– Так вам тысяча лет?

– Ну, почти. Достаточно, чтобы заниматься мифической работой. Сивилла должна быть более или менее вечной, как дверь, которой она служит. Дверь держит ее на плаву, поскольку любит ее и нуждается в ней. Вот и сивилла любит дверь и нуждается в ней.

– Поэтому вы выглядите… вот так вот?

Сивилла Перспектива уставилась на нее сквозь прорези глаз на беспристрастном лицевом диске.

– Думаешь, ты будешь выглядеть так же, как сейчас, когда состаришься? У большинства людей три лица: лицо, которое им досталось в детстве, лицо, которое у них получилось, когда они стали взрослыми, и лицо, которое они заслужили к старости. Если жить столько, сколько я, то лиц становится гораздо больше. Я сейчас совсем не похожа на ту тринадцатилетнюю малявку, какой была когда-то. Мы получаем то лицо, которое лепим всю свою жизнь, когда работаем, любим, печалимся, смеемся, хмуримся. Я целую эпоху простояла между верхним и нижним мирами. Иногда людям, проработавшим полвека, дарят карманные часы. Вот считай, что мое лицо – это такие часы, только не за пятьдесят лет, а за тысячу. Ну что ж, будем считать, что мы наконец-то представились друг другу – то есть представилась я, а ты все больше молчала, но я не сержусь, потому что и так про тебя все знаю, – итак, садись ко мне на колени и прими лекарство как послушная девочка.

Прежде чем Сентябрь успела возразить, что она уже слишком большая, чтобы сидеть на коленях, и что это еще за лекарство такое, оказалось, что она уже карабкается на золотые и серебряные плоские колени сивиллы. Сидеть на них было очень странно. Перспектива совсем ничем не пахла. Вот ее, Сентябрь, папа па?хнул карандашами и мелом из класса, а еще славным теплым солнышком и, самую капельку, своим любимым одеколоном. А мама пахла тавотом и металлом, горячим хлебом и любовью. Запах любви очень трудно описать, но если вы подумаете о том, как кто-нибудь обнимал и защищал вас, то вспомните этот запах так же хорошо, как помню его я.

Перспектива не пахла ничем.

Сивилла взяла со столика гребень, которого там раньше точно не было. Длинный серый гребень, усеянный серыми каменьями: мутновато-молочными; дымчатыми, мерцающими; а еще жемчужинами с серебряным отливом. Зубья гребня были зеркальными, и Сентябрь на мгновение увидела свое отражение перед тем, как Сивилла начала – вот ведь нелепость! – расчесывать ее волосы. Это оказалось совсем не больно, хотя каштановые пряди и впрямь были изрядно спутаны.

– Что вы делаете? – растерянно спросила Сентябрь. – Я сильно растрепалась?

– Я вычесываю из твоих волос солнце, дитя. Это необходимо сделать перед тем, как ты отправишься в Подземелье. Ты всю жизнь прожила на солнце, ты им пронизана – ярким, теплым, ослепительным. Жители Волшебного Подземелья никогда не видели солнца, а если им все же случалось выйти на свет, они тотчас надевали широкополые соломенные шляпы, шарфики и темные очки, чтобы уберечься от ожогов. Ты должна иметь вид, приличествующий Подземелью. Ты должна носить одежду сезонных цветов, а сезон здесь всегда один, зимняя темень. Подземелья – создания чувствительные. Не стоит их гладить против шерсти. К тому же все, что тебе удалось скопить, – солнце, защищенность, жизнь – все это не пригодится тебе внизу. Ты будешь выглядеть как богатая дамочка в глухих джунглях. Дикие полосатые кошки не знают, что такое бриллианты. Они просто заметят блеск там, где блестеть нечему. – Сивилла перестала ее расчесывать. – Боишься туда спускаться? Мне всегда интересно.

Сентябрь подумала над вопросом.

– Нет, – ответила она наконец. – Нельзя бояться того, чего еще не видел. Если Волшебное Подземелье – это ужасное место, ну что ж, я об этом пожалею. Но там может оказаться чудесно. Если дикие полосатые кошки не знают, что такое бриллианты, это еще не значит, что они злые; это значит только, что у них свои дикие кошачьи желания, свои ценности и образ мыслей; может быть, я еще поучусь у них и сама стану немножко дикой, немножко полосатой и немножко кошкой. К тому же я еще не встретила никого, кто на самом деле побывал в Волшебном Подземелье. Да, я знаю, Нип говорил, что там будут демоны и драконы, но мои лучшие друзья на всем белом свете – это марид и виверн, а любой житель Омахи, увидев их, решил бы, что это демон и дракон, потому что жители Омахи в этом совсем ничего не понимают. Я и Волшебной Страны поначалу испугалась, раз на то пошло. Вот только мне не хочется отправляться в Подземелье в одиночку. В прошлый раз у меня были такие чудесные друзья! Ведь вы… вряд ли вы захотите пойти со мной, составить мне компанию и по пути рассказывать мне про всякие наверняка необыкновенные вещи, ну и принять бой плечом к плечу со мной, когда понадобится?

Сивилла снова принялась расчесывать волосы девочки, один длинный взмах за другим.

– Нет, – ответила она. – Я туда не захожу, я только охраняю вход. Мне и не хотелось никогда. Моя страна – это порог, место, которое и не здесь, и не там.

– Сивилла, но чего-то же вам хочется?

– Я хочу жить, – сказала сивилла сильным грудным голосом. – Я хочу жить вечно и наблюдать, как герои, глупцы, рыцари поднимаются вверх и спускаются вниз, вступают в этот мир и покидают его. Я хочу быть самой собой и заниматься работой, которая меня занимает. Работа – это не всегда бремя, которое нависает над тобой. Иногда работа – это дар мира тому, кто в ней нуждается.

С этими словами сивилла пригладила волосы Сентябрь и вернула гребень на стол. Сентябрь снова увидела свое отражение в зеркальных зубьях и ахнула. Ее шоколадного цвета волосы стали совершенно черными – черными, как тьма, что окружает звезды, такими черными, будто она никогда за всю свою жизнь не была на солнце, а в них блестели голубые и сиреневые прядки – призрачные, сумеречные, зимние…

– Я выгляжу как… – Сентябрь затруднилась с выбором слов. Я выгляжу как Волшебница. Я выгляжу как Маркиза… – …безумное, дикое существо, – закончила она шепотом.

– Сойдешь там за свою, – сказала сивилла.

– А вы что, заставите меня отгадывать загадки и отвечать на вопросы, прежде чем я туда пойду? А то, знаете, с загадками у меня не очень-то. Клятвы на крови мне удаются лучше.

– Нет, нет. Это для тех, кто не знает, чего ищет. Кто ощущает пустоту внутри и надеется, что квест поможет ее заполнить. Вот я и задаю им вопросы, загадываю загадки, заставляю давать клятвы, чтобы они начали задумываться о том, каковы они и какими хотели бы стать, – это здорово помогает им разобраться в себе. Но ты-то знаешь, зачем тебе вниз. Вот и слава небесам! Нет ничего скучнее, чем подбрасывать мистические подсказки чародеям и рыцарям с головами как пресс-папье: «Как ты думаешь, а вдруг сила, которую ты мечтаешь обрести, уже живет в тебе, и нужно только слегка копнуть? М-м-м? Это могло бы здорово подсократить дорогу». Они все равно никогда не слушают. Нет, от тебя я хочу вот чего: прежде чем уйти, ты должна выбрать один из этих предметов и объявить его своим. Выбор за тобой.

Сентябрь потерла одну лодыжку о другую и обвела взглядом груды блестящего барахла.

– Я думала, – робко сказала она, вспоминая свою книжку мифов, в которой дамы всегда оставляли в качестве подношения ожерелья и диадемы, а господа – свои мечи, – я думала, что, когда отправляешься в подземный мир, положено оставлять что-то свое.

– Да, было такое, – призналась сивилла. – Так и вправду положено. Беда в том, что, когда они оставляют свои священные дары, я остаюсь с горой хлама, от которого мне нет никакого прока. Им-то это на пользу – они учатся не уповать на свои клинки, брильянты и особые полномочия, а у меня остаются груды мусора, которые надо убирать. Видишь, сколько накопилось за тысячу лет? Ужас кромешный. А выбросить эти магические предметы еще не так просто. Несколько столетий назад я встречалась с другими сивиллами – ох, какая это была мрачная встреча! – и мы решили: единственное, что можно сделать, это изменить правила. Так что теперь ты должна выбрать что-нибудь и взять с собой – и кто знает, может, через тысячу лет у меня появится место для хорошенькой книжной полочки.