— Все в порядке, — ответила Сэм с улыбкой. — Хотя, думаю, вам выставят приличный счет за такси.

Китти взглянула на нее, не улыбнувшись в ответ.

— Кто вы?

Сэм секунду поколебалась.

— Меня зовут Саманта, я репортер из «Южных новостей».

— Ну, нет, — произнесла Китти. — Что за люди! Вы преследуете меня днем и ночью?

— Китти, прошу, уделите мне минуту, и я все объясню, — начала Сэм.

— Нет. — Китти повернулась к водителю, повысив голос, чтобы он услышал через разделяющее их стекло. — Прошу вас, высадите эту девушку из моего такси!

— Ну и ну, я почти ощущаю себя Джереми Кайлом [37] , — пробормотал он, открывая свою дверь.

— Я знаю о вашей связи с обителью Святой Маргарет. Полагаю, вы родились там, — быстро проговорила Сэм.

Из глаз Китти брызнули слезы. Какое-то время она молчала, пытаясь успокоиться, потом сухо произнесла:

— Это мое личное дело, вас оно не касается. Если вы попытаетесь напечатать что-то подобное, я подам на вас в суд.

Сэм лихорадочно рылась в сумочке, когда водитель распахнул дверцу машины с ее стороны.

— Выходи, красавица.

— Прошу вас, послушайте. Я прочитала письма девушки по имени Айви. Она пишет о своем пребывании в обители Святой Маргарет. Думаю, вы ее знали. Когда я вас нашла, вы назвали меня Айви. — Сэм выхватила письма, которые бабушка перевязала красной бархатной ленточкой, но Китти их не взяла.

— Держитесь от меня подальше, — холодно бросила она.

— Все люди, которые упоминаются в этих письмах, были связаны с обителью Святой Маргарет. Матушка Карлин, Отец Бенджамин… И все они мертвы. Я совершенно уверена, что их смерти не были случайными, — умоляла Сэм.

Водитель такси взял ее за руку.

— Пойдем, не хочу, чтобы вмешалась полиция.

— Уберите от меня руки! — крикнула Сэм, вырываясь.

— Уходите! — прокричала Китти.

— Хорошо, — сдаваясь, проговорила Сэм, — я уйду. Я знаю, что вы были на месте аварии, в которой погиб ваш отец. Должно быть, ужасно, когда ребенок видит нечто подобное. Я никогда не хотела вас огорчить. Мне очень жаль. Я просто хотела добраться до правды и думала, что вы тоже.

— Подождите. Что вы сказали? — спросила Китти, когда Сэм выбралась из машины.

— Что мне очень жаль, — тихо проговорила Сэм, — и это правда. Просто эти письма слишком сильно на меня повлияли.

— Нет, чуть раньше. О том, что я была на месте аварии, в которой погиб мой отец. — Китти наклонилась к двери.

— Я разговаривала с людьми, жившими возле дороги, на которой произошла авария. Мне рассказали, что был свидетель, который видел девочку в красном пальто. Решили, что вы были с отцом в машине, когда он перевернулся.

— Ну, так что? Мы едем или нет? — проговорил водитель, поднимая руки.

— Это была не я, — пробормотала Китти. — Я впервые услышала об аварии, когда меня разбудила полиция.

— Тогда кто же это был? — спросила Сэм.

Китти приложила руку ко рту.

— Боже…

— Что такое? — спросила Сэм, наклоняясь к ней.

Китти выхватила из бумажника пачку банкнот и сунула их водителю, затем выбралась из такси и взяла Сэм под руку.

— Лучше вернемся ко мне в квартиру, — произнесла она. — Нам нужно поговорить.

Вторник, 5 марта 1957

Айви лежала в темноте, глядя на балки потолка. В соседней кровати тихо плакала девушка. В комнате было мучительно холодно. И все предпочитали спать на боку, поджав под себя ноги, пытаясь сохранить крохи тепла. Запертое окно рядом с кроватью Айви не загораживали шторы, и луна беспрепятственно бросала свет на несчастную девушку в соседней кровати. Такую юную, словно была еще школьницей. Когда она только приехала, то была упитанной и розовощекой, но сейчас ключицы выпирали из-под робы, а бледная кожа вокруг испуганных глаз натянулась. Слезы теперь сопровождали ее постоянно.

Айви предположила, что ей примерно четырнадцать. Шептались, что девушка забеременела в результате насилия, а виновником этого был ее отец. Айви решила, что неправильно расслышала, когда Патрисия впервые об этом сказала: собственный отец сделал дочери ребенка, а потом бросил гнить в этом аду на земле. В конечном счете, Роза была плодом любви. Хотя Айви уже начала подозревать, что чувство ее не было взаимным. Девушка-соседка родила всего два дня назад, и уже была здесь, в своей колючей холодной кровати, одна в целом мире; ребенка вырвали из ее объятий. На рассвете прозвонит колокол, и ее ждет долгий, тяжелый день в прачечной.

Айви прислушалась, стараясь уловить звук шагов в коридоре, но все было тихо. Тогда она откинула одеяло и выбралась из постели, опустилась на колени возле кровати девушки. Та подняла на нее взгляд.

— Мне больно, — прошептала она, лицо ее было в красных пятнах от постоянных слез.

— Я знаю, но это ненадолго, — мягко проговорила Айви. — У тебя появилось молоко. Больно будет несколько дней, потом все пройдет. Обещаю.

Девушка непроизвольно вздрогнула. Айви просунула руку под одеяло. Простыня насквозь промокла, у девушки, без сомнения, был жар. Айви снова посмотрела на дверь, затем стянула через голову свою робу.

— Вот, возьми. Давай мне свою.

Девушка медленно села, вздрагивая, пока пыталась стащить с себя робу.

— Я не могу поднять руки.

— Иди сюда. — Айви наклонилась, чтобы ей помочь.

Когда она стянула грубую ткань со спины девушки, перед мысленным взором вспыхнула яркая картинка. Она сама — еще совсем ребенок, слабый свет в теплой, уютной спальне, за окном уже темно. Мама одевает ей через голову ночную рубашку, затем внезапно замирает. Айви так и сидит с поднятыми руками, лицо скрыто тканью сорочки, а мама начинает ее щекотать. Айви больно прикусила губу, силясь сдержать слезы, и отогнала воспоминание прочь.

— С тобой все будет хорошо, — прошептала она, помогая девушке лечь; потянувшись, сдернула одеяло со своей кровати и накрыла им соседку. Себе же взяла ее влажное.

— Спасибо. Почему тебе сбрили волосы? — спросила девушка, пытаясь устроиться удобнее.

— Потому что я сопротивлялась. Тебе это не грозит. Завтра я за тобой присмотрю. Если Сестра поставит тебя к тяжелой машине, мы сможем поменяться. Может, мне даже удастся отправить тебя на кухню. — Айви знала, что подобное ей не по силам, но хотела успокоить девушку, чтобы та смогла отдохнуть.

— Где моя малышка? — тихо спросила девушка, когда Айви уже повернулась к своей кровати.

Айви замерла. И тут же нахлынули мысли о Розе. Что если девочка сейчас плачет, и некому о ней позаботиться? Она вновь взглянула на соседку.

— Она в детской, с ней все в порядке. А тебе нужно отдохнуть. Ты же знаешь, колокол прозвонит рано.

Айви лежала в темноте, укрыв ноги промокшим от пота одеялом девушки, крепко обхватив себя руками в попытке удержать тепло. Мысли о том, что Роза одна в детской, не давали уснуть. С того самого дня, как вернулась на работу в прачечную, Айви не могла спокойно проходить мимо комнаты, где находились малыши. Детский плач оглушал. Изредка она видела, как Патрисия спешит от кроватки к кроватке, чтобы взглянуть то на одного, то на другого туго спеленатого ребенка. Всего в огромной, беленой известью комнате стояло примерно сорок кроваток. Детская была холодной и бесцветной, ничего похожего на ту комнату, в которой, как мечтала Айви, ее малышка проведет первые месяцы жизни. С мягкими одеялами и удобным стулом в углу, на котором Айви сидела бы и кормила дочь. И всякий раз, проходя мимо детской, она прилагала огромные усилия, чтобы не забарабанить в дверь и не попросить Патрисию дать ей подержать Розу. Хотя знала, что это бесполезно; ее бы попросту побили и, вероятно, нашли бы способ вдобавок отыграться на Розе. Может, «забыли» бы разок ее покормить. А еще Айви умоляла Патрисию сказать, в какой кроватке лежит Роза.

— Я не могу, они меня убьют, — прошептала подруга, когда одна из Сестер бросила на них взгляд.