Не бывает таких поломоек. Такими только принцессы из сказок рождаются. Белоснежными. Тонкокостными.

Я ее на диван пристроил, а сам пялюсь, как дурак. Провел рукой по ее ноге голой, без задней мысли. Хотя не скрою, тело на нее реагировало. Вчера ещё заметил, когда тряпку учил отжимать, а она ко мне прижималась доверчиво.

Белоснежка глаза распахнула, огромные, голубые.

— П-п-простите, Шерхан Имранович, — заикаясь, попятилась назад, упёрлась в спинку дивана. Даже не заметила, как меня назвала. Я ее за щиколотку поймал — не сбежит. Сегодня она не босиком была, в тех же туфлях.

— Ты беременная? Поэтому сюда устраиваться пришла? — спросил строго.

— Нет! — Белоснежка покраснела, на лице хоть какой-то цвет появился. Ногу не убрала из захвата, а я и не отпускал ее. Щиколотка узкая. Аристократка, мать ее. — Нет, я не беременная! Я…

Замолчала, я не торопил. А потом услышал в тишине урчание ее живота. Епрст, она с голодухи, что ли?

— А ты ела-то когда, Белоснежка?

— Вчера, — прошептала совсем тихо. Я на часы посмотрел: дело к ужину уже шло.

— Так, ясно все с тобой. Вставай, со мной пойдешь.

Я нехотя ее отпустил, к шкафу прошел, достал рубашку. Одевался, на нее не глядя, а потом кивнул, подзывая.  Белоснежка голову опустила, но молча за мной пошла. Я закинул мобильник в карман, запер кабинет. Не оглядывался даже, знал, что она безропотно следом пойдет.

Вышел в зал, администратор ко мне сразу бросилась. Сама поглядывает на Белоснежку, еле сдерживается, чтобы вопросы лишние не задать. И правильно, вопросы тут я задаю.

— Почему у нас люди от голода в обморок падают? — наехал я на Анжелу, — у нас что, с едой проблемы? Или я недостаточно на это денег выделяю?

Та вздрогнула, испугалась. В глазах страх, голос почти дрожит:

— Имран Рамазанович, всех кормим! Я хоть сейчас…

Рукой махнул, останавливая поток ее болтовни.

— Анжела не виновата, — Белоснежка голос подала, защищая администратора.

— А с тобой я потом поговорю, — обрубил. Повернулся снова к Анжеле:

— Ужин на двоих пусть за мой стол подают. Пошли, Белоснежка.

Лица вытянулись у обеих, я усмехнулся только.

Мой стол находился недалеко от сцены, в вип-ложе, отгороженный от общего зала. Я отодвинул стул, приглашая Белоснежку рядом сесть. Прямо в форменном платье, разве что ведра с собой не прихватила. Она возле стола встала, и не решается все никак.

— Ну, мне тебя долго ждать? — не выдержал, добавил в голос стали. Белоснежка тут же шмыгнула за стол, ручки на коленях сложила с видом отличницы и замерла. Я сел напротив, на себя злился. Зачем девчонку с собой позвал, за один стол усадил, как ровню? Что я вообще в ней нашел?

Она на меня смотреть боялась, пялилась в стол. Когда ужин принесли, я за вилку взялся, а эта сидит, не шелохнувшись.

— Ну, тебе особое приглашение нужно что ли? Ешь давай.

Я ел, за ней наблюдая, раздражение не утихало. Белоснежка взяла вилку, нож, начала есть. Видно было, что голодная, но епрст, с каким видом! Царевной ела. Будто мне в полотерки подсунули особу царских кровей. Что она про меня думает? Что спустился с горного аула, что руками только есть умею?

— Очень вкусно, — аккуратно промокнув рот уголком салфетки, сказала Белоснежка, — большое спасибо, Имран Рамазанович.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Из ее уст собственное имя необычно звучало. Непривычно, как будто она его пропела.

А потом на сцену Лика вышла. И затянула старинный романс.

С Ликой я спал. Она здесь себя потому начальницей и чувствовала, самой главной, но дело свое знала: и в постели, и на сцене. Пела, глаза прикрыв, а потом меня заметила.

И Белоснежку со мной за одним столом.

Каюсь, вид моего начальства меня просто добил. К тому времени я уже вторые сутки не ела, и виновата, и правда, сама - в обед сотрудников кормили на отдельной кухне, а я всю ночь плакала, и обед просто проспала на табуретке в раздевалке. Попросить покормить меня потом я постеснялась.

А потом он. Шерхан Рамазанович, то есть, Имран Рамазанович. Почти голый! В штанах конечно, но вот сверху! Бабушка растила меня в полной изоляции от всевозможных грехов и голых торсов я ни разу не видела. Видела папу на пляже в шортах и все, а это - не считается.

Он был огромным. Совсем не толстым, просто - сильным. И кожа такая смуглая, что хочется положить ему ладошку свою на грудь и полюбоваться контрастом. Потрогать шрам. Страшный шрам, алый рубец совсем рядом с сердцем, удивительно, как выжил. Хотя такие, как Шерхан, наверное, просто не умирают.

Руки у него до плеч в татуировка — полосы, как на тигриной шкуре. Я такого не видела никогда.

А потом он на меня посмотрел своими глазищами чёрными. Мой организм, который последние часы держался на одном лишь упорстве, этого не выдержал, и я упала. Падая, успела подумать — вот если он сейчас меня не убьёт, то точно уволит, и я пойду жить на вокзал.

А он…он повел меня в ресторан есть, в зал, куда меня ночью и полы-то мыть не пустили. Сначала правда на руках отнёс на свой диван…

— Жри, дитя, - сказал Шерхан на меня не глядя. – И хорошенько жри, не хватало гостям под ноги падать.

Еда красивая. Так пахнет, что у меня голова кружится. Но я с пелёнок знала - девушка должна есть красиво и не спеша, даже если умирает от голоду. А я пока не умираю, я бы пожалуй, ещё пару дней продержалась. Поэтому ем медленно, каждый кусочек пережевываю. Я не знаю, о чем можно говорить с мужчиной, которого недавно видела без рубашки, и мучительно придумываю тему для разговора.

А ещё мне стыдно. Сначала я об этом не думала, бабушка всегда говорила, что мы древнего рода, и не каждый нам ровня. А потом принесли еду. Официантка молодая красивая девушка, я видела её в раздевалке, при виде меня удивлённо округлила глаза, но виду не подала - профессионал.

И тогда я в полной мере осознала, что я полотерка, по какому то недоразумению попавшая за барский стол. Роскошь этого места подавляла, несмотря на то, что из ложи мне не было видно других гостей. Зато было видно сцену. Девушка, что на ней пела, та самая красавица, безотрывно смотрела на нас. Рука так сильно сжимала микрофон, что костяшки побелели. Я вдруг представила, как она микрофоном этим в меня кинет и вжала голову в плечи.

— Ну, как она тебе? - усмехнулся Шерхан угадав, куда смотрю.

– Красивая, - вежливо ответила я.

– Других не держим. Вино пей.

Вино алело передо мной в бокале на высокой ножке. Правила приличия требовали хотя бы пригубить, но я медлила.

— Я пью только разбавленное водой, — наконец, шёпотом сказала я.

Шерхан выругался, но плеснул мне в бокал воды почти доверху и я сделала глоток. Вино было сухим и терпким. Бокал я отставила - больше пить не стоит. Да и как вообще можно пить и есть, когда девушка со сцены так смотрит?

— Теперь что не так, Белоснежка? - спросил Шерхан.

Я смотрела на салат и краснела. Салат из морепродуктов безусловно был вкусным, но…

– Здесь нет вилок для мидий, - ещё тише , чем прежде выговорила я, мечтая провалиться сквозь землю.

Шерхан посмотрел на телефон, он часто смотрел, словно звонка ждал, и все равно ему было, что это неприлично, и махнул рукой. Официантка за его спиной выросла почти мгновенно.

– Какого, — следом весьма неприличное слово, - скажите мне, в нашей богадельне нет вилок для мидий? Выпускница из пансиона для благородных девиц пожрать по-человечески не может.

— Сейчас спрошу на кухне, - вспыхнула официантка.

Я больше не хотела провалиться под землю. Я хотела умереть. Нужную вилку мне принесли уже через минуту, и те же правила приличия диктовали есть - ведь столько из-за меня суматохи, словно, сложно мне было поесть другой вилкой?

В этот момент у Шерхана зазвонил телефон и про меня все забыли.

– Да? - коротко бросил он.