошибке, в утренней, так сказать, суете, засунул в сумку вместо халата. Надо было что-то делать, и я опять решил рискнуть. Надеясь, что меня не заметят, я обмотался простыней и подобно древнеарабскому врачу Авиценне подошел к столику с билетами. Не заметить заспанного студента, воняющего перегаром, водорослями и канализацией всего Петроградского района, обмотанного в желто-серую простыню третьей свежести с пятнами ДНК (и, возможно, даже РНК)[30] миловидных студенток общежития номер два, было трудно. Последнее, что я слышал, это металлический голос доцента Дулинца, вопрошающий о том, кто пустил в аудиторию «этого маргинала».

Максим Максимыча, невинно спящего над чистым экзаменационным листком, обнаружили позднее и тоже, к моему облегчению, вышвырнули с экзамена. Нас обоих ждала пересдача в августе и озлобленный доцент Дулинец, что, как вы понимаете, хуже, чем обычный доцент Дулинец, раз в пятнадцать — двадцать.

Старожилы утверждают, что пересдали мы тот экзамен на твердую тройку, что и позволило нам впоследствии получить ослепительно синие дипломы и стать настоящими врачами.

В студенческие годы очень любили мы, забив на нервные болезни и экономику здравоохранения, шарахаться по лесам. Выезжали обычно спонтанно, ткнув пальцем на точку где-нибудь в Карелии. Инициатором, конечно, был Максимыч: он единственный из нас разбирался в картах, понимал, что такое азимут, и однажды даже сам сшил себе на швейной машинке вигвам. Славка Петриченко обычно отвечал за культурную программу во время походов, а я, с видом выпускника высших кулинарных курсов имени Гордона Рамзи, обеспечивал гастрономическое прикрытие мероприятия. Готовил я, прямо скажем, не фонтан. Секреты кулинарии открылись мне в полном цвете гораздо позже, уже после того, как я приехал в Англию. Тем не менее в нашей троице я считался непревзойденным кулинаром. Ибо жрать то, что приготовили Слава или Максим, было совершенно невозможно. И следующая история как раз об этом.

Поехали мы как-то на поиски озера Глухое. По уверениям Максимыча, на всем Карельском перешейке не было места живописнее. К тому же оно было в достаточном отдалении от населенных пунктов и садово-огородных хозяйств. «А трудности будут?» — спросил Славка, разрисовывая маркером старую стройотрядовскую ветровку. Высунув язык, он старательно выводил на ветровке потеки крови и прочие пугающие комаров ужасы. «Трудности — будут!» — сказал Максимыч и показал на карту. Озеро Глухое представляло собой запруду двести на двести метров и было со всех сторон окружено болотом.

Сборы, как всегда, были недолгими. Вигвам Максим Максимыча, вместо двери у которого, кстати, было искусно вшито пальто с хлястиком фабрики «Большевичка». Именно поэтому было удобно находить вход в палатку, находясь под кочергой, — нужно было просто найти пальто, остальное — дело техники.

Следующим предметом, абсолютно необходимым для похода «с трудностями», был пистолет. Максим Максимыч очень гордился этим стволом и, постоянно доставая его, озабоченно оглядывался по сторонам и шептал себе под нос: «Посадят меня, посадят…» Пистолет был, к слову сказать, стартовый. Но, по утверждению Максим Максимыча, стрелял боевыми патронами от мелкокалиберной винтовки. Так как стартовый пистолет стреляет вверх, дабы поразить цель, нужно было направлять оружие в сторону, перпендикулярную мишени. Это сразу же сбивало с толку стреляющего и вызывало легкую панику среди наблюдателей. Ни одного выстрела из этого пистолета Максим Максимыч ранее не произвел, так как берег патрон, который, к сожалению, присутствовал в единственном экземпляре.

Что касается меня, то ни палатки, ни спальника, ни пенки у меня не было. Моим походным снаряжением были старые американские армейские ботинки, берет, почему-то израильской армии, джинсы с бахромой, срезанной со скатерти, и куртка «Аляска». Моей главной миссией были разработка рациона, закупка продуктов и питание команды. Скажу сразу, что денег не было, поэтому питание команды было обречено.

Начали с главного. Шесть пакетов молдавского вина «Кодру» заложили прочный фундамент здорового рациона путешественников. После побирания по общежитию удалось добыть: килограмм гороха, три вяленых морковки, вареную курицу, пачку пакистанских приправ, четыре буханки черного хлеба и две банки тушенки. В поход вышли раньше намеченного срока, потому что вооруженные дубьем хозяева вареной курицы уже рыскали по общежитию и запросто могли объединиться с не менее встревоженными хозяевами пакистанских приправ.

До Кузнечного[31] ехать было четыре часа. Если горланить песни в тамбуре под гитару, то можно не только стать кумиром дачников, грибников, миловидных спортсменок и путешествующих алкоголиков, но и разжиться дополнительными элементами красивой жизни. Такими, как банка солененьких огурчиков и пирожки с мясом. От Кузнечного нужно было идти пешком еще километров пятнадцать. Через карьер и далее по так называемой тропе Хо Ши Мина. После тропы Хо Ши Мина нужно было свернуть на север, в сторону от насиженных скалолазами туристических мест. Именно там, по мнению Максим Максимыча, находилось озеро Глухое и трудности, с ним сопряженные.

Благодаря точно выверенному Максимычем графику движения в самом сердце карельских болот мы оказались ровно с наступлением темноты. Продолжать беззаботно прогуливаться, по колено утопая в холодной жиже, по выражению Славы Петриченко, стало «западло». После пяти часов чавканья по болотам хотелось, наконец, скинуть тяжелые рюкзаки, развести костер и рубануть тушенки с пакистанскими приправами.