«А ведь как припекло, сюда побежал, эх, ты, Онда, стыдно, стыдно!»

Город спускался к полной вечернего золота бухте пятью огромными ступенями от срезанной вершины высокого холма. А холм, венчал белый, легкий дворец Эльсеана, похожий на витую морскую раковину. Парившие над долиной Тайаннара горы в свете заката казались почти алыми, а белые дома розовели, как раскрытые раковины. Тайаннар широким рукавом втекал в залив. Столица не имела названия — она была просто Столица. Самый большой драгоценный камень, нанизанный на нитку Королевского кольца — широкой дороги, охватывавшей весь людской мир и проходившей через все столицы Четвертей.

И самым драгоценным камнем Столицы был Королевский Камень, находившийся на самом верхнем уровне города, перед дворцом Эльсеана, над которым сверкала серебряными крыльями чайка. А в заливе белыми чайками мерцали паруса кораблей со всего мира — от северных льдов до Закатных островов.

«Говорят, бывает такой час, ничейный час между ночью и днем, когда далекий горизонт на мгновение опоясывает зеленая нить — дальний отсвет Стены. Так рассказывают мореходы».

С юга и востока город окружали знаменитые сады, с которыми могла сравниться красотой в час весеннего цветения лишь долина Уэльты. Весна приходила сюда позже, и если в Уэльте сады отцветали к этой поре, то здесь цветение было в самом разгаре, и тем прекраснее и трепетнее был этот вечерний час для барда Онды, приученного видеть неуловимые моменты бытия. На то он и был бардом.

Онда много что заметил по дороге нового, и ему не понравились эти перемены. Он заметил то, чего раньше не было в селениях к востоку от Кольца — частоколы вокруг сельских хуторов и усадеб, а порой и вокруг всей деревни. Две ночи назад хозяйка постоялого двора не стала брать с него денег, когда он сказал, что бард, а за стол и кров попросила «запеть» частокол. Онда спросил — от чего или от кого? Хозяйка не стала мяться, а, загибая пальцы, сказала:

— От тварей разумных и неразумных — это раз, от теней — это два, от лихих людей — это три, и от слухачей — это четыре. Чтобы мимо шли.

Онда сделал, что смог. Про тварей и слухачей было понятно — с тенями и лихими людьми было хуже. Про тени он уже не первый раз слышал, и чем ближе к Столице, тем чаще, но толком понять было трудно, о каких именно тенях идет речь. Однако люди их боялись, и Онда не раз видел, как кто-нибудь да проведет круг холодным железом. Так, на всякий случай.

Вроде все было как всегда. Весна, томное, медовое солнце, острый запах молодой листвы, черная, исходящая паром земля. И назойливая, непонятная тревога. Онда сидел у дверей, в тенечке на скамье, глядя на дорогу.

— Устал? — спросила хозяйка, отирая руки передником.

— Есть немного. После песни всегда так, — он виновато ухмыльнулся — здоровый мужик, а вот ослабел.

— Сейчас перекусить подам… Ишь, опять едут…

— Это кто такие? — спросил Онда.

— Да принцессины дети.

— Кто?

Хозяйка посмотрела на него сверху вниз, снисходительно, как городская на деревенщину.

— Принцессины дети. У нее, понимаешь, своих детей нет, так она теперь сирот собирает. Самых малых годами. Построила Дом Детей, и собирает туда сирот. Говорят, у принцессы есть дома и в других местах в Пятине-то.

— Так много сирот?

— Да нет, не все сироты. Кто лишние рты сплавляет, кто в учение отдает. Накормят-оденут, воспитают… — Она поджала губы. — А я б не отдала.

— Что так?

— Да не знаю. Ты сам, господин, знаешь, что сирот родня берет под крыло, община, всем миром должны растить да воспитывать. А вот так отдать — это как выбросить. Не по-людски как-то. Не по нраву мне это — и все.

Женщина ушла в дом. Онда покачал головой. Он сам был сиротой, и его воспитывала вся деревня, и все его в дорогу собирали в Дом Бардов. Эти люди, может, и недодали ему ласки, но его не обижали, и был он сыт и одет.

Онда не сводил глаз с маленького возка, запряженного двумя крепкими низкорослыми лошадками. На возке сидели детишки, все не старше лет пяти-шести. Одного, совсем мелкого, держала на руках рыженькая девочка, видать, сестричка. Возком управлял мужчина средних лет, заурядной внешности и в заурядной одежде. На возке вместе с детьми сидела такая же заурядная неприметная женщина в мужских штанах и длинном распашном платье. Возок остановился у только что запетой Ондой ограды. День был теплый, солнце припекало, и у Онды на мгновение закружилась голова.

Мужчина и женщина стояли перед входом. Четкие тени падали на пыльную серо-желтую дорогу от их ног. Черные-черные тени. У Онды похолодело внутри, и странная дрожь прошла по позвоночнику, когда он сообразил, что здесь не так. Тени взрослых были не такими, как следовало. Как будто их отбрасывали не мужчина и женщина, а что-то другое. Он посмотрел в глаза мужчине. Они были полны тени. Это было всего лишь мгновение, затем глаза его снова стали обычными, усталыми и тусклыми. Он вернулся к возку, сел на облучок, шевельнул поводом, и лошадки снова потянули возок по дороге, к Столице. Мужчина и женщина не сводили с барда недобрых глаз, пока возок не проехал мимо.

— И часто они так едут? — хрипловато спросил он, когда хозяйка снова вышла на порог.

— Да раз в неделю-две бывает.

— И давно?

— Да уж года три, как король перестал в Объезд уезжать. А вот говорят, что скоро снова поедет! И все исправится!

— Что исправится-то?

Женщина неопределенно махнула рукой.

— Да все. И частокола не надо будет.

Онда помотал тяжелой, словно с похмелья, головой. Кому или чему он посмотрел сейчас в глаза?

Он двинулся в дорогу, как только смог.

Древние стены сохранились только в верхнем городе. Столица была опоясана тонким каменным кружевом, розовым в мягком свете весеннего заката. Холодало. Онда тронул повод, и здоровенный лоснящийся вороной битюг — только такой мог выдержать Онду — двинулся к мосту.

Когда-то он смотрел на Столицу с этого же самого места, оцепенев от восторга. Он приехал — вернее, его привезли — люди Тиво Ньявельта. Провожала его тогда в дорогу вся деревня. Онду привезли вместе с двумя драконьими шкурами, ядом пустынных стрекотунов и отборными тианскими гранатами в кипарисовой шкатулке. Его взяли за руку и повели куда-то, а потом они вошли в большой дом, и там, где-то у него над головой говорили взрослые. Из разговора Онда понял только то, что его оставляют здесь. Потом его взял за руку другой человек. Онда не то чтобы боялся, просто кончилась привычная жизнь, и он совершенно не знал, как себя вести.

Ничего. Привык, освоился. Только потом понял, какая ему выпала честь — его отдали в Дом Бардов!

И теперь он возвращался знакомой дорогой.

Дом Бардов возвышался на третьем уровне города, на самом краю, словно паря над нижним городом и портом. Сам Дом был построен в форме подковы, охватывая полукруглый двор с фонтаном. За двором до самой стены раскинулся сад, паря над Нижним городом. Перед полукруглой аркой входа была небольшая площадь, фонари на стене Дома освещали соседние улочки, где и бардов, и учеников приветливо встречали харчевни, процветавшие на этом выгодном соседстве. Вот и сейчас в сумерках слышалась музыка и громкие, разгоряченные голоса, и смех. Холодный ночной весенний ветер шевелил молодую прозрачную листву.

Онда постучал бронзовым дверным кольцом в запертые ворота. Открылось окошечко, оттуда выглянул привратник, узнал Онду — ему казалось, что этот привратник тут был всегда и со времен его детства никак не изменился. Онда снова был в Доме. Если его весточка дошла — а она наверняка намного опередила его — то его ждут.

Его ждал в прихожей курносый подросток лет тринадцати, который повел его по лестнице на галерею, затем в левое крыло. Онда словно вернулся домой. Все было так знакомо — разве что потолки стали ниже да переходы поуже. Просто забывал все время, что давно уже стал здоровенным страшным дядькой.

Мальчик поклонился ему, оставив его перед знакомой дверью. Онда кивнул. Собрался с духом, постучал и вошел.