Надя нарисовала, а потом и сама так лежала на кровати очень долго, пока родители не позвали пить чай. Она жила жизнью своих героев. Она была и Кутузовым, и Малашей, и Пьером, даже Наполеоном, которого изобразила молодым, со следами обреченности в жестоких и по-своему красивых чертах лица. И труднее всего ей было перевоплощаться в третьего по значению после Наташи и Пьера героя — Андрея Болконского. Школьное представление о нем не совпадало с тем, что говорил и делал князь Андрей в романе. Особенно это стало ясно после фильма, когда поступки облеклись в зримую плоть человеческих жестов. Надя расстроилась — образ этого человека в ее представлении раздваивался на героя и антигероя. А Тамара Ивановна, как нарочно, выбрала темой школьного сочинения Андрея Болконского — героя Аустерлица и Бородино. За два часа Надя успела исписать восемь страниц черновика, но в чистовик ни одной фразы не переписала. Она не могла рисовать и думать одно, а в школьном сочинении излагать другое. И, когда стали собирать сочинения, она свое скомкала и сунула в портфель.

— Надь, а ты разве не со мной будешь сидеть? — удивился Чиз.

— Нет, Чиз, — улыбнулась она ему. — У меня свое место в классе, у тебя — свое.

— А разве твое место там? Ты сидишь с этой девчонкой в синих чулках, да?

— Да, — засмеялась Надя, — с Ленкой Гришиной.

Он отошел огорченный. «Смешной наивный Чиз, — подумала Надя, — ну зачем он совершил свой «героический поступок»?»

Вошла учительница литературы, и вслед за ней, стараясь быть незамеченной, бочком проскользнула Ленка. Увидев Надю за своей партой, она обрадовалась, плюхнулась шумно рядом, придвинулась вплотную и шепнула:

— Привет! Я тебя ужасно люблю.

— Я должна с тобой поговорить, — так же шепотом ответила Надя.

— Нет, не надо ничего говорить. Я тебе стихи написала. Сейчас найду, — она склонилась над портфелем.

— Так кто же ты: Печорин или Лермонтов? — спросила Надя почти без улыбки.

— Не знаю, — счастливо засмеялась Ленка. — Вот.

На листе в клеточку, вырванном из тетради по алгебре (на обороте громоздились уравнения в квадратных, круглых и фигурных скобках), были старательно переписаны восемь строк с посвящением вверху.

— Что ты выдумываешь? Каким я тебя наградила взглядом?

— Для рифмы. Взглядом — рядом. Для рифмы, — объяснила Ленка и опять счастливо засмеялась. — А он ничего, этот бывший твой соученик. Можно, я ему закручу голову?

— Не выдумывай. Он еще совсем мальчишка.

Тамара Ивановна минуты две или три молча наводила порядок на столе, на подоконнике, у доски. Она никогда не спрашивала, кто дежурный, брала тряпку и вытирала, не замечая, что там нарисовано или написано: карикатура, какой-нибудь озорной лозунг.

— Рощина, а ты что у нас, на положение вольного слушателя перешла? — сказала она скучным голосом, возвращаясь к столу.

— Почему? — уныло подала голос Надя.

— Я не знаю, почему. Недосекин, раздай сочинения. — Она достала из своего старого, туго набитого портфеля стопку тетрадей. — Это у тебя надо спросить: почему? Где твое сочинение?

Недосекин унес тетради, Тамара Ивановна с трудом закрыла испорченный замок и опустила портфель вниз к ножке стола.

— Почему ты не отвечаешь? — спросила она, не глядя на девочку и явно думая о чем-то своем.

— Потому что она укокошила бабушку и порезала на промокашки дедушку, — тихо, но внятно вместо нее ответила Ленка.

Класс испуганно замер.

— Адвокатов здесь не требуется. Пусть она сама за себя отвечает, — все так же спокойно и равнодушно проговорила учительница, глядя в окно. — И при чем тут бабушка и дедушка, если сочинение было классное?

Класс грохнул, затопал ногами, засвистел. Тамара Ивановна вздрогнула, словно пробудилась ото сна.

— Что? — крикнула она, стукнув ладонью по столу. — Что случилось? Половинкин, это ты опять смешишь класс? Рощина, встань и отвечай, когда тебя спрашивают.

Надя поднялась, Тамара Ивановна тоже встала, не понимая, что случилось с ребятами.

— Я не знаю, что отвечать. Я не написала — вот и все.

— Подожди, Рощина, пока они немного успокоятся. Теперь говори.

— Я сказала, но вы опять не услышали.

— Что значит опять?

— Вы спрашиваете, а сами не слушаете. Гришина сказала, что я укокошила бабушку и порезала на промокашки дедушку, а вы говорите, что сочинение было классным и дедушка и бабушка тут ни при чем.

По классу опять пробежал веселый смешок.

— Вот оно что… Подловили. Выходит, не Половинкин, а я рассмешила вас. Гришина, вон из класса.

— За что вы ее? — удивилась Надя.

— Пусть, я могу выйти, — лениво поднялась Ленка.

— Сделай одолжение. А ты, Рощина, может быть, все же ответишь нам, почему не написала сочинение? Я постараюсь больше не отвлекаться.

Хлопнула за Ленкой дверь.

— Вы несправедливо ее выгнали, — еще раз сказала Надя.

— Ну, об этом потом. Сейчас мы хотим послушать, чем тебя не устраивает Лев Толстой. Или кто тебя не устраивает?

— Князь Андрей, — тихо сказала Надя, опустив голову, — вернее, не он сам, а тема, которую вы дали.

— А какая же это тема? Ты не поможешь мне вспомнить?

— «Андрей Болконский — герой Аустерлица и Бородино».

— Значит, герой Бородино тебе не нравится?

— Я не говорю, что он не герой.

— Князь Андрей Болконский, любимый герой Толстого, — учительница пожала плечами.

— Да, — согласилась Надя, — так написано в учебнике.

— Может быть, ты мне скажешь и все остальное, что там по этому поводу написано, коль уж написать сочинение не удосужилась. Я ведь тебя и спрашиваю по учебнику.

— Нет, у меня есть свое мнение. Он не может быть любимым героем. Князь Андрей желчный, вредный, жестокий до тупости аристократ.

— Что это с Надькой? — громко опросил ошеломленный Половинкин.

— А ничего! — открыла дверь Ленка. — Может человек иметь свое собственное мнение?

— У каждого должно быть только свое мнение, — подскочил на своей парте Чиз.

— А ты сиди, — повернулся к нему А. Антонов. — У тебя в нашем классе еще голоса нет.

Тамара Ивановна так была удивлена, что забыла вновь выставить Гришину за дверь.

— Я так считаю, — сказала Надя, — но если все думают по-другому, я могу сесть.

— Нет уж, милочка, — почти мстительно произнесла учительница, — такое надо подкреплять доказательствами. Это все равно, что сказать уважаемому человеку «ты подлец», а потом извиниться. Нужны доказательства.

— Они в книжке.

— Дайте, у кого есть с собой, роман, — попросила Тамара Ивановна. — Что… ни у кого нет?

— Я сбегаю в библиотеку, — поднял руку Половинкин.

— Сиди, Гришина стоит у двери, она и сбегает. А мы пока послушаем в более развернутом виде новую теорию. Ну, что ты стоишь, Гришина? Иди за книжкой.

— Надь, идти? — спросила Ленка.

— Да, — кивнула она не очень уверенно и, когда за Ленкой также неуверенно закрылась дверь, добавила: — Не зря же Шмаринов его на Бородинском поле, как Наполеона, нарисовал. Помните, он стоит в траве очень прямо, одну руку заложил за спину, а другая — на груди, почти как у Наполеона. Эта иллюстрация в учебнике есть.

Ребята зашелестели учебниками.

— Точно! — обрадовался Чиз. — И треуголка на нем, как у Наполеона.

— А я думала, что это Наполеон, а это князь Андрей, — удивилась негромко Таня Опарина.