Дион всхлипнул.

— Не хнычь, барды знают, на что идут. Хорошая была женщина.

— Ее крик убил? — тоненько спросил Дион.

— У них, у бардов, свой крик. — Унед набросил на тело бардессы тяжелый плащ из тюленьей кожи. — Силы не рассчитала, бедняжка.

— А я и не слышал ничего…

— Это если и услышишь, не поймешь что такое…

Он посмотрел вокруг. Четыре ладьи погибли. Несколько человек успели поднять из воды. Вокруг плавали неподвижные тела мертвых сирен. Наверное, сколько-то ушли, но их было уже слишком мало, чтобы угрожать берегам. Но придется сюда еще прийти — надо уничтожить гнезда с икрой. И поскорее, чтобы старшие сирены не перенесли икру на другое место или не приплыла бы на защиту другая стая. А то к концу лета появится новое поколение тварей.

Эта вылазка стоила жизни двенадцати охотникам и трем бардам. Большая потеря. И охотника, и барда надо обучать и пестовать долго.

Но сирен до конца лета не будет.

Холмы, Медвежий холм

— А вот не лезьте вы, господин! — сердито толкнула Ринтэ в грудь могучая повитуха. — А вот не лезьте! Не мешайте! Вы погуляйте лучше, на охоту там поезжайте, или еще куда. Вы тут зачем? Вы же рожать не будете вместе госпожи, а? — служанки и повитухи расхохотались.

Он увидел в приоткрытую дверь Сэйдире — вернее, ее светлые волосы, а потом его вытолкали.

Он никогда не чувствовал себя таким несчастным и беспомощным. Его, королевского брата, мага, барда, наследника двух холмов выперли прочь, как нашкодившего мальчишку, обычные тетки. Его не пустили к собственной жене.

Он пошел куда глаза глядят, как в сказках. Каким-то образом вышел к дедовым покоям, ввалился туда, сразу же напал на деда и начал ему жаловаться, дергать за рукава, бегать по комнате, тряся руками.

Дед участливо посмотрел на внука. Подошел, приобнял тихонечко по-медвежьи, усадил, заставил выпить какой-то забористой дряни. По телу мгновенно разлилась теплая тяжесть, звуки стали странно растягиваться, а комната мягко поплыла перед глазами.

— Тыыыычееееемммммееееняаааопоииииил?

Губы еле слушались. Ринтэ удивлялся внезапной тягучей игре света, какому-то запаздыванию звуков. Даже смешно.

— Ииииии…

«Это я смеюсь, что ли»?

Дед сидел рядом, подперев ладонью огромную голову.

— Ничего, все путем. Ты кого хочешь, парня или девку? Знаю, знаю, парня, все мы хотим сыновей. Да только будет у тебя девка. Я знаю.

— Ииииооооткуууудатыыыызнааааеееешь? — Ринтэ чуть снова не рассмеялся, так смешно тянулись собственные слова.

— Я Тарья Медведь, я знаю. — Он улыбнулся. — Хорошая сегодня ночь. Начало лета. Назови ее Майвэ — «начало».

Ринтэ хотел было ответить, что он все равно думает, что будет сын, когда вошла дедова домоправительница, Сьялле.

— Ну, что, с дочкой поздравляю!

Дед рассмеялся.

— Вставай, пошли!

Ринтэ встал. Зашатался. Сьялле хмыкнула. Дед подхватил Ринтэ под мышки и поволок знакомиться с дочерью.

Земли Дня, Южная Четверть, Уэльта

Вирранд помнил старинные предания детской памятью. Тогда он не задавался вопросами «как это могло быть» или «почему именно так», он просто слушал ньявельтовского барда, огромного Онду, приезжавшего к ним по просьбе матери. Онда был хорошим бардом. Картинки не то возникали в голове, не то вставали перед глазами — с бардами никогда не поймешь.

Он видел, как через открывшиеся в Стене Врата в мир пришли люди — мужчины, женщины. И Стену, и Врата он видел — или представлял — смутно, поскольку барды тоже немного об этом могли сказать. Да и людей он видел как-то в общем. Одно было точно — люди шли вперед, отвоевывали мир у тварей Жадного. Вирранд иногда задумывался — а где были люди до того, как вошли в мир? И почему они ушли из того места? Или то было место, где их создали боги нарочно, чтобы отвоевать мир у Жадного? И верно ли, что после ухода из Снов Богов люди попадают за Стену?

Но на этот вопрос не знали ответа даже самые знаменитые барды. Ученые написали на эту тему много трудов, в ходе диспутов было вырвано немало бород, выбито зубов и глаз. Но так ни к какому решению прийти и не удалось. Возможно, именно потому год от года кто-нибудь да пытался дойти до Стены. В свое время знаменитый Лимейя Аранвальт написал свое «Необыкновенное путешествие Йамеля Ванаральта к Стене», которое, правда, было всего лишь занимательной выдумкой, где Аранвальт бичевал пороки своего времени и высмеивал людские предрассудки.

В одном все были согласны — в мир люди пришли по Белой дороге, дороге Богов, конец которой терялся где-то в Холмах, в Средоточии Мира.

Как бы то ни было, люди шли и завоевывали мир, основывали поселения. Среди них выделялись сильные люди, способные вести за собой других вожди. Таким был и предок Вирранда, Тианда Высокий.

Кровь, пролитая на поле Энорэг, уже давно ушла в землю, смешалась с водой и взошла травой. Но само поле осталось, и курганы на нем по весне покрывались цветами, и птицы небесные прилетали пить из каменной чаши. И короли Дня и Ночи приходили на поле подтверждать древний Уговор.

В Уэльте были свои священные места и свои предания. Тианальт стоял над цветущими садами и вдыхал сладкий до обморока воздух. Когда-то на этом балконе, над садами стоял Маэх из Орона и слушал разговор двух красавиц Раннье и Иринте. Внизу, как и шестьсот лет назад, как в той легенде, разговаривали.

— Говорят, принцесса хочет устроить смотрины невест для брата.

— А сама она смотрины женихов устроить не хочет? Уже лет десять как пора!

Смех.

Смотрины невест… Вирранд нахмурился. Может, они очень кстати приедут в столицу. А почему нет? Анье не уродина. И родня у нее сильная. Почему нет?

«Почему бы и нет. Боги, она же такая нежная, такая чувствительная! Она же даже не знает, откуда дети берутся! И вот, найду я ей мужа. Она его и знать толком не будет, и этот незнакомый мужчина будет в брачную ночь трогать ее где захочет, и будет вправе, и…»

— Анье, что мне с тобой делать?

Вирранд ошибался, считая Анье такой уж несведущей в делах между мужчиной и женщиной. И знаменитую «Десять вечеров» она читала, и не раз, с тайным восторгом и трепетом, до полуобморока боясь и в то же время желая испытать то, о чем так бесстыдно и так маняще рассказывали десять юношей и девушек, скрываясь от поветрия в Садах Дарды. Ей давно уже снились такие сны, о которых стыдно было не то что рассказывать — вспоминать. Она просыпалась с набухшими до боли сосками, влажная, дрожащая от ласк Того, кто приходил во сне. Но его лица она не видела никогда. Кто знает, может, у Него появится лицо? Анье была уверена, что Он появится. Он наверняка ждет ее где-то. Может, даже в столице.

Сладкий и прохладный воздух ночной Уэльты, шум реки в долине, далекое пенье — как же можно спать такой ночью? Да еще огромная белая луна так пристально смотрит в окно? Анье сидела, завернувшись в покрывала, и плакала, плакала от смутного непонятного предощущения счастья и смерти. «Десять вечеров» лежала у ее руки, раскрытая на «Истории о съеденном сердце», рассказывающей о запретной любви и неизбежной гибели.

А Вирранд Тианальт сидел в своем кабинете над бумагами в обществе синеглазого Оранны Эрниельта. Приземистый, с короткими седыми волосами, комендант Уэльты был воплощением спокойствия, твердости и уверенности. В отсутствие Вирранда он был полномочен решать все городские дела. Но то дело, с которым пришел Эрниельт, должно было быть решено Блюстителем Юга.

В прошении некий Дейрин Авандальт просил утвердить его владельцем поместья Аванда, поскольку его дядя и двоюродный брат были мертвы, а сестра пропала без вести. И случилось это, прямо сказать, скандальное событие два года назад, в его Южной Четверти близ городка Ньера. Вирранд не торопился с решением, потому, что вызывало это дело у него бешеную злость, поскольку в нем были замешаны слухачи, то есть, «боговниматели», и выродки. Все, кто остался в живых после резни в Аванде, сидели в ньерской тюремной башне, куда их упек до решения Блюстителя Юга Теона Анральт, комендант Ньеры, прозванный Лисом. Лис обладал своеобразным юмором, и в донесении Тианальту писал следующее: