— Не совсем, я была задрапирована. Но родители все равно… В общем, это был не самый лучший день в моей жизни.

Я тихонько прыскаю в ладонь. Это вовсе не смешно, но не могу сдержаться.

— Так они увидели тебя… Твои…

— Дело кончилось истерикой, — хмыкает она. — В общем, даже забавно, хотя и печально. Его родители тоже чертовски рассердились. Он готовился стать юристом, хотя какой из него юрист? Это же хаос, а не человек. Ему бы рисовать ночами напролет, пить вино, курить дешевые папиросы и гасить окурки о палитру. Да и я была не лучше. Торчала у него в мастерской сутками. Точнее, в сарае у его родителей. Я звала его Винсентом в честь Ван Гога. А он меня Мейбл.

— Почему Мейбл? — удивляюсь я.

— Их служанку звали Мейбл. Я как-то сказала, что никогда не слышала более ужасного и уродливого имени и надо бы заставить ее выбрать другое, получше. Так он сразу стал звать меня Мейбл. Вот такой премерзкий тип.

Тон у нее шутливый, но глаза грустные.

— Ты его… — начинаю я и замолкаю, смущенная. — Я хотела спросить, ты его очень любила?

Сэди погружена в свои мысли.

— Когда все засыпали, я открывала окно и спускалась по плющу, — говорит она мечтательно. — После того как нас застукали, все изменилось. Его отослали во Францию к дядюшке «на исправление». Как будто это могло отвадить его от живописи.

— Как его звали?

— Стивен Неттлтон, — с трудом выдыхает Сэди. — Я не произносила это имя вслух… семьдесят лет.

Семьдесят лет.

— И что было потом?

— Мы больше никогда не виделись, никогда.

— Но почему? — ужасаюсь я. — Ты не писала ему?

— Писала, — иронично улыбается она. — Отправляла письмо за письмом. Но ни разу не получила ответа. Родители обзывали меня «наивной маленькой дурочкой». Они утверждали, что он воспользовался моей невинностью. Сначала я не верила им и ненавидела их за эти слова. Но потом… — Она резко вскидывает подбородок, давая понять, что не нуждается в сочувствии. — Ты повторяешь мои ошибки. «Он меня любит! Я знаю, я знаю!» — передразнивает она. — «Он мне напишет! Он вернется ко мне. Он любит меня». Представляешь, каково мне было, когда они оказались правы?

Повисает молчание.

— И чем же все кончилось? — неуверенно спрашиваю я.

— Разумеется, я вышла замуж. Отец Стивена венчал нас. Он был нашим викарием. Наверняка его сынок знал, но даже открытку не прислал.

Она замолкает, я тоже молчу. Итак, она вышла замуж за господина в жилетке исключительно от отчаяния. Вот черт. Ужасно. Конечно, такой брак был обречен.

Я очень расстроена. Лучше бы не расспрашивала. Что толку от печальных воспоминаний? Я-то рассчитывала услышать забавную историю про сексуальные ретропохождения.

— Может, стоило поехать за Стивеном во Францию?

— А как же гордость? — Она многозначительно глядит на меня, и я едва не заявляю, что мне, по крайней мере, удалось вернуть бойфренда.

— А те рисунки сохранились? — пытаюсь я найти в этой истории хоть какие-то светлые стороны.

— Я их припрятала, — кивает она. — А также законченную картину. Он тайком принес ее мне перед отъездом. Я спрятала полотно в погребе, родители его так и не нашли. Но оно сгорело вместе с домом.

— Какая жалость.

— Пустяки. Какая-то глупая картина. О чем здесь жалеть?

Я внимательно наблюдаю, как она теребит юбку.

— Может, он не получал твоих писем? — спрашиваю я с надеждой.

— Не сомневайся, получал, — отвечает она ледяным голосом. — В этом я уверена. Я тайком носила их в деревню и опускала в почтовый ящик.

Бедняжки. Тайком посылать письма. И почему в двадцатые годы еще не изобрели мобильники? Насколько было бы проще! Эрцгерцог Фердинанд мог бы отправить сообщение своим людям: «Кажется, за мной увязался какой-то психопат». И его бы не убили. Не началась бы Первая мировая. А Сэди позвонила бы своему парню и обо всем договорилась.

— Он жив? — порывисто спрашиваю я. — Поищем его? Зарядим поиск в Интернете, поедем во Францию, все возможно…

— Он давным-давно умер, — бесстрастно обрывает меня Сэди. — Через двенадцать лет после отъезда. Его останки привезли домой и предали земле. Я тогда уже жила за границей. И меня не пригласили. Впрочем, я бы и не пошла.

Я так расстроена, что не могу найти слов. Он ее бросил, да еще и умер. Что за жуткая история, что за глупый конец, лучше бы мне ничего не знать.

Лицо Сэди осунулось, она печально смотрит в окно. В серебряно-сером платьице она кажется маленькой и беззащитной. Я сейчас разревусь от жалости. Она любила художника. Это точно. Под показной бравадой скрывалось настоящее чувство, которое она пронесла через всю жизнь.

Как он посмел ей не ответить? Негодяй. Да будь он жив, я бы ему всю физиономию расцарапала! Даже если бы он был столетним старикашкой с двадцатью внуками.

— Это так печально, — всхлипываю я. — Просто жуть.

— Обычная история, — отмахивается она с вернувшимся легкомыслием. — Такова жизнь. На свете есть другие мужчины, другие страны, другие возможности. Я это знаю по себе. И ты должна мне верить.

— Что ты знаешь? — теряюсь я. — Во что мне верить?

— Ты никогда не вернешь этого парня. Этого Джоша.

— Почему?

— Потому что не все зависит от тебя. — Она отворачивается и обхватывает колени. — Если он тебя не любит, ничто не поможет.

Я не паникую. Хотя сегодня уже среда, кандидата как не было, так и нет, и Джанет Грейди маячит впереди угрюмой тенью.

Поздно паниковать. Я почти достигла нирваны. Как йоги.

От звонков Джанет я увиливала целый день. Кейт говорила ей, что я в туалете, потом на ланче, потом застряла в туалете, а Джанет требовала достать меня из-под земли, назвать имя кандидата и грозила страшными карами.

К концу дня руки у Кейт тряслись. Джанет кого угодно доведет. Да и меня тоже колотит. Перед глазами сплошные резюме, а трубка, кажется, приварилась к уху.

Вчера на меня снизошло вдохновение, но моя сестренка мигом обратила его в сдохновение. Ох уж эта Тоня! Упертая, пуленепробиваемая, способная застращать кого угодно. В общем, все качества идеального кандидата налицо.

Я бесстрашно позвонила ей и предложила вернуться на работу, ведь близнецам уже целых два года. У меня есть для нее прекрасная должность директора по маркетингу. В области спортивной одежды. До декретного отпуска она занимала в «Шелл» весьма солидный пост, так что с резюме проблем не будет.

— Мне сейчас не до карьеры, — отрезала она. — Магда! Только не эти рыбные палочки! Возьмите на нижней полке в морозилке…

— Неужели тебе не надоело сидеть дома? Женщина с твоими способностями не должна зарывать свой талант.

— А мне дома нравится.

— Ты же отупеешь!

— С чего бы это? — обиделась сестра. — Я каждую неделю занимаюсь с мальчиками музыкой по методике Сузуки,[15] это очень развивает и детей, и родителей, к тому же мы обзавелись кучей знакомых.

— Значит, лучше хлестать капучино и заниматься с детишками музыкой, чем руководить маркетинговым отделом? — Пусть я и давила на нее изо всей силы, но сама точно предпочла бы попивать кофеек и возиться с детишками, а не общаться с собственной сестрой.

— Так и есть! Еще как лучше. И вообще, к чему весь этот разговор? — В ее голосе зазвучали подозрительные нотки: — Что случилось? У тебя неприятности? Хочешь со мной поделиться?

Ага, как же. Знаю я это ее фальшивое сочувствие.

— Никаких проблем! Просто хотела тебе помочь. — Сделав паузу, как бы вскользь добавляю: — А мамочки, с которыми ты познакомилась на музыке, не ищут работу?

Какова вероятность, что среди десятка молодых женщин отыщется жаждущая работы специалистка по маркетингу? Увы, нулевая.

Моя блестящая идея с треском провалилась. Как и прочие блестящие идеи. Единственный реальный кандидат — человек из Бирмингема, который согласен перейти в «Леонидас Спортс», если компания наймет вертолет для еженедельных перелетов туда-обратно. Скорее рак на горе свистнет. Мне конец. Уж точно сейчас не лучшее время прихорашиваться и ехать на вечеринку.