Это был довольно крупный городок, имевший свою промышленность в виде лесопилки и серебряного рудника. Но большинство населения городка составляли пеоны, работавшие на полях сахарного тростника, в изобилии росшего западнее и южнее поселения. На окраине Эдж не заметил особых признаков жизни, но когда он углубился в одну из главных улиц, параллельных друг другу, то смог увидеть огни и расслышать звуки музыки и песен, доносящихся издали. Он полностью игнорировал всех попадавшихся ему навстречу и таращивших на него изумленные глаза. Мелькнула чья-то тень и Эдж автоматически поднял коня на дыбы. Перед ним находился оборванный мальчуган лет десяти, улыбаясь во весь рот и блестя сломанными зубами.

— Вы американец? — спросил он.

Эдж оглядел его перепачканное лицо, оборванные штаны и рубашку, стараясь угадать его намерения. Он кивнул, и улыбка мальчугана стала еще шире.

— У меня есть сестра, сеньор, — сказал он и, сложив чашечками ладони на своей узкой груди, сделал ими движение вперед. — Очень большая, сеньор. Ей очень нравятся американцы. Она их так любит!

Эдж прибавил немного тепла своим чертам лица и поинтересовался, кивая головой вперед:

— Что у вас там происходит?

— Фиеста, сеньор. Сегодня день рождения нашего мэра. Он не очень хороший мэр, но все его любят, потому что в свой день рождения он устраивает фиесту. Там много девочек, сеньор, но все они другие и не такие шикарные, как моя дорогая сестра.

Снова последовал знакомый жест руками. Эдж сунул руку в карман штанов и выудил оттуда один из тех долларов, которые дала ему Гейл при расставании. Он бросил его к ногам мальчугана, который ловко поймал его рукой, довольно полной для парня его лет.

— Эстебан! — раздался сварливый голос из темного двора, и мальчуган, внезапно расхохотавшись, метнулся на противоположную сторону улицы. Следом за ним погналась внезапно появившаяся на улице женщина. Эдж ухмыльнулся. Она была очень большой, как никто другой. И в то время как двести пятьдесят фунтов живого веса ловили на улице своего коварного брата, Эдж продолжил свой путь дальше.

Обе улицы обрывались на центральной площади и возобновлялись на ее дальнем конце. На площади царило веселье. В ее центре возвышался деревянный помост, освещаемый факелами и лампами, на котором шестеро гитаристов веселили своей музыкой более пятидесяти танцующих пар. Площадь окаймлялась десятками кантин. Некоторые из них спорили между собой доносящейся из их окон музыкой. Из других были слышны шум и крики веселящихся мужчин и женщин, чествующих своего мэра. Пьяные фигуры обоего пола вываливались из дверей баров, чтобы направиться в следующую распивочную или присоединиться к танцующим на площади. Всюду мелькали чумазые лица ребятишек, очевидно занимающихся тем же промыслом, что и встретившийся Эджу Эстебан. Они развлекались тем, что поджигали фейерверки и бросали издалека в толпу, готовые удрать при малейшем признаке опасности. В подобном месте появление незнакомца, будь он гринго или мексиканец, не вызывало никакого удивления. Сознание людей, затуманенное бессчетным количеством выпитой текилы, пульки или мескалы, полагало, что все в мире в порядке, и не желало ничего другого, как продолжать веселье. Эдж, бесстрастно наблюдая за происходящим, привязал лошадь к стойке у «Монтийо-отеля».

Могучая белая кобыла смотрелась весьма необычно среди жалких мексиканских ослов, окружавших ее. Но самые -пьяные из толпы посчитали появление этого великолепного животного плодом своего воображения. Другие, судя по их виду, оценив выражение лица Эджа, поняли, что он не из тех, кого можно беспокоить по пустякам.

Эдж сразу же вошел в соседнюю с гостиницей кантину. Внутри он обнаружил столы, битком набитые пьяными мужчинами и женщинами, развлекавшимися пением молоденькой девушки, расположившейся в углу бара. Ей аккомпанировал молодой человек, бросавший злобные взгляды на окружающих. Эдж подошел к другой стороне бара, служившей сдерживающим барьером от напиравшей толпы пеонов. Один из двух барменов поспешно подскочил к нему с подобострастной улыбкой и вопросительным выражением лица.

— Сеньор?

— Пива!

Бармен вытащил из-под стойки грязный стакан, отбил горлышко бутылки с пивом и наполовину опорожнил ее в стакан, оценив эту операцию в один песо. Эдж шлепнул на прилавок доллар, даже не сделав попытки прикоснуться к выпивке. Пухлая липкая рука накрыла бумажку, Эдж медленно припечатал ее своей ладонью. Бравый бармен поднял взгляд, боясь посмотреть Эджу в глаза, и обнаружил, что тот ухмыляется ему в лицо.

— Эта вещь должна говорить кое о чем кое-кому в вашем городишке, — мягко сказал Эдж. — Доллар ваш. Если никто не придет ко мне в отель до полуночи, я вернусь обратно и заодно возьму еще кое-что.

— Сеньор?! — глаза бармена расширились.

— У вас неладно устроены уши? — процедил Эдж, продолжая улыбаться. — На вид вы вполне здоровы.

Бармен тяжело сглотнул и посмотрел на руку, держащую его ладонь, внимательно изучая кольцо.

— Право, я не знаю, сеньор, — вымолвил он.

— Тем хуже для вас, — буркнул Эдж, освободил его руку и повернулся к входной двери, бросив через плечо: — Пусть спросят Эджа.

Моментально его стакан с пивом оказался в руках пеона, который одним махом опрокинул его в глотку.

— Очень суровый человек, — сказал он бармену.

— Я думаю, что он имеет в виду то дело… — пробормотал бармен вслед Эджу.

Американец отвязал свою лошадь и, выйдя с площади, нашел в конюшне свободное стойло, в котором храпел сторож. Удар сапога по ребрам разбудил его, а вид долларовой бумажки заставил вскочить на ноги. Он пообещал Эджу, что даже если сам Президент нанесет визит в Монтийо, то его лошадь не получит лучшее обслуживание, чем животное Эджа. Тот с удовлетворением кивнул и, вернувшись на площадь, направился прямо в отель.

Коридорный заявил, что все места заняты, но вид пятидолларовой банкноты заставил сузиться его хитрые глазки и вспомнить, что на тыльной стороне здания имеется свободное помещение.

Эдж оставил все свое оружие в конюшне и имел при себе лишь револьвер системы «спенсер». Он подписал входной лист и заставил клерка трижды повторить свое имя.

— Я ожидаю посетителей, — пояснил он, но если ко мне никто не придет, то прошу меня не беспокоить.

— Конечно, сеньор, — нервно отозвался клерк, опасаясь высокого поджарого американца со зловещей физиономией и желая скорее потерять пять долларов, чем иметь такого постояльца.

Эдж поднялся по ступенькам, неся в качестве багажа только оружие, совершенно молча. Ему достался номер 23, и в тот момент, когда он открыл дверь, церковный колокол пробил шесть раз. Звучание было далеким и навевало меланхолию. Эдж справедливо счел, что они отмечают время, и понадеялся, что ему не придется ожидать еще целых шесть часов. В особенности это чувство усилилось у него после того, как он зажег чадящую лампу и оглядел комнату. Она была размером не многим более туалетного помещения, обставленная крошечной кроватью, шкафом для одежды, лишенным зеркала. Маленькое окошко давало «прекрасный вид» на глухую стену здания, находящегося позади гостиницы. Пол был из грубых некрашенных досок. А когда Эдж подошел к окну, два громадных таракана кинулись наутек под стол.

Эдж раздраженно пнул ногой кровать и над ней поднялось облако пыли, а вниз посыпались сотни трупиков различных насекомых, скопившихся там с тех пор, как на ней в последний раз меняли простыни.

Эдж сморщился и вывалил все постельное белье на пол. Затем он задул лампу и улегся прямо на голые пружины. Положив под голову шляпу, он полностью расслабился, не закрывая глаз, и довольный тем, что может одновременно наблюдать за освещенным квадратом окна и узкой полоской света под дверью. Звуки с площади доносились до него приглушенным шумом, изредка прорезаемым пронзительными криками или взрывами хохота. Но у него уже давно не было возможности спокойно отдохнуть, а ощущение оружия в руках давало ему дополнительное чувство успокоения, и он не заметил, как погрузился в сладкую глубокую Дрему.