Завибрировал телефон в кармане, выдирая меня из нереальности обратно. Глянул на экран — Шамиль. С таким трудом от Белоснежки заставил себя отойти. И прежде чем ответить на звонок, сказал ей:

— А теперь беги, полотерка. Я не железный.

Он все равно был похож на зверя. На тигра. Раненого. Его по-женски пожалеть хотелось, главное не забывать - такой и сожрать может, целиком, со всеми косточками. Такие, когда ранены, вдвойне опасны, они готовы на все.

Внутри меня все дрожит. Я хочу, чтобы он меня отпустил, и боюсь этого. Словно отпустит - умру. Непонятно, от чего, но умру непременно и тут же. Смотрю вниз, на его темноволосую голову, прижатую к моему животу, на руки, что стискивают мои бедра, и пытаюсь вспомнить, как заново дышать научиться. И руки эти… дядя меня тоже хватал. Он делал больно. Шерхан тоже сил не жалеет, но столько вложено в эти прикосновения, словно он тоже боится меня из рук выпустить.

А он «беги»  сказал. Зарычал даже, как будто. Ушёл, а я стою - ноги трясутся. Внизу живота тянет непонятно и страшно, такого со мной никогда не было, объяснения этому я найти не могу. А ещё…нижнее белье. Оно было мокрым.

— Я умираю, - сказала я шёпотом. – Я простыла, когда бегала в туфлях по снегу и теперь умираю.

Потому что я не знала, как ходить к врачу. У нас был семейный доктор, которого я знала с пелёнок. Но и ему я бы постеснялась признаться в такой интимной проблеме.

А ещё - у меня не было запасных. У меня и дома была с этим беда, дядя не давал денег, да и не умела я сама покупать. Теперь со стыдом вспоминаю, как Шерхан касался штопки, которую я сама сделала…

Трусы я постирала и повесила на батарею — до утра высохнут, я так уже делала, куда деваться. Но когда пыталась заснуть и выбросить из головы опасного зверя, в животе ещё долго ныло. Это не было неприятно, словно там, внутри меня - щекотно. А ещё - липко между бёдер.

Спала я в кладовке, уже привыкла просыпаться раньше всех, чтобы никто не догадался. Надела высохшие за ночь трусы, пошла работать — в животе недовольно урчит, до обеда ещё так много часов. Мне, как новенькой, давали самые противные места для уборки - в частности, входы, куда всегда натаскивали снег и слякоть, несмотря на коврики и ковровые дорожки. А чисто для гостей должно было быть всегда.

И меньше всего я сейчас хотела быть там, на глазах у всего персонала, потому что скоро придёт Лика. Страшно представить, как она может поступить, если узнает, что Шерхан к моему животу прижимался, и даже, прости Господи, касался моей штопки.

Но выбора у меня не было, и когда Лика пришла на рабочее место, я была там. Она вошла. Демонстративно топнула своими сапожками на только мытом. Я смотрю в пол, не на неё. Эту красивую женщину я опасаюсь. А потом снова дверь открылась, впустив холодный воздух. Шерхан.

Это сильнее меня. Я не хочу на него смотреть, но все равно смотрю. И не нахожу в нем ничего от человека, который вчера прижимался ко мне, как к спасательному кругу. Он холоден, он совершенно мне не знаком, просто чужой и жёсткий предельно человек. А в его глазах равнодушие, и даже кажется, презрение. Ах да, я же просто полотерка… Сердце затапливает горечь.

— Дорогой, - райским голосом щебечет Лика, которая только вчера обещала мне косу оторвать. - Я соскучилась.

Шерхан остановился. Посмотрел на меня, потом на Лику. Снова на меня. А затем… Притянул её к себе за поясок роскошной шубы. Рукой за подбородок властно, вынуждая приподнять лицо, и поцеловал, коротко, но глубоко и жёстко. Я такого ещё не видела, кровь в лицо бросилась, а ещё…что-то похожее на ненависть. Словно я смела ненавидеть людей только за то, что они любят друг друга. Я себя не узнавала, бабушка бы очень огорчилась…

— Ко мне зайди, - шлепнул её Шерхан прямо по попе.

Лика захихикала и бросила на меня торжествующий взгляд. Проплыла мимо вместе со своими соболями на плечах, оставив после себя тяжёлый запах духов. Я проглотила свою горечь и обиду, и принялась усиленно тереть пол. Да так, что размахнулась слишком сильно и шваброй заехала по дорогим Шерхана ботинкам. Швейцар шокированное охнул, а Шерхан…

— Осторожнее, - сказал он. — Белоснежка.

И столько нежности в его голосе, что реветь хочется. Зачем он так? У него Лика есть, а я просто полотерка, он сам сказал!

Во время обеденного перерыва я ела очень быстро. Причина была проста - мне дали зарплату. За три дня, потому что я работала неофициально. Несколько красивых хрустящих купюр. Мои только! Первые мои деньги, которые я сама заработала. Я сунула их в карман пальто и собралась сбегать в магазин. Внешнего мира я очень боялась, но хотелось заесть горечь. Привычка есть сладкое, когда сильно грустила, была плохой, бабушка меня ругала. Но поцелуй Лики и Шерхана все стоит перед глазами, мне просто необходима долька шоколада.

— Только одна долька, - обещала я покойной бабушке, посмотрев куда-то в потолок - за ним небеса.

Во время рабочего дня нам запрещено пользоваться парадным входом - он для гостей. Иду через служебный. Охраняются все выходы, но здесь охрана сидит не скрываясь. Замираю у дверей. Там - страшно.

– Можно? - робко спрашиваю у охранника.

— Валяй-валяй, — кивает он.

Выхожу. До магазина здесь не так далеко. Сначала хочется бежать, страшно, да и ноги мёрзнут. Но заставляю себя идти спокойно, я же несколько дней на улице не была.

В магазине разбегаются глаза. Смешно сказать, но в магазине первый раз я одна, несмотря на то, что мне девятнадцать. Когда были живы родители, было проще, а вот бабушке казалось, что внешний мир меня испортит, а я не хотела её огорчать, я её любила. И сейчас у меня разбегаются глаза. Но деньги надо экономить — у меня теперь даже дома нет.

Я стала счастливой обладательницей капроновых колготок, тапочек, плитки шоколада. Нижнего белья здесь не было, это обычный супермаркет. Деньги тратить ужасно не хотелось, но я не устояла и купила себе две хурмы - люблю с детства. На кассе платила такая гордая собой - я сама заработала!

И обратно пошла. До конца обеденного перерыва ещё пятнадцать минут, я успею. Иду, вспоминаю, как Шерхан целовал Лику. Я вообще ни разу не целовалась, даже не знаю, каково это. Раньше думала, что нос мешает, но Шерхану он не особо мешал… Снова стало грустно-грустно. Открыла хрусткую обёртку, засунула в рот дольку шоколада, шагаю, жую, и терплю, чтобы не плакать. Почти дошла — дорогу только перейти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Уже загорелся зелёный для пешеходов, я была на середине дороги, когда вдруг увидела знакомую машину. Ещё бы не узнать её - сколько она стояла во дворе нашего дома. Дядя! Мне бы идти спокойно, он может и не заметил бы, но от страха я споткнулась. А потом - побежала. Бежала со всех ног к ресторану, что величественной громадой впереди возвышается. Он — моя крепость и защита. Влетела на ступеньки служебного входа, дыхание перевела и оглянулась.

Машины сигналят, как бешеные. А все потому, что дядина машина не едет, и другим не даёт. Он не торопится. Сидит в автомобиле и смотрит прямо на меня

Звонок Шамиля очень вовремя оказался.

Я реально чувствовал, ещё чуть-чуть, и подомну под собой девчонку, контроль под ноль теряя. Ее запах, чистый, девственный, сносил мою оборону к чертям. Как контрольный, целился прямо в голову.

Я ушел, а дыхание ещё долго восстанавливалось, сложно было включиться в свои дела обратно.

Но пришлось, куда деваться: не мог я ради баб прошляпить то, что создавал годами.

Шамиль коротко отчитался, что товар едет на склад; с чем была связана задержка, неясно, но все в порядке.

Выдохнул.

С одной стороны, на перегонке всякое могло случиться. С другой, — ой как напрягали подобные происшествия.

Вроде бы все нормально, через час по железной дороге проедут огромные вагоны, набитые под завязку ящиками с оружием. На складе выгрузят мои люди, а потом мы передадим их покупателю через неделю.