Наконец взгляд ее опустился к земляному полу, освещенному мертвенно-бледным светом лампы «летучая мышь».

Сундук отбрасывал длинную, глубокую, темную тень.

– Ой, – сказала Сентябрь. – Ой. Марки… Мод, подойди сюда. Срочно. – Ей все еще требовалось усилие, чтобы называть девочку-тень с ее теневыми нижними юбками этим скромным человеческим именем. Тем не менее Маркиза подошла. Ее шляпа тихонько зазвенела. Сентябрь указала на тень на полу. – Разве ты не видишь? Ты должна открыть тень! Это же совсем не то, что открыть сундук. Что бы ни делала вещь, тень повторяет за ней; но здесь, в самом низу подземелья и в самой глубине Вверх-Тормашек, это может быть устроено и наоборот: что бы ни сделала тень, ее вещь тоже должна это сделать.

– А ты почему не можешь открыть тень? – спросила Мод. Она вдруг стала упираться, будто что-то внутри сундука могло ей навредить, хотя всего минуту назад сама по локоть засунула руку в замок.

– Понимаешь, я не знаю, как это работает. Просто я думаю, что эта тень может быть и не тень, то есть не такая тень, как ты. Она не живая. Значит, какая-то тень должна потрогать ее и сдвинуть, потому что никто, кроме другой тени, не может передвинуть тень, даже коснуться ее. Если это должно случиться, значит, оно должно случиться в тени, в противном случае считалось бы, что сундук открыли. Но я ведь научилась заранее продумывать такие вещи! И за это я должна поблагодарить тебя, хотя и не напрямую, а наперекосяк. Я вот думаю: может быть, мышление станет таким же мускулистым, как твоя магия, если его хорошо натренировать? Вот твоя магия стала мускулистой, и мое мышление тоже.

Дремота приподнял бровь. Алые полоски на его шее сбились в кучу, и он хмурился сильнее, чем доводилось хмуриться любому другому тапиру.

– Он неоткрываемый, – сказал он твердо. – Никаким способом в мире. Мне так сказали. Меня уверили. Это не сработает. – Однако голос его дрожал, и когда Мод, ни на мгновение не отрывая глаз от Сентябрь, прикоснулась к крышке тени сундука, сноядный тапир ухватил зубами ее запястье и дернул что было силы, намереваясь оторвать ей руку.

Маркиза закричала. Все это время она была маленькой и съежившейся, непохожей на себя, тень тени. Но когда Дремота вонзил свои квадратные зубы в ее темную кожу, она закричала и зашипела – а затем внезапно встала и уставилась на создание, вцепившееся в ее запястье. Он тряхнул мордой, чтобы удобнее было вгрызаться. Ее спина выпрямилась, и Сентябрь увидела, как ее лицо обретает прежнее, настоящее выражение. Это было лицо, привыкшее повелевать, добиваться своего и никогда ничего не упускать.

– Как ты смеешь? – прорычала Маркиза. – Как ты посмел вонзить в меня свои зубы? – Она зажала его морду другой рукой и оторвала от себя. Тень крови забила струей и обрушилась на землю. Кончик хобота дотянулся туда, куда, по мнению Сентябрь, он никак не мог достать. Пока Маркиза держала тапира на отлете, хобот искал ее рану – и нашел. Она отбросила его как куклу, и он врезался в деревянный ящик со штампом «Фантастические грибы Плутона». Ящик разбился, темная земля высыпалась наружу. Маркиза присела и, сверкая глазами, открыла тень ящика. Она сделала это не как тень, но как настоящая Маркиза во всей своей славе, ярости и ужасе. В первую секунду ничего не произошло.

Затем гигантский замок изрыгнул щелчки, стон и скрежет – и открылся, и рассыпался в ржавую пыль. Крышка откинулась, и Сентябрь увидела красивого юношу в элегантном черном костюме. Он спал в дорожном сундуке, сложив руки на животе. На щеках его играл здоровый румянец. У юноши были каштановые волосы цвета зимних ветвей и пара маленьких мохнатых волчьих ушек, совсем как те, что Сентябрь видела давным-давно у одного картографа.

– Я думала, он проснется, – сказала Сентябрь. – Думала, достаточно открыть сундук.

Маркиза закрыла рот руками, зажмурилась и помотала головой, будто хотела, чтобы все это испарилось. Огонь в ее жилах потух, и она опять стала прежней Мод.

– Это невозможно, – прошептала она. – Невозможно. Как такое может быть?

– Запросто, – отозвался Дремота, отряхивая со своей шерстки фантастические грибы Плутона. – Я сразу понял, как только взглянул на тебя. А иначе ты и не смогла бы открыть сундук – дурацкая лазейка, о которой мне еще предстоит говорить с руководством.

– Не понимаю, – сказала Сентябрь.

– И я тоже, – ответила Маркиза, с теневыми слезами, катящимися из глаз.

Сноядный тапир взял ее руку в пасть, на этот раз гораздо нежнее. Он потянул ее вниз, на пол, и она опустилась на колени рядом с ним.

– Послушай, – сказал он голосом, полным грубоватой доброты, с какой старый гуляка говорит с молодым или солдат с однополчанином. – Ты когда-нибудь слышала истории, как у одной пары не было детей, а они отчаянно хотели ребенка, хотели так сильно, изо дня в день, что однажды утром по реке к ним приплыл персик, или возле их дома вырос бамбук, или на берег вынесло глиняный сосуд – и внутри был волшебный ребенок? Такие дети всегда совершают чудеса: покоряют Остров Людоедов, или берут в жены луну, или побеждают злобного императора. Но вот вопрос: откуда берутся эти дети внутри персика, или бамбука, или глиняного сосуда? Как правило, они происходят от той, что хотела остаться в Волшебной Стране, хотела здесь быть матерью и рыцарем, или хотя бы потрясающей волшебницей – но сезон закончился, или корабль ее потерпел крушение в ужасный шторм… или просто у нее встали часы. Беременные дамы проваливаются назад в свои собственные миры и в свои собственные детские тела и открывают глаза в тот же миг, когда покидают этот мир. А дети, которых они вынашивали в Волшебной Стране, проваливаются под землю и в конце концов находят приют здесь, пока какой-нибудь фермер и его жена не захотят ребенка так сильно, что персик приплывет и предъявит свои права. Но этот ребенок обладал всей магией, какую унаследовал от родителей. Его сундук не мог попасть к какому-нибудь хорошему моряку или мельнику. Он использовал Геомагию, растворенную в его крови, чтобы зарыться настолько глубоко, насколько способен объект. Унаследованную им пылающую Магию Хотения он использовал, чтобы ждать, ждать век за веком, не обращая внимания на проплывающие мимо персики и бамбук. Он стал объектом, чьи сны коснулись корней всего росшего в Волшебном Подземелье, и каждый узнал, кто он, потому что они ели его коренья и луковицы, потому что он спал на дне мира, а его сны стали влагой, которую пил каждый корень. Все это время, пока он спал и видел сны вместе со мной, он просто ждал. Ждал, когда придет его мать и разбудит его.

– Вот почему он Принц, – сказала Сентябрь и почти рассмеялась над странностью всего услышанного. – Он – сын королевы Мальвы. Он спит, потому что так никогда и не родился.

– Но он все-таки растет, хоть и очень медленно, – добавил баку. – И мы все неплохо перезнакомились в его снах.

Сентябрь взяла Маркизу за руку.

– Давай, – сказала она. – Я знаю, что делать.

В конце концов, в волшебных сказках ничего другого и не остается. В любой истории с долгим сном и пробуждением. Очень легкая и приятная вещь. Стандартная валюта.

Сентябрь и Мод склонились над сундуком, над мальчиком и его тенью. Ласково и нежно Сентябрь поцеловала Принца. Маркиза, заливаясь темными слезами, поцеловала тень своего ребенка.

Глаза мальчика открылись.

В груди Сентябрь разлилась такая боль, будто стрелки огромных часов, сойдясь вместе, взорвались и мир погас, как свеча.

Темнота, поглотившая Сентябрь, отступила так же быстро, как набросилась. Девочка не чувствовала себя больной, только голова еще кружилась, и она едва устояла на ногах от неожиданно обрушившегося на нее света и шума.