Теперь мне все ясно. Наши отношения не сложились, потому что он не был со мною честен. Он никогда не признавался, что мои привычки его раздражают. А потом терпение его иссякло и он сбежал.

Но теперь это неважно. Когда знаешь, в чем проблема, несложно ее разрешить! Я составляю план, первым пунктом значится уборка ванной комнаты. Туда я и бросаюсь, едва переступив порог, но Сэди преграждает мне путь.

— Что ты собираешься надеть вечером? — требовательно спрашивает она. — Ну-ка, покажи.

— Не сейчас, — пытаюсь я протиснуться мимо нее.

— Нет, сейчас! Немедленно! Слышишь!

Зануда!

— Ладно. — Я прохожу в спальню, открываю шкаф и вытаскиваю первую попавшуюся длинную юбку, затем облегающую блузку со шнуровкой из эксклюзивной коллекции «Топшоп». — Как насчет этого? И какие-нибудь танкетки.

— Корсет?! — Возмущению Сэди нет предела. — С длинной юбкой?

— Ты ничего не понимаешь. Это последний писк моды. И никакой это не корсет, а шнуровка.

Сэди брезгливо рассматривает блузку:

— Мать пыталась нацепить на меня корсет, когда мы собирались на венчание тетки. Но я швырнула его в камин, и тогда она посадила меня под замок, запретив слугам выпускать.

— Правда? — Мне становится любопытно. — И ты пропустила венчание?

— Нет. Я выбралась через окно, доехала на машине до Лондона, а в церковь заявилась после парикмахерской, где ужасно коротко подстриглась. Мама два дня потом не могла подняться с кровати!

— Вот это да! — Я с уважением смотрю на Сэди. — Ты была та еще штучка. И часто такое выкидывала?

— Да, моим родителям доставалось. Но они были такие зануды! Настоящие викторианцы. И дом наш походил на музей. Папа презирал граммофонную музыку, чарльстон, коктейли… в общем, все. Девушки, говорил он, должны разводить цветы и вышивать. Моя сестричка Вирджиния так и поступала.

— Ты имеешь в виду… бабушку? — Мне все интереснее. Я плохо помню бабушку, но знаю, что она обожала возиться в саду. Сложно представить ее юной девушкой. — А какая она была?

— Сама добродетель, — морщится Сэди. — Такие носят корсет. Даже когда все остальные выкинули их, она продолжала себя шнуровать, делать высокую прическу и украшать церковь цветами каждую неделю. Самая скучная девица во всем Арчбери. И вышла замуж за самого скучного кавалера во всем Арчбери. Родители ликовали.

— А где это, Арчбери?

— Там, где мы жили. Небольшой городок в Хертфордшире.

Какие-то смутные ассоциации. Арчбери. Определенно, я слышала это название…

— Постой-ка! — вспоминаю вдруг я. — Арчбери-хаус. Дом, сгоревший в шестидесятые. Это тот самый дом?

Наверняка. Когда-то папа рассказывал о фамильном гнезде Арчбери-хаус и даже показывал черно-белую фотографию позапрошлого века. В детстве они с дядей Биллом проводили там лето, а после смерти прабабушки с прадедушкой и вовсе переехали туда. Чудесное, должно быть, место было: мрачные коридоры, огромные погреба, величественная парадная лестница. Но после того, как дом сгорел, землю распродали отдельными участками, и теперь там стоят новые постройки.

— В шестидесятых Вирджиния жила там с семьей. Пожар случился как раз из-за нее. Кто же оставляет зажженную свечу? — Сэди ядовито усмехается. — Только мисс Совершенство.

— Однажды мы поехали посмотреть, что там стало. Теперь там новые дома, вполне приличные.

Но Сэди не слушает.

— Я потеряла все свои вещи во время пожара, — вздыхает она. — Все, что хранилось там, пока я была за границей. Все исчезло в огне.

— Это ужасно. — Мне действительно ее жаль.

— Ничего страшного! — Она встряхивает головой, словно прогоняя горькие воспоминания. — Все это ерунда.

Сэди внимательно изучает мою одежду и приказывает вынуть из гардероба все.

Я вытаскиваю из шкафа груду тряпья и кидаю на кровать:

— Вот. Смотри, если хочешь. Но ты ничего не рассказываешь о своем муже. Какой он был?

— В день нашей свадьбы на нем была алая жилетка. А больше я почти ничего не помню.

— Как не помнишь? Только жилетку?

— Ну, еще усы.

— Да как так можно! Выйти замуж без любви!

— А что мне оставалось? — искренне удивляется Сэди. — Я рассорилась с родителями. Отец перестал выдавать мне деньги, викарий звонил через день, а по ночам меня запирали в спальне.

— И за что они так на тебя ополчились? Тебя опять арестовали?

— Какая разница, — отвечает Сэди после заминки и отворачивается к окну. — Но так не могло продолжаться, а замужество казалось выходом из положения. Родители уже приискали мне подходящего молодого человека. Им пришлось изрядно попотеть.

— Кому ты говоришь, — киваю я. — Попробуй найди нормального одинокого парня. Их нет. Просто перевелись.

Во взгляде Сэди изумление.

— Наши все погибли на войне.

— Ах… да, — сглатываю я. — На войне.

На Первой мировой. Как же я сразу не догадалась.

— А те, кто вернулся, сильно изменились. Израненные. Морально сломленные. Полные чувства вины за то, что выжили… — Она необычайно серьезна. — Мой старший брат погиб. Эдвин. А ведь ему едва стукнуло девятнадцать. Родители едва пережили его смерть.

Вот так так. Оказывается, мой двоюродный дедушка Эдвин погиб в Первую мировую. Почему я ничего не знаю об этом?

— Расскажи мне о нем, — робко прошу я. — Об Эдвине.

— Он был такой забавный. Ему всегда удавалось меня рассмешить. Пока он был жив, наши родители не вели себя так ужасно. В общем, с ним было хорошо.

Мы молчим, у соседей сверху орет телевизор. Сэди погрузилась в невеселые воспоминания. На меня она не смотрит.

— И все-таки не понимаю, — пытаюсь растормошить ее я, — зачем непременно было выходить замуж? Практически за первого встречного. Ведь наверняка где-то ждал тот, единственный. Как же любовь?

— Как же любовь? — передразнивает она, выходя из транса. — Как же любовь! Тебя заело, точно исцарапанную пластинку?

Она изучает гору одежды на кровати.

— Разложи как следует. Я хочу выбрать приличное платье. А не жуткую юбку до пола.

Ну вот, вечер воспоминаний закончен.

— Пожалуйста. — Я раскладываю одежду на кровати. — Выбирай.

— Прическа и косметика тоже на моей совести, — предупреждает Сэди. — Я в этом лучше разбираюсь.

— Да ради бога.

Я направляюсь в ванную, обдумывая услышанное. Никогда прежде семейные предания не вызывали у меня интереса. А зря. Надо попросить папу отыскать старые фотографии фамильного гнезда. То-то он обрадуется.

Закрываю дверь и изучаю баночки и тюбики на полочках. Хм. Пожалуй, Джош прав. К чему мне абрикосовый скраб, овсяный скраб и скраб с морской солью — одновременно? Что станет с кожей, если пользоваться всеми тремя сразу?

Через полчаса косметика выстраивается в два аккуратных ряда, а гора полупустых тюбиков с засохшим содержимым сгружена в большой пластиковый пакет. Первый пункт плана выполнен! Жаль, что Джош не видит мою образцовую ванную сейчас. Так и подмывает послать ему фотку на мобильник. Страшно довольная собой, я заглядываю в спальню, но Сэди и след простыл.

Надеюсь, все в порядке и воспоминания ее не слишком расстроили. Наверно, ей просто надо побыть одной.

Оставляю мешок около двери — не к спеху — и наливаю чашку чая. Пункт второй: альбом с фотографиями, подаренный Джошем. Наверняка где-то валяется. Не под диваном ли?

— Нашла! — Голос Сэди дрожит от восторга, но самой ее не видно.

— Где ты? — Я подскакиваю от неожиданности. — Послушай, Сэди, я только хотела сказать… С тобой все в порядке? Ты можешь смело рассказать мне. Я понимаю, это непросто…

— Еще бы! Конечно, непросто — с твоим-то гардеробом.

— Да я не об этом! Я о чувствах. Ты многое пережила, это так волнительно…

Но Сэди не до чувств. Или она просто притворяется.

— Я нашла тебе наряд! — объявляет она. — Пойдем посмотрим. Нечего рассиживаться.

На нет и суда нет. Не клещами же мне из нее тянуть.

— Ну хорошо. Что ты выбрала?