А вот вчера она внезапно ответила:

— Знаешь, дорогой, мне кажется, только колдовство заставит меня пожелать ещё что-нибудь в этой жизни.

Колдовство! Какое ещё колдовство? Он попросил её выразиться чуточку яснее, но она только сказала:

— Я имею в виду то, что говорю. Колдовство.

Нелегко было это понять.

Как-то надо вызнать у неё это. Он ходил от окна к окну и размышлял. Ему, в самом деле, было нелегко.

Настроение всех в Доме омрачилось. Зависело это от двух причин.

Немой какаду Наны кричал во сне. И снова начало разбиваться стекло. Это было ужасно. Мими кричал много раз в день. Единственной, не страдавшей от этого, была Нана, даже не просыпавшаяся от крика. Она утверждала, что Мими кричал только потому, что был недоволен детьми.

— Он всегда кричит, когда дети — глупые, — говорила Нана.

И Класу и Кларе становилось стыдно. Крик был кошмарный, жуткий, предвещающий беду, невыносимый.

А стекло разбивалось тоже, когда Нана спала. Посуды разбивалось не очень много, зато часто, иногда несколько раз в день. И как это происходит, оставалось совершенной загадкой, потому что осколки больше не валялись на полу. Разбитые бокалы лежали на своём месте. Да, даже в горке, где хранилось стекло, оно и разбитое лежало иногда красивыми рядами.

Все это было таинственно. Кучер снова начал шпионить, но никак не мог ничего обнаружить. Как он ни расставлял свои ловушки, никто не попадался. Он подозревал Класа, но ему не удавалось поймать мальчика с поличным.

Он решил, что не может ничего придумать. Бокал разбивался прямо у него под носом, а он и следа Класа не видел. Это было уже слишком, он почувствовал себя никуда не годным и погрузился в размышления.

Так проходила эта зима, чёрная, не приносящая утешения зима — без снега, без солнца, без луны и без звёзд.

По Дому бродил Властитель, пересчитывая свои фонари, там по своим углам бродил, ломая руки, кучер. И там крались тайком по лестницам или коридорам Клас и Клара в поисках Зеркальных детей. Там кричал Мими. Там разбивалось стекло. Пока Нана спала, а Властительница плакала.

Ав городе, где обитали Альберт и София, жизнь шла своим чередом.

С деревьев опадали листья и появлялись свежие, цветы увядали и вырастали вновь, птицы улетали и возвращались.

Однако Клас и Клара так никогда и не вернулись обратно.

София в раздумье расхаживала в их лачуге, а Альберт был прикован к своей мастерской. Он вынужден был продолжать работу. Но чаши, которые он выдувал, всегда походили на крупные блестящие слёзы. Ни одна не была похожа на другую, но все они, каждая по-своему, напоминали слёзы. Как уж это получалось, неизвестно, но сам он этого не замечал.

И он не знал, как это случилось, что каждый его бокал тут же покупали на ярмарке. Теперь ему было не напастись товара.

Альберт становился знаменитым. Люди приезжали издалека, чтобы купить у него стекло.

Он взволнованно наблюдал, как люди всплескивали руками и вздыхали при виде красоты его чаш. Он с изумлением наблюдал за этим. Они так бережно брали их в руки, словно они по меньшей мере были из золота. Глядя на это, он только качал головой.

Люди чувствовали, что здесь кроется тайна. Альберт не мог взять в толк, в чем тут дело, но они чувствовали, что горе мастера делает его чаши ещё краше. Люди легко переносят чужие слёзы — только бы они были красивы с виду.

Но успех не радовал Альберта. Он не замечал, что становится знаменитым мастером. Он не видел людских поклонов и был глух к людской лести.

Он думал только об утраченных детях.

Он чувствовал: в том, что они исчезли, виноват он. Он один знал предсказание Крылатой. Она нагадала, что дети исчезнут, а он допустил, чтобы это случилось. Сначала он испугался, но потом не поверил — только потому, что сразу ничего не произошло. Как он мог быть таким наивным!

А теперь Крылатая не пускает его на порог к себе, он для неё — пустое место, она больше ни словом с Альбертом не перемолвилась.

Да, он понимал её. В городе она заявила, что навсегда покончила с гаданием. Не стоило даже ходить к ней.

Дома, в лачуге, София точно так же упрекала самое себя.

Это она навлекла на них несчастье. Это случилось, когда она сказала, что дети больше в тягость. Это была кара за её слова. Такие слова никому не проходят безнаказанно. Днём и ночью мучила её мысль об этом. Она поджидала Софию каждую минутку, когда не спала. Да и во сне мысль эта возвращалась ночными кошмарами. Да — виновата она, она и никто другой.

Но было и нечто другое, мучившее её. Она сама не могла уяснить себе, что именно. Но ощущение — она забыла нечто важное — беспрестанно преследовало её. Просто необходимо было это вспомнить. Иногда ей казалось: стоит лишь вспомнить, и всё разрешится само собой.

Что она могла забыть?

Порой она беседовала об этом с Альбертом, но он лишь головой качал. Она слишком много размышляет, говорил он, что толку в этом? И, вероятно, был прав, она просто внушала себе эту мысль.

И всё-таки случалось, что к ней приходила уверенность: да, да, именно так! Она владеет разгадкой тайны! Она должна найти её, эту разгадку!

В следующий миг уверенность исчезала, и она ещё сильнее ощущала свою безутешность. «Если что-то забыл, то, верно, знаешь, что именно», — говаривал Альберт. Он считал, что она попусту себя мучает.

Однажды ночью София проснулась; сердце её безудержно колотилось. Она спала глубоким сном, и ей что-то приснилось, но вспомнить свой сон не могла.

Беспокойство выгнало её из кровати, сердце дико стучало. И она, сама не зная как следует, что делает, подошла к маленькой колыбели, всё ещё висевшей перед очагом.

Много разных мелочей лежало в колыбели. Свисала вниз, отсвечивая золотом, льняная кудель; София лихорадочно искала и искала, сама не зная что.

Внезапно под руку ей попался какой-то маленький холодный твёрдый предмет. Вытащив его, она подошла к окну и села там, где в комнату заглядывал месяц. Неведомый предмет лежал у неё на ладони.

Кольцо, которое она однажды получила в подарок от Альберта на ярмарке! Кольцо с зелёным камнем! Ах, как давно это было…

Надев кольцо на палец, она задумчиво разглядывала свои руки. Теперь она чувствовала себя спокойнее и, озарённая светом месяца, вспомнила. Какая удивительная ярмарка была в тот раз! Альберту и ей было так весело, так весело…

Почему она перестала носить это кольцо? Какая она глупая… Тем, что так красиво, нужно, верно, пользоваться.

Как мило, что Альберт подарил его ей, хотя в то время денег у него совсем не было. Погружённая в свои мысли, она рассеянно вертела кольцо.

Внезапно взгляд её снова устремился на кольцо.

Теперь-то она вспомнила, почему убрала его… оно тревожило её.

Точь-в-точь как сейчас. Вновь вернулось странное ощущение, что камень напоминает глаз и что глаз этот моргает… Некоторое время она не смела шевельнуться.

Затем она подставила перстень лунному свету, чтобы лучше разглядеть камень. Её затрясло от страха. Её испугал блеск камня. Он был необычайно глубоким, ужасно печальным, и было в этом что-то нечеловеческое.

Через некоторое время камень снова моргнул. Это было гадко.

Быстро стянув с пальца кольцо, она отбросила его от себя на подоконник. Она не осмеливалась больше смотреть на него. Сердце её быстро колотилось. Что это значит? Она сошла с ума?

Она подумала о старичке, продавшем им кольцо. «Страшный был старичок! А не мог он заговорить кольцо?»

Нет — нужно успокоиться, это она просто сидит тут и снова внушает сама себе…

Хотя было всё-таки что-то странное в этом старичке! Куда он потом девался? Никогда ни прежде, ни потом они его на ярмарке не видели.

Ну а Крылатая — почему она так удивительно повела себя при виде кольца? Как всё это было?

Не хотела ли старушка просто-напросто завладеть кольцом?

София ведь пришла туда, чтобы ей погадали, но Крылатая не захотела гадать… А что было потом?