— А если и вправду золото найдём, что будем делать? Придётся, наверное, по частям выносить, — сказал Тёбо.

— Да, так и сделаем. И если никто не придёт в течение года за кладом, он будет считаться нашей собственностью, — такой закон, — вспомнила Фусако.

— Целый год ждать? — разочарованно протянул Дабо.

— А можно и не говорить никому. Это ведь старинный клад, тот человек, кому он принадлежит, давно уж умер, — сказал Дзюн.

Все успокоились. Снова осветили путь фонариком и собирались было двигаться вперёд, как вдруг раздался грохот. Тёбо даже подскочил с испуга.

Дабо, словно лягушка, прыгнул на спину Очкарика. Луч карманного фонарика заметался по потолку пещеры. Все взглянули вверх.

— Что такое? Что?

— Да ведро. Ржавое ведро. Тёбо наткнулся на старое ведро, — пояснил Дзюн.

— Ну ясно, здесь жили разбойники, — сказал Очкарик.

— Ой! А это что?

В свете луча фонарика они увидели старую татами[17].

— А тут треснутая гэта![18]

— Фу, противно! Все отойдите! Не трогай, Лягушонок!

— Каттян, давай вернёмся, — предложил Дабо.

Однако Каттян сделал вид, будто не слышит, что говорит Дабо.

— Вон там свет просачивается. Не выход ли это? — сказал он.

— Выход? Какой выход, Каттян? — удивился Дзюн.

— Раз мы узнали, что здесь жили люди, значит, должен быть и выход, — сказал Каттян спокойно.

Удивительную пещеру они обнаружили.

В тот день ребята вернулись всё же с полдороги, так и не выяснив, где кончалась пещера. Каттян решил, что они займутся этим делом на другой день.

Ночью Фусако никак не могла заснуть, всё думала о таинственной пещере, о призраках, которые там обитают.

Дзюн сказал, что призраков на свете не бывает, но, когда погасишь свет, залезешь под одеяло и станешь о них думать, почему-то кажется, что они всё же есть.

«Конечно, там живут оборотни. Проглотить человека для них сущий пустяк. И та треснутая гэта принадлежит, наверное, девочке, которую они съели», — думает Фусако.

И вот она видит себя в красном новогоднем кимоно[19]. Будто бежит она с горы, а за ней гонится одноглазое чудище. Наверное, звон колокольчиков, прикреплённых к гэта, разбудил спящее чудище, и оно бросилось за ней.

— Помогите! — кричит Фусако изо всех сил, но никто её не слышит. Гэта свалилась с ноги, но она продолжает бежать, лицо её бледно.

Фусако переворачивается на другой бок и снова слышит свой собственный голос:

— Помогите!

И так несколько раз в тёмной комнате раздаётся крик о помощи, словно по телевизору передают какую-нибудь рекламную передачу, в которой то и дело вопят: «Помогите!»

Фусако становится страшно, и она решает окликнуть отца, который спит на футоне[20] рядом.

— Ты что, Фусако? Всё ещё не спишь? — спрашивает отец, повернувшись к Лягушонку.

— Пап! Я слышала, что на Горе-за-храмом есть пещера. Это правда?

Лягушонок нарочно заводит разговор издалека, будто ничего не знает.

— Пещера? Ну да, есть. Правда, закопали её давно…

— Я тогда ещё в средней школе учился, — начал свой рассказ отец. — Была война[21], бои на всех фронтах становились всё ожесточённее. Самолёты противника стали прилетать каждый день, сбрасывали на Токио бомбы. И не один или два самолёта прилетало, а десятки или сотни, целые армады бомбардировщиков раз по пять-шесть на день бомбили город. На поляне перед храмом стоял большой завод. Там делали части к самолётам. Американцы всё в него метили попасть. Давно это было…

Отец сказал: «Давно это было», а сам продолжал рассказывать так, будто всё вчера случилось.

— Единственным безопасным местом здесь была лишь Гора-за-храмом, та самая, где гинкго стоит. Там-то и вырыли жители нашего квартала бомбоубежище. И уж постарались сделать его подлиннее и пошире. Знаешь то место, где водопад? Там должен быть маленький вход, за струями водопада. Оттуда и рыли на тот случай, если вдруг понадобится пресная вода. Провели туннель до плотины, что по другую сторону храма. Когда бомбоубежище было готово, пришли люди, дома которых сгорели во время бомбёжки, и поселились там. Так и жили под землёй, свет проникал лишь в отверстие, прорытое у гинкго. Электричества, конечно, не было, жгли свечи. И после войны человек двадцать долго ещё ютились там.

«Завтра обязательно расскажу всем о бомбоубежище. Вот удивятся ребята. Какую, однако, огромную пещеру вырыли!» — думала Лягушонок, потирая глаза под одеялом. Хотелось зевнуть, но она сдержала себя, боясь проронить хотя бы слово из рассказа отца.

— В школу я не ходил, — продолжал он. — Все школьники были мобилизованы на завод, иной раз прямо под бомбами приходилось работать. Я вытачивал маленькие шурупы. Но вскоре в завод попала бомба, и он сгорел. Горел два дня. Мы все не спали, тушили пожар. Жарища была — невозможно подступиться. Даже внизу, у холма, было как в пекле. Пожар утих на третьи сутки, утром. Всё сгорело дотла, бетонные стены рухнули, железные балки изогнулись, как щупальца осьминога, всюду валялись перевёрнутые, обгоревшие станки, будто мёртвые жуки-носороги…

Лягушонок заснула. На дворе было тихо — наверное, дождь перестал. А отец продолжал:

— Видел я и самую страшную бомбардировку Токио. Мы забрались на Гору-за-храмом и смотрели оттуда, как бомбили город. Никогда не забуду тот день — двадцать четвёртое мая. В лучах прожекторов высвечивались лишь силуэты бомбардировщиков «Б-29». Японских истребителей совсем не было видно. Стреляли зенитки, но «Б-29» не обращали на них никакого внимания. В то время это были самые большие бомбардировщики в мире. Ревущие гиганты заполнили всё небо, сбрасывая бомбы куда попало. Как ты думаешь, сколько их прилетело в тот вечер?

Фусако не ответила.

— Более двухсот. Когда они сбросили бомбы, Токио превратился в сплошное море огня. Я и другие ребята, дрожа от страха, смотрели с горы на пылающий город.

Лягушонок спала, было слышно её лёгкое дыхание, а отец всё ещё рассказывал:

— На другой день мы отправились в Синдзюку[22] — хотели посмотреть, что осталось от этой нарядной улицы. На месте сгоревших домов всё ещё струился белый дым. Из развалин вытаскивали трупы погибших… Фусако! Ты спишь?

Ответа не последовало.

Лягушонок тихонько посапывала, зарывшись в одеяло. Ей снился сон: по горящему городу бежит девочка в красном кимоно, а за ней гонится одноглазое чудище. Девочка бежит прямо в огонь…

«Неужели ей не жарко?» — думает Фусако. И сама же отвечает: «Нисколько!» Девочка похожа на Фусако. Лягушонок вспотела, ей душно под одеялом.

В темноте на кухне стрекочет сверчок. И от его пения становится как-то прохладнее.

Очень скоро все дети квартала знали о том, что ребята дома № 300 тайно рыли пещеру в Горе-за-храмом и обнаружили старое бомбоубежище.

Когда Каттян и его ребята открыли забитую досками дверцу за струями водопада, они увидели туннель, который привёл их к довольно просторному подземелью. Всюду валялись обрывки старых газет, деревянные ящики, в земляных стенах были вырыты небольшие полочки, кладовки.

— Вот здорово! — удивились ребята и решили присоединить это подземное жилище к вырытому ими ходу, дополнив его разными лабиринтами и тупиками.

Возникла новая карта подземного городка.

Каттян, посоветовавшись с ребятами, нанёс на неё разные ходы и «комнаты». С верхушки гинкго, расщеплённого молнией, спустили в верхний лаз пещеры верёвочную лестницу, и гинкго превратился в отличную наблюдательную вышку…