Он должен был остановиться. Его голос осел, затем у него перехватило дыхание, он должен был глотнуть, чтобы из горла ушел болезненный комок эмоций, мешавший ему выговорить хоть слово.

— Когда я смотрю на вас, — прошептал он, — я просто уверен.

И в этот миг он понял, что иногда хватает самых простых слов. Он любил ее, и ничего больше не было нужно.

— Я вас люблю, — повторил он. — Я люблю тебя. — Он нежно поцеловал ее. — Я люблю тебя и буду горд, если ты подаришь мне привилегию провести остаток моей жизни, делая тебя счастливой.

Она кивнула. Из глаз ее лились слезы.

— Только если ты позволишь мне делать то же самое, — прошептала она.

Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче.

— Это станет моей радостью.

Время слов кончилось. Он встал на колени, стащил с себя рубашку и плавным движением отшвырнул ее прочь. При виде его обнаженной груди глаза ее расширились, и он задрожал от желания, глядя, как она медленно потянулась к нему, чтобы прикоснуться к его коже.

А потом, когда она это сделала, когда ее рука легла ему на сердце, он застонал, будучи не в силах поверить, что одно крохотное прикосновение способно так его воспламенить.

Он хотел ее. Господи Боже, как же он ее хотел… как никогда не хотел никого и ничего… как не мог представить себе, что такое бывает!

— Я люблю тебя, — повторил он снова, потому что это чувство переполняло его и рвалось наружу. Он готов был произносить эту фразу без конца. Он твердил это, снимая с нее ночную сорочку, твердил, освобождаясь от остатков своей одежды. Он повторял это, привлекая ее к себе, целиком и полностью, когда между ними не осталось ни лоскутка, он повторял это, устроившись меж ее ног, готовясь совершить последний рывок, войти в нее и соединить их навеки.

Она была такой жаркой, влажной и влекущей, он помедлил, заставляя себя сдерживать бешеное желание.

— Аннабел, — прохрипел он, давая ей эту последнюю возможность сказать «нет», сказать, что она еще не готова, что сначала хочет услышать слова в церкви… Это его убьет, но он остановится. И он надеялся, ради всего святого, что она это понимает, потому что не думал, что может выговорить еще хоть слово, тем более целую фразу.

Он посмотрел вниз, на ее лицо, разгоревшееся от страсти. Она тяжело дышала, и он ощущал каждый ее вдох по тому, как вздымалась и опускалась ее грудь. Он хотел взять обе ее руки в свои и завести их ей за голову, сделать ее своей пленницей и целую вечность держать ее в плену.

И еще ему хотелось целовать ее нежно и сладостно. Всюду.

Он хотел вонзиться в нее, доказать ей самым примитивным образом, что она принадлежит ему, и только ему.

А еще он хотел встать перед ней на колени и молить ее любить его вечно.

Он хотел от нее всего.

Он хотел от нее все равно чего.

Он хотел слышать ее голос. Особенно заветные три слова: «Я люблю тебя».

Она шептала эти слова. Они шли откуда-то из глубины ее горла, из самой глуби ее существа, и этого было достаточно, чтобы он дал себе волю.

Он со стоном толкнулся вперед и ощутил, как она захватывает, затягивает его в себя.

— Ты такая… такая… — Но он не мог закончить мысль. Он мог только чувствовать и ощущать и позволить своему телу взять верх над рассудком.

Он был создан, сотворен для этого. Для этого момента… С ней.

— О Господи! — простонал он. — О, Аннабел…

Она содрогалась с каждым его выпадом, выгибала спину, поднимала бедра, притягивала его, втягивала все глубже. Он старался двигаться медленно, чтобы дать ей время привыкнуть к нему. Но каждый ее полустон-полувздох, словно искра, воспламенял его кровь. А когда она шевелилась, это еще больше соединяло их друг с другом.

Он взял в ладонь одну из ее грудей и почти потерял себя в приливе чувственного восторга. Она была совершенной, нежной, великолепной… она переполняла его пальцы.

— Я хочу попробовать тебя на вкус, — выдохнул он и, поднеся этот сочный плод ко рту, лизнул его нежную вершинку, ощущая миг чисто мужского торжества, когда она испустила легкий вскрик, и ее словно подбросило на постели.

Что, конечно, соединило их еще теснее.

Тогда он стал сосать отвердевший бутон соска, думая лишь о том, что она самое прекрасное, самое женственное, самое роскошное создание на свете. Он хотел оставаться с ней всегда. С ней… в ней… Любить ее.

Просто ее любить.

Ему хотелось, чтобы ей было так же хорошо. Нет, он хотел, чтобы это было изумительно. Но для нее это был первый раз, а ему говорили, что первый раз для женщин редко доставляет им удовольствие. И еще он страшно боялся, что потеряет над собой контроль и достигнет пика своего удовольствия до того, как она получит свое. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так нервничал, занимаясь любовью с женщиной. Но все-таки то, что он делал раньше… не было занятием любовью. Он осознал это только сейчас. Существовала огромная разница… и эта разница покоилась сейчас в его объятиях.

— Аннабел, — прошептал он, едва узнавая собственный голос. — Как ты?.. Ты… — Он глотнул, пытаясь сформулировать четко мысль. — Тебе было больно?

Она покачала головой:

— Только мгновение. Но теперь…

Он затаил дыхание.

— Чувство странное, — закончила она, — но чудесное.

— Будет становиться все лучше, — успокоил он ее. — Ты скоро почувствуешь. — Он начал снова двигаться в ней. Это были не те робкие движения, когда он старался не причинить ей боль, но нечто настоящее. Он двигался как мужчина, который нашел свой дом.

Он протиснул между ними руку, стараясь дотронуться до нее одновременно со своими выпадами. Когда он наконец обнаружил ее суть, ее чуть не подбросило на кровати. А он все дразнил и гладил, побуждаемый к действию ее краткими всхлипами. Она вцепилась ему в плечи напряженными скрючившимися пальцами и наконец выкрикнула его имя с мольбой об удовлетворении самого страстного желания.

Она его хотела.

Она умоляла его дать ей освобождение.

И он мысленно клялся, что непременно так и поступит. Уже совсем скоро.

Он вновь приблизил голову к ее груди, лизнул и легонько куснул. Если б он мог, то любил бы ее всю и сразу везде. Возможно, она ощутила то же, что и он, так как в тот миг, когда он почувствовал, что больше не может сдерживаться, она резко выгнулась ему навстречу и напряглась под ним. Ее пальцы впились в его кожу, она сжалась вокруг него, дрожа и втягивая его в себя. Она была такой сильной, такой узкой, что почти вытолкнула его из себя, но он мощно рванулся вперед и, прежде чем осознал, излился в нее, достигнув своего пика в тот самый момент, когда она начала спускаться со своего.

— Я люблю тебя, — сказал он, свернулся вокруг нее и притянул к себе… Они лежали уютно, как будто и были созданы друг для друга… Он закрыл глаза и провалился в сон.

В это время года солнце встает рано, и когда Аннабел открыла глаза и посмотрела на часы на прикроватном столике, было всего полпятого. В спальне было еще совсем темно, так что она выскользнула из постели, накинула халат и подошла к окну, чтобы раздвинуть занавеси. Пусть ее бабушка накануне безмолвно разрешила Себастьяну остаться в ее комнате, но Аннабел сознавала, что он не может находиться здесь, когда проснется весь дом.

Ее комната была обращена к востоку, поэтому она на минуту застыла у окна, чтобы полюбоваться рассветом. Большая часть неба все еще сохраняла лиловые краски ночи, но вдоль горизонта солнце уже нарисовало оранжевым и розовым сверкающую полоску.

И желтым. Совсем внизу золотистый оттенок начал уверенно ползти вверх.

«Косые лучи восходящего солнца… «— подумалось ей. Она все еще никак не могла закончить чтение книжки Горли, но почему-то первая строчка запала ей в память. Она понравилась Аннабел. Она ее понимала, и, хотя не обладала особым зрительным воображением, что-то в этом описании нашло отклик в ее душе.

Она услышала, как за ее спиной зашевелился на постели Себастьян, и обернулась к нему. Он моргал, просыпаясь.