– Джон Манглс тоже, – отозвался Мак-Наббс, – ему нельзя оставить судно.

– Сестра, сестра! – повторял Роберт, протягивая руки к яхте, которая сильно качалась на волнах.

– Ах, как мне не терпится попасть на «Дункан»! – воскликнул Гленарван.

– Терпение, Эдуард, – сказал майор. – Через два часа вы будете там.

Два часа! Но, конечно, шестивесельная шлюпка не могла проплыть оба конца в более короткий срок. Гленарван подошел к патагонцу, который, скрестив на груди руки, стоял рядом со своей Таукой и спокойно смотрел на волнующийся океан. Гленарван взял его за руку и, указывая на «Дункан», сказал:

– Едем с нами!

Индеец покачал тихонько головой.

– Едем, друг! – повторил Гленарван.

– Нет, – мягко ответил Талькав. – Здесь Таука, там пампасы, – прибавил он, со страстной любовью протянув руки к беспредельным степным просторам.

Гленарван понял, что индеец никогда не согласится покинуть прерию, где покоится прах его предков. Он знал, какую благоговейную привязанность питают эти сыны пустыни к своему родному краю. И он больше не настаивал – только крепко пожал Талькаву руку. Не настаивал он и тогда, когда тот с улыбкой отказался принять плату за свой труд, сказав:

– Из дружбы!

Взволнованный Гленарван ничего не смог ответить. Ему очень хотелось оставить честному индейцу хоть что-нибудь на память о друзьях-европейцах. Но у него ничего не было: и оружие и лошади – все погибло во время наводнения. Спутники его были не богаче. И вот, когда Гленарван ломал себе голову над тем, как отблагодарить бескорыстного проводника, его вдруг осенила счастливая мысль. Он вынул из своего бумажника драгоценный медальон с прекрасным портретом кисти Лоуренса и подал его индейцу.

– Моя жена, – пояснил он.

Талькав с нежностью посмотрел на портрет.

– Добрая и красивая! – сказал он просто.

Роберт, Паганель, майор, Том Остин, оба матроса один за другим трогательно простились с Талькавом. Эти славные люди были искренне огорчены разлукой с отважным, преданным другом. Индеец их всех прижал поочередно к своей широкой груди. Паганель подарил ему карту Южной Америки и обоих океанов, на которую патагонец не раз посматривал с интересом. Географ отдал то, что у него было самого драгоценного. Роберту же было нечего дать, кроме ласк, и он с жаром излил их на своего спасителя, не позабыв уделить часть их и Тауке.

Но к берегу уже подходила шлюпка с «Дункана». Проскользнув между двумя отмелями, она врезалась в песок.

– Как моя жена? – спросил Гленарван.

– Как сестра? – крикнул Роберт.

– Леди Элен и мисс Грант ожидают вас на яхте, – ответил старший матрос. – Но надо спешить, милорд, – прибавил он, – нельзя терять ни минуты: уже начался отлив.

Все в последний раз обняли индейца. Талькав проводил своих друзей до шлюпки, уже спущенной на воду.

В тот миг, когда Роберт садился в шлюпку, индеец обнял мальчика, с нежностью поглядел на него и сказал:

– Знай: теперь ты мужчина!

– Прощай, друг, прощай! – повторил Гленарван.

– Увидимся ли мы когда-нибудь! – воскликнул Паганель.

– Quien sabe![72] – ответил Талькав, поднимая руку к небу. Это были последние слова индейца. Их заглушил свист ветра.

Шлюпка, уносимая отливом, уходила все дальше в открытое море. Долго еще над пенившимися волнами вырисовывалась неподвижная фигура Талькава, но мало-помалу она стала уменьшаться и наконец совсем исчезла из глаз друзей, с которыми его нечаянно свела судьба.

Час спустя Роберт первый взбежал по трапу на «Дункан» и бросился на шею Мери Грант под гремевшие кругом радостные крики «ура».

Так закончился этот переход через Южную Америку, совершенный строго по прямой линии. Ни горы, ни реки не могли заставить путешественников отклониться от намеченного пути, и если этим благородным, отважным людям не пришлось бороться с людской злобой, то стихии, не раз обрушиваясь на них, подвергали их суровым испытаниям.

В первые минуты все только радовались встрече. Гленарвану не хотелось омрачать эту радость известием о неудаче поисков.

– Будем верить в успех, друзья мои! – воскликнул он. – Будем верить! Капитана Гранта нет с нами, но мы совершенно уверены, что разыщем его!

В словах Гленарвана звучала такая убежденность, что в сердцах пассажирок «Дункана» снова затеплилась надежда.

Действительно, пока шлюпка приближалась к яхте, леди Элен и Мери Грант пережили немало волнений. Стоя на юте, они пытались пересчитать сидевших в шлюпке. Девушка то приходила в отчаяние, то, наоборот, воображала, что видит отца. Сердце ее трепетало, она была не в силах вымолвить ни одного слова и едва держалась на ногах. Леди Элен поддерживала ее. Джон Манглс молча стоял подле Мери и пристально вглядывался. Его глаза моряка, привыкшие различать отдаленные предметы, не видели капитана Гранта.

– Он там! Он с ними! Отец! – шептала девушка.

Однако по мере приближения шлюпки иллюзия рассеивалась. Когда же она была уже в одном кабельтове от яхты, то не только леди Элен и Джон Манглс, но и Мери потеряла всякую надежду. Ободряющие слова Гленарвана прозвучали вовремя.

После первых поцелуев и объятий Гленарван рассказал леди Элен, Мери Грант и Джону Манглсу обо всем, что случилось с ними во время экспедиции, и, главное, о новом толковании документа, которое предложил проницательный Жак Паганель. Гленарван с большой похвалой отозвался о Роберте и заверил Мери Грант, что она с полным правом может гордиться братом. Он так описал мужество и самоотверженность мальчика в часы опасности и так расхвалил Роберта, что, не спрячься тот в объятиях сестры, он не знал бы, куда деваться от смущения.

– Не надо краснеть, Роберт, – сказал Джон Манглс, – ты вел себя как достойный сын капитана Гранта.

Говоря это, он притянул к себе брата Мери и расцеловал его в щеки, еще влажные от слез девушки.

Излишне упоминать о том, как сердечно были встречены майор и Паганель и с каким чувством благодарности вспоминали великодушного Талькава. Леди Элен очень сожалела, что не могла пожать руку честному индейцу. Мак-Наббс после первых же приветствий ушел к себе в каюту и принялся бриться как ни в чем не бывало. Паганель же порхал от одного к другому, собирая, подобно пчеле, мед похвал и улыбок. На радостях географ выразил желание перецеловать весь экипаж «Дункана», и, утверждая, что леди Элен и Мери Грант тоже члены экипажа, он начал с них и закончил мистером Олбинетом.

Стюард решил, что единственный способ, которым он может отблагодарить ученого за любезность, – это объявить, что завтрак готов.

– Завтрак? – воскликнул географ.

– Да, господин Паганель.

– Настоящий завтрак, на настоящем столе, с приборами и салфетками?

– Конечно, господин Паганель!

– И нам не подадут ни сушеного мяса, ни крутых яиц, ни филе страуса?

– О, сударь! – укоризненно промолвил уязвленный стюард.

– Я не хотел вас задеть, друг мой, – заметил, улыбаясь, ученый, – но такова была наша обычная пища в течение целого месяца, и обедали мы не сидя за столом, а лежа на земле или восседая верхом на дереве. Поэтому-то завтрак, о котором вы нам возвестили, и мог показаться мне сновидением, вымыслом, химерой.

– Идемте же, господин Паганель, и убедимся в его реальности, – сказала леди Элен, не в силах удержаться от смеха.

– Позвольте предложить вам руку, – галантно обратился к ней географ.

– Не будет ли каких-либо распоряжений относительно «Дункана», милорд? – спросил Джон Манглс.

– После завтрака, дорогой Джон, – ответил Гленарван, – мы обсудим сообща план нашей новой экспедиции.

Пассажиры яхты и молодой капитан спустились в кают – компанию. Механику дан был приказ держать яхту под парами, чтобы пуститься в путь по первому сигналу. К завтраку все явились переодетыми, а майор даже свежевыбритым.