Никогда было заранее не узнать, какими будут эти лица, и голоса, и руки, будут ли они мягкими, дружественными и нежными. Или же шершавыми, жёсткими и опасными.

Вначале Клас и Клара обеспокоенно смотрели на каждую новую служанку, но со временем перестали обращать на них внимание. Они привыкли. Что толку тревожиться или радоваться, в следующий раз всё равно будет другая.

Одной из причин того, что слуги так часто менялись, была их удивительная способность бить посуду. Последнее время детям стало казаться, что они делают это нарочно. Повсюду валялись осколки разбитого стекла. Новое немедленно приобреталось, но с ним происходило то же самое. И невозможно было напасть на след того, кто безобразничал, потому что все как один отрицали свою вину и валили друг на друга. В Доме воцарились подозрительность и враждебность, все шпионили за всеми, но напасть на след преступника не удавалось. Как это происходило, оставалось загадкой. Неужели в этом и вправду был злой умысел?

Властитель и Властительница вначале не обращали на это внимания. Они покупали новую посуду и молчали. Но неведомые злодеи продолжали бить посуду, слуги ходили злые и мрачные, а по Дому целый день разносилась их ругань. Дольше это терпеть было нельзя.

Властитель тайно приказал своему старому верному кучеру постараться узнать, кто бьёт стекло в Доме.

Кучер был стар и необычайно серьёзен. По его застывшему лицу никогда нельзя было понять, о чём он думает. Способность кучера передвигаться быстро и бесшумно была пугающей. Казалось, ноги его, обутые в сапоги, не ступали по полу, а летели над ним. Походка его была стремительной и вкрадчивой. Он скользил по комнатам, словно заводная жестяная кукла на проволоке. И лицо у него было жёсткое и неподвижное.

Кучер был себе на уме. Он, похоже, знал, как уличить преступника. Первое, что он сделал, это — приобрёл собственный запас посуды. Он расставил бокалы по всему Дому и быстро узнал, где чаще всего бьётся стекло. Вот так кучер и выяснил, где чаще всего бывает злоумышленник. Теперь он расставил стекло повсюду в подозрительной части Дома и стал ждать. Он был похож на паука, который раскинул паутину и поджидает жертву. Двери беззвучно, как бы сами собой, открывались и закрывались. Серое неподвижное лицо кучера заглядывало в приоткрытую дверь и исчезало, чтобы вынырнуть из новой двери в другом покое.

Слуги смотрели ему вслед, качая головой:

— Начинает стареть, — говорили они друг другу.

И вправду, он был стар, но не слишком. Не так много нашлось бы молодых, которые двигались так же быстро, как он. Это было жутко, казалось, он находился одновременно повсюду. Тем удивительнее, что ему не удавалось напасть на след. Это было похоже на колдовство. Бокалы и рюмки разбивались именно там, где кучера не было. Много раз случалось, что он слышал, как что-то разбивается на тысячи осколков в соседнем покое, но когда он открывал дверь, никаких следов там не оказывалось. Комната всегда была пуста, и только осколки валялись на полу.

И он не слышал никаких шагов. Должно быть, этот злодей ходил так же тихо, как он сам. Это был настоящий хитрец!

Невозможно было понять чужую хитрость, но кучер не сдавался. Время от времени являлся Властитель и спрашивал, как обстоят дела, напал ли он на чей-нибудь след. Но старый слуга ничего не говорил. Он был мастер молчать. И это ему пришлось очень кстати теперь, когда и говорить было нечего.

Наконец он придумал очень ловкий ход.

Расставлять бокалы в разных комнатах было ошибкой. Преступник мог выбрать, где нанести очередной удар. Отныне он будет ставить стекло в одном-единственном покое. И не один бокал, а множество их. Он накрыл большой стол, словно к празднику, и поставил полным-полно бокалов и графинов, он поставил также на стол высокие свечи и зажёг их так, чтобы стекло засверкало по-настоящему. Затем он покинул комнату. Он тщательно запер за собой дверь, чтобы никто не заподозрил хитрость. Но ушёл он недалеко. Он забрался в большой пустой шкаф в соседней комнате. Тихонько прикрыл он дверцу, оставив узенькую щёлку, чтобы видеть, если кто-нибудь пройдёт мимо. Но навострил уши, потому что в столовую, где стояло стекло, вела ещё одна дверь и виновник с тем же успехом мог войти через неё.

Итак, он, стоя в шкафу, ждал и ждал без конца. Но никто не приходил. Ни звука не доносилось из соседней комнаты.

В конце концов в шкафу стало неуютно — он вылез и уныло направился к двери, которую и открыл без единого звука.

И в тот же миг услышал звон разбитого стекла.

Он застыл в дверях. Лицо его, как обычно, ничего не выражало, но руки непрестанно шевелились в предвкушении добычи. Он не верил глазам своим и сдерживал себя ещё некоторое время, так как не хотел упустить ни одной детали того редкостного спектакля, который там разыгрывался.

Столовая погружена во мрак, зима, день клонится к вечеру, тени сгущаются в углах. Но на столе горят в подсвечниках свечи и освещают одно-единственное существо, которое там находится.

Это — Клас.

Он стоит на одном из стульев у стола и держит в руке бокал. Стекло сверкает, и он всматривается в него с удивительнейшим выражением лица. Оно печальное, упрямое и ликующее одновременно. Внезапно он с силой бросает бокал на пол, затем поднимается на следующий стул и берёт другой бокал. И вот он шагает по стульям вокруг стола, пока все бокалы не оказываются вдребезги разбитыми. Затем он слезает на пол, чтобы убежать. Он — босой. Он бежит быстро и тихонько.

И тут путь ему преграждает старый кучер. Он, как тень среди других теней, внезапно возникает перед Класом. Ему остаётся лишь протянуть руку и схватить Класа. Это происходит без единого слова. Ведь кучер — мастер молчать, а Клас утратил дар речи.

В Доме поднимается переполох. Кто бы мог поверить? Слуги, которых несправедливо подозревали, оскорблены и намерены отказаться от места.

У Властительницы начинает болеть голова, и она снова говорит Властителю, что дети — его выдумка и что пусть он сам и заботится о них.

Властитель удивлён. Он повторил это множество раз. Ведь дети — такие послушные и хорошо воспитанные.

— Клас, конечно, понесёт наказание, которое заслужил, — сказал он.

Он долго размышлял об этом происшествии. Затем поговорил с кучером, и тот раздобыл розгу.

Властителю это было досадно, но никуда не денешься, Класа придётся высечь за то, что он натворил. Тогда он больше никогда не станет безобразничать — так считал Властитель и приказал кучеру выпороть Класа.

Однако распорядился сечь не сильно…

Клас снова разбил бокалы. Кучеру пришлось высечь его сильнее. И ещё сильнее. И ещё. Но Клас и не думал прекратить свои безобразия. Кларе было велено стеречь брата. Всё зря! И это не помогало. Класа было не устеречь. Он выказал удивительные способности. Он был хитёр, как лис, и проворен, как горностай. Что на него нашло? Была в нём, должно быть, какая-то слабость. Он терпеть не мог стекло. Но всё-таки отец-то его — стеклодув! Это было слишком странно!

Но, быть может, дети слишком часто бывают одни? Если бы только это!

Властитель решил нанять им гувернантку.

И таким вот образом в их жизнь вошла Нана.

Когда Клас и Клара впервые увидели Нану, она ела.

Властитель подвёл их к столу, где Нана расселась на скамейке, что тянулась вдоль длинной стороны стола. Было это в сумерки, свет ещё не зажигали, и столовая была погружена во мрак. В вырез платья Нана засунула кончик большой салфетки, ослепившей их своей белизной. Сначала они видели только салфетку. Потом, подняв глаза, они заглянули в гигантский широко открытый рот, где катался и перемалывался кусок белого торта.

Словно зачарованные, смотрели они, как Нана поедает этот кусок торта, как захлопывается бездонная пасть, как расплывается она в кровожадной улыбке.

Нана сказала им: «Добрый вечер!», и Властитель оставил детей на её попечение.

В этот момент слуга внёс новое блюдо. Нана окинула кушанье и детей одинаковым испытующим взглядом. «А съедобны ли вы?» — говорил её взгляд.