Во время второй мировой войны появилась атомная энергия. Физики, работавшие для армии США /а Соединенные Штаты Америки имели тогда свою собственную армию/, создали сверхвзрывчатое вещество. Если тщательно и под нужным углом рассмотреть рабочие записи и описания испытаний, можно обнаружить, что тогда были открыты все виды ядерных реакций, даже так называемый Солнечный Феникс, водородно-гелиевый цикл, который является источником солнечной энергии.

Лучистая энергия стала экономически выгодной, доступной и незаменимой.

Реакция, в процессе которой медь разлагается на фосфор, кремний и гелий, в сочетании с цепной реакцией разложения стала одним из наиболее дешевых и удобных средств, разработанных для получения неограниченного количества практически свободной энергии.

Конечно, Стивенс не стал объяснять это Гримсу. Ведь Гримс сам был пассивным свидетелем упомянутого процесса. Он видел, как лучистая энергия постепенно набирала силу, точно так же, как его дед наблюдал за эволюцией авиации. Гримс мог видеть, как громадные по протяженности линии энергопередач исчезали с лица земли, чтобы можно было лучше использовать освободившуюся медь. Он видел, как тяжелые кабели выкапывали из земли на развороченных улицах Манхэттена. Он, наверное, даже мог вспомнить свой первый радиотелефон с несколько смешным и странным двойным диском. В первый раз вместо того, чтобы дозвониться в соседнее кафе, он связался со своим юристом в Буэнос-Айресе. В течение двух недель он звонил через Южную Америку, пока не выяснил, что все зависит от того, на каком диске будет сделан первый набор.

В то время Гримс с большим трудом приспосабливался к новому архитектурному стилю. Ему совершенно не нравился Лондонский план, по которому все жилища убирались под землю. Он любил города на поверхности, где ими можно было любоваться. Но когда возникла необходимость увеличить площадь конторы, он сдался и был вынужден переместиться под землю. Не столько даже из соображений дешевизны, больших удобств и практичности жизни в сверхкомфортабельной пещере, сколько из-за всевозрастающего беспокойства по поводу возможных последствий радиации, ее воздействия на организм человека. Подземные стены нового жилища были покрыты слоем свинца, а крыша пещеры — двойным слоем. Вход, расположенный на поверхности земли, был, насколько это возможно, защищен от радиации.

— Все дело в том, — рассказывал тем временем Стивенс, — что транспортные узлы стали чертовски неравномерно получать энергию. Не то чтобы транспорт полностью остановился, но ощущаются очень существенные сбои, причиняющие всевозможные неприятности. Последнее время произошло несколько крайне досадных инцидентов, которые не удалось замолчать. Срочно нужно что-то предпринимать.

— Зачем?

— «Зачем?» Не будьте дураком! Во-первых, как инженер по транспортным системам САЭК я отвечаю за их бесперебойную работу, и мой хлеб с маслом зависит именно от такой работы. А во-вторых, сама по себе проблема очень неприятна. Хорошо спланированный, разработанный и отлаженный механизм должен работать — все время, всегда. А этот — не работает. И мы не можем выяснить почему. Наши штатные теоретики, по-моему, попросту несут околесицу — и все.

Гримс пожал плечами, и этот жест вызвал у Стивенса раздражение.

— Мне кажется, вы недооцениваете проблему, док. Вы хоть представляете, сколько лошадиных сил задействовано в транспортной системе? Если учитывать личные и коммерческие средства передвижения и общественный транспорт, то Североамериканская энергетическая компания поставляет более половины всей энергии, потребляемой на континенте. У нас все должно быть в порядке. Существует ведь еще и наш городской филиал, хотя там пока, слава Богу, нет никаких неприятностей. Даже страшно представить, к чему может привести сбой в городской энергосистеме.

— У меня есть решение проблемы.

— Да ну? Выкладывайте.

— Откажитесь от всего этого. Вернитесь к машинам, работающим на бензине и паре. Нужно отделаться от этих чертовых, смертельно опасных ловушек лучистой энергии.

— Это совершенно невозможно. Да понимаете ли вы, что говорите. Потребовалось пятнадцать лет, чтобы совершить полный переход на новую систему, теперь мы привязаны к ней. Гус, если мы закроем лавочку, половина населения северо-западного побережья будет голодать, не говоря уже об Озерных штатах и оси Филадельфия-Бостон.

— Хм… Ну что я могу сказать по этому поводу?.. Наверное, это все-таки лучше, чем медленно травиться из-за того, что происходит сейчас.

Стивенс нетерпеливо отмахнулся.

— Послушайте, док, можете сколько угодно носиться со своими вздорными идеями, только не думайте, что я буду принимать их в расчет. Никто, кроме вас, не видит опасности в лучистой энергии.

— Дело в том, сынок, — заметил Гримс, — что не туда мы смотрим. Знаешь, каким был прошлогодний рекорд по прыжкам в высоту?

— Я никогда не слушаю спортивные новости.

— А ты послушай как-нибудь. Примерно двадцать лет назад этот рекорд достигал 2 метров 18 сантиметров. С тех пор он все время снижается. Можно построить график зависимости атлетических рекордов от уровня радиации в атмосфере — искусственной радиации. И тогда, возможно, обнаружатся некоторые результаты, которые тебя очень удивят.

— Чушь! Всем известно, что мы ушли от тяжелых видов спорта, от этих глупостей по части накачивания мускулатуры до изнеможения, борьбы до седьмого пота и тому подобного, вот и все. Мы пришли к более интеллектуальным видам.

— Интеллектуальным? Вранье! Люди перестали играть в теннис и в другие такие распространенные раньше игры просто потому, что они постоянно ощущают усталость. Посмотри на себя: ты просто развалина!

— Не доставайте меня, док!

— Прости. Однако человек выполняет свои природные функции заметно хуже именно теперь. Если бы у нас были достаточно достоверные сведения, я бы мог это доказать. Но любой врач, который не даром ест свой хлеб, способен увидеть это. Конечно, если у него есть глаза и мозги, и он не привязан слепо к громадному количеству всевозможных мудреных инструментов и аппаратов. Я не могу доказать, чем это вызвано. Пока не могу. Однако я глубоко убежден: причина именно в том, чем ты сейчас так настойчиво занимаешься.

— Не может этого быть. В атмосфере нет ни единого излучения, которое бы тщательно не исследовали в биолабораториях. Мы не дураки и не мошенники.

— Может, вы исследовали все это недостаточно долго. Я ведь говорю не о нескольких часах или неделях. Я говорю об эффекте накопления в течение многих лет, о радиоактивных частицах, которые проникают в ткани. Что они делают с ними?

— Ничего страшного, я полагаю.

— Ты полагаешь, но не знаешь. И никто никогда не пытался это выяснить. Вот например: какое влияние оказывает солнечный свет на силикатное стекло? Обычный ответ будет таким: «никакого». А ты видел стекла из пустыни?

— Серовато-голубые? Конечно.

— В Мойавской пустыне бутылка становится цветной через несколько месяцев. А видел ли ты когда-нибудь оконные стекла в старых домах на Бикон-Хилл?

— Никогда не был на Бикон-Хилл.

— Что ж, я расскажу тебе. Там то же явление, только для того, чтобы увидеть его в Бостоне, понадобилось около ста лет или больше того. А теперь ответь мне, ты, башковитый физик, можете ли вы измерить, исследовать те изменения, которые произошли со стеклами в Бикон-Хилл?

— М-мм, наверное нет.

— Здесь то же самое. Кто-нибудь пробовал изучить изменения в тканях человека, вызванные тридцатилетним воздействием микроультракоротковолновой радиации?

— Нет, но…

— Никаких «но»! Никто и не пытался! А я видел результаты этого воздействия. И мне пришла в голову неплохая идея, хотя, возможно, я и ошибаюсь. Однако чувствую себя гораздо бодрее с тех пор, как стал постоянно, куда бы ни выходил, носить пальто на свинцовой подкладке.

— Может, вы и правы, док, — сдался Стивенс. — Не стану спорить. А как насчет Уолдо? Повезете меня к нему? Поможете поговорить?