— Не думаю, что оно было такое уж ценное. Просто оно… очень много для нее значило. — Я опускаюсь на стул и тру лицо. — Можем мы где-нибудь его поискать? Вы помните, кто посещал благотворительную распродажу?

Медсестры обмениваются неуверенными взглядами.

— Я поняла. Вы ничего не знаете.

— Нет, знаем. — Черноволосая медсестра резко ставит на столик чашку. — У нас есть список участников лотереи.

— Список участников лотереи! — расцветает Джинни. — Конечно же! Все тогда получили лотерейный билет и оставили имена и адреса на тот случай, если выиграют. Главный приз — бутылка «Бэйлис», — с гордостью добавляет она. — И еще у нас был подарочный набор «Ярдли»…[6]

— Так где этот список? — обрываю я ее.

Пять минут спустя у меня в руках четыре листка с адресами и фамилиями. Всего шестьдесят семь человек.

Шестьдесят семь вариантов.

Нет, это слишком сильно сказано — «вариант». Шестьдесят семь гипотетических шансов.

— Спасибо, — говорю я без особого энтузиазма. — Попробую отыскать концы. Но если вы все-таки его найдете…

— Конечно! Сразу дадим вам знать. — Джинни смотрит на медсестер, и те согласно кивают.

Когда мы с Джинни подходим к выходу, она вдруг останавливается:

— У нас есть книга посетителей, Лара. Не хотите оставить свой автограф?

— О, — смущаюсь я. — Хм… почему бы и нет?

Джинни достает объемистый фолиант в красной тисненой обложке и ищет нужную страницу:

— У каждого постояльца своя страница. Но Сэди посещали не слишком часто. Раз уж вы здесь, распишитесь, пожалуйста, и неважно, что она уже умерла… — Джинни краснеет. — Думаете, это глупо?

— Нет, это очень мило с вашей стороны, — смущаюсь я в свою очередь. — Нам следовало чаще навещать ее.

— Так, так… — Джинни листает пожелтевшие страницы. — О, глядите! А ее недавно навещали. Всего несколько недель назад. Я была в отпуске, поэтому ничего не знала.

— Чарльз Риз, — читаю я и пишу большими красивыми буквами через всю страницу: «Лара Лингтон», стараясь реабилитироваться за отсутствие других подписей. — Кто такой Чарльз Риз?

— Понятия не имею, — пожимает плечами она.

Чарльз Риз. Я заинтригована. Возможно, друг детства Сэди. Или ее любовник. Наверняка. Такой симпатичный джентльмен с палочкой, который пришел еще разок подержать за ручку свою ненаглядную Сэди. А теперь он даже не подозревает о ее смерти, и его не пригласили на похороны…

Что же это за семья такая.

— Может, этот Чарльз Риз оставил свои координаты? Он был старенький?

— Я не знаю. Надо спросить сестер.

Она забирает книгу, и лицо ее расплывается в улыбке, когда она видит фамилию.

— Лингтон! Имеете какое-нибудь отношение к кофе «Лингтонс»?

Господи, больше я этого не вынесу.

— Нет, — криво улыбаюсь я, — просто совпадение.

— Что ж, мне было очень приятно познакомиться с внучатой племянницей Сэди. — Джинни открывает дверь и дружески меня приобнимает. — Знаете, Лара, а вы немного на нее похожи. Такая же душевная и милая.

Чем лучше она ко мне относится, тем хуже мне становится. Я вовсе не душевная. Я никогда не навещала свою двоюродную бабушку. Я не участвую в благотворительных велопробегах. Я покупаю «Big Issue»,[7] только если руки не заняты капучино и кошелек легко достать.

— Джинни, — окликает рыжеволосая медсестра, — можно тебя на пару слов?

Она отводит Джинни в сторонку и что-то тихонько шепчет. До меня доносятся только обрывки фраз. «Полиция… побеседовать…»

— Полиция! — Глаза Джинни испуганно округляются.

Она забирает у медсестры клочок бумаги, затем с улыбкой поворачивается ко мне. Я каменею от ужаса.

Полиция. Я совсем забыла.

Ведь сама сказала, что Сэди убил кто-то из персонала дома престарелых. Эти симпатичные медсестры, святые люди. Кто меня за язык тянул? О чем я думала?

Это все Сэди виновата. Или нет. Это моя ошибка.

— Лара, — Джинни смотрит на меня с тревогой, — все хорошо?

Она даже не подозревает, что скоро ее обвинят в убийстве. И все по моей вине. Персонал уволят, дом престарелых закроют, а стариков вышвырнут на улицу.

— Все нормально, — наконец выдавливаю я дрожащим голосом. — Нормально. Но мне пора. Спасибо огромное, до свидания…

Выскочив за калитку и почувствовав себя в относительной безопасности, я выхватываю мобильник и поспешно набираю номер инспектора Джеймса. Как я могла обвинить кого-то в убийстве? Никогда-никогда-никогда больше не буду этого делать. Во всем сознаюсь и порву свое заявление…

— Слушаю, — прерывает мои размышления резкий женский голос.

— О, здравствуйте… Это Лара Лингтон. Могу я переговорить с инспектором Джеймсом или констеблем Дэвис?

— Боюсь, оба уехали по вызову. Оставите сообщение? Если это срочно…

— Да, это очень, очень срочно. Это насчет дела об убийстве. Передайте, пожалуйста, инспектору Джеймсу, что я… я… осознала.

— Осознала, — повторяет она, записывая.

— Да. Насчет моих показаний. Нечто значительное.

— Тогда, наверное, вам лучше поговорить с инспектором лично…

— Нет! Это не может ждать! Вы должны передать ему, что мою двоюродную бабушку убили не медсестры. Они здесь ни при чем. Они прекрасные, вышла чудовищная ошибка и… ну… дело в том…

Я уговариваю себя признаться, что все придумала, когда ужасная мысль посещает меня. Я просто не могу ни в чем сознаться. Не могу сказать, что все сочинила. Они тут же возобновят похороны. Пронзительный вопль Сэди на похоронах так и звучит в моих ушах, и меня бросает в дрожь. Не хотелось бы услышать его еще раз. Только не это.

— Да? — терпеливо переспрашивает голос в трубке.

— Я… дело в том…

Мозг мечется в поисках компромиссного решения — честного и позволяющего выиграть немного времени на поиски ожерелья. Но выхода я найти не в силах. Его просто не существует. А женщине сейчас надоест ждать, и она положит трубку… Надо сказать хоть что-то…

Кинуть наживку. Чтобы отвлечь их на время. Нужное на поиски ожерелья.

— Это был некто другой. Мужчина. Его голос я подслушала в пабе. А раньше я все перепутала. У него была козлиная бородка, — зачем-то добавляю я, — и шрам на щеке. Теперь я точно все вспомнила.

Им никогда не найти мужчину с козлиной бородкой и шрамом. Теперь все хорошо.

— Мужчина с козьей бородкой… — Женщина записывает мои слова.

— И шрам.

— Извините, а что этот мужчина сделал?

— Убил мою двоюродную бабушку! Ей было сто пять лет! Я дала показания, но они были неточные. Их следует отправить в корзину для мусора.

Повисает пауза, потом женщина говорит:

— Милая, мы просто так не уничтожаем показания. Возможно, инспектор Джеймс захочет переговорить с вами лично.

О нет. Я совсем, совсем не хочу разговаривать с инспектором Джеймсом.

— Прекрасно! — изображаю я воодушевление. — Без проблем. Главное, сообщите ему, что медсестры здесь абсолютно ни при чем. Вы же ему передадите? «Медсестры этого не делали».

— Медсестры этого не делали, — повторяет она с сомнением.

— Вот именно. Запишите большими буквами. И положите записку ему на стол.

Долгая-долгая пауза. Наконец женщина говорит:

— Еще раз ваше имя, пожалуйста.

— Лара Лингтон. Он знает, кто это.

— Не сомневаюсь. Как я уже сказала, мисс Лингтон, я уверена, что инспектор обязательно с вами свяжется.

Я отсоединяюсь и бреду к станции. Кажется, удалось исправить допущенную ошибку. Но далось мне это дорого.

Два часа спустя я чувствую себя еще хуже. Просто отвратительно.

Мое мнение о жителях страны изменилось самым радикальным образом. Чего, казалось бы, проще — звонишь человеку и спрашиваешь: вы не покупали ожерелье? Но это так только кажется.

Я вполне созрела, чтобы написать трактат о человеческой низости под названием «Ни за что не помогу ближнему!». Для начала каждый хочет узнать, откуда у вас его телефонный номер. Потом, услышав слово «лотерея», спрашивает о выигрыше и, не дослушав ответ, кричит домочадцам: «Эй, мы выиграли в лотерею!» А когда вы сообщаете, что выигрыша не будет, обижается.