— Приятно познакомиться, Дез. Добро пожаловать. — Он улыбается, и я вижу, чьи глаза у Адама: такие же светлые, умные, пронзительно зеленые.
— Мне тоже, — говорю я. — И спасибо, что пригласили меня.
Именно это и говорят обычно в таких ситуациях, верно? Я не знаю. Всякий раз, когда попадала в новый дом, я просто называла имя все остальные называли свои, а потом выискивала место, где могла бы обосноваться. Никто не обнимал меня, никто не приветствовал или говорил, что рад знакомству. Просто: «Привет, как дела. Как ты себя чувствуешь?» А потом все возвращались обратно к просмотру телевизора или к видеоигре, или к тому и другому.
Затем настал черед его сестер, которые подошли плечом к плечу, и каждая, в свою очередь, обняла меня, потому что, очевидно, эта семья объятиями встречает новых людей, а может просто подружек Адама. Не знаю. Но я выдержала эти объятия без паники или оцепенения.
— Как насчет бокала вина, Дез? — спрашивает Лани, откупоривая бутылку.
— М-м-м. Наверное…?
— Тебе нравится Шираз?
Я озадаченно пожимаю плечами.
— Я... не пью вино, поэтому, честно говоря, не знаю. Думаю, мне все понравится.
И принимаю огромный бокал рубиново-красного вина. Когда пробую его, в моем рту происходит взрыв вкусовых ощущений. Это ярко выраженный, богатый вкус, делающий что-то странное с моими рецепторами. Я моргаю и заставляю себя сделать глоток.
Адам внимательно следит за моим выражением и смеется.
— Да, Шираз такой. Я сам ненавижу это дерьмо.
Лани смотрит на меня с беспокойством.
— О, я сожалею. Думала, я не знала... вот, может, что-нибудь другое? — Лани тянется за стаканом с таким волнением, что это даже забавно.
Я качаю головой и делаю еще один глоток, который атакует мой рот так же яростно, как и в первый раз, но это не то, чтобы совсем неприятно, просто... по-другому.
— Нет, все нормально. Я опробую.
Лани хмурится.
— Ну так, не пей, чтобы просто быть вежливым, не надо, если тебе не нравится.
У девушек уже бокалы с чем-то розовым и пузырящимся, и не уверена, есть там алкоголь или нет. Когда у Адама и его отца в руках оказывается пиво, а у мамы бокал того же вина, что и у меня, мы все выходим наружу к длинному прямоугольному стеклянному столу под перголой. Слава богу за то, что есть канал HGTV, посвященный планировке домов, так что я, по крайней мере, знаю, что такое пергола. Лани приносит тарелку белого, острого сыра, другую с шестиугольными крекерами, еще один сыр, размещенный замысловатым звездообразным узором на тарелке, и сухари, уложенные в несколько рядов. Это похоже на что-то из ТВ-шоу, где люди делают модное дерьмо, вроде оформления сыра на тарелке перед тем, как его съесть.
Я устраиваюсь в кресле и делаю еще один глоток, и на этот раз почти приятно чувствовать, как вино, кажется, заполняет рот, взрывается и изменяется после глотка. Моя рука опущена вниз сбоку стула, и чувствую, как что-то мокрое утыкается в ладонь.
Я бросаю взгляд, а потом подпрыгиваю так сильно, что мое вино выплескивается через край бокала, и визжу, что есть силы. У них есть медведь. Настоящий ручной медведь. Ладно, пожалуй, это просто большая собака, но она размером с небольшого медведя, с висячими ушами и лохматым серым мехом.
— Что это, черт возьми? — спрашиваю я, отодвигая мой стул назад и прячась за смеющимся Адамом.
— Это Игги, — говорит Адам, оттаскивая огромного зверя в сторону. — Ирландский волкодав. Он большой, милый и глупый.
— Игги? — Это имя кажется, нелепым для такой массивной собаки. Я выхожу из-за стула Адама и снова сажусь.
— Он не глупый, Тори! — протестует Лиззи. — Просто его неправильно понимают. И он немного медлителен.
— Он попытается меня съесть? — Не могу удержаться от вопроса.
Я - не собачница. Кошки… возможно. Рыбы, ящерицы, очень мелкие птички... прекрасно. Собаки размером с медведя гризли? Это ненормально.
Адам смеется.
— Нет. Впрочем, он может попробовать сесть тебе на колени и раздавить тебя. Сидеть, Игги. — Он гладит зад собаки, а та садится, тяжело дыша, вывалив язык, и изо рта, полного огромных клыков, капает слюна. — Игги. Скажи привет.
Собака лает, и громкий лай заставляет меня испугаться снова.
— Привет, Игги. — Я неуверенно протягиваю руку, и собака снова лает и бежит ко мне.
Я поспешно убираю руку, но зверь уже передо мной. Он такой высокий, что в принципе может лизнуть меня в лицо, когда сижу, без необходимости подняться на задние лапы. Что он и делает. Энергично. Я встаю, чтобы отойти, но Игги просто прыгает и кладет лапы на плечи. Его лапы достают до моих плеч, а голова выше моей. И теперь он дышит мне в лицо, а его язык лижет меня.
— Уберите его! — Я хочу сказать, что это вышло как вопль, но скорее было похоже на визг.
— Игнатиус, лежать. — Эрик щелкает, и собака-медведь или волкодав, или неважно кто, опускается лапами на землю и смотрит на меня, высунув язык, глаза счастливые и невинные. Голова достает до моего пупка.
Я протираю свое лицо, а потом вытираю слюни с руки о брюки, пытаясь сдержать отвращение. Когда, наконец, оглядываюсь, то вижу, как все еле сдерживаются, чтобы не засмеяться.
Я смотрю пристально, но беззлобно.
— Почему, скажите на милость, вы держите ручного медведя? Это безумие.
— Волкодава, детка. Не медведя, — усмехается Адам.
— Медведь, волкодав. На мой взгляд, его размер делает этот вопрос спорным. — Я нервно смотрю, как Игги неторопливо отходит подальше, оборачивается по кругу три раза, а потом ложится на землю позади стула Адама.
— Так у тебя в детстве были животные, Дез? — спрашивает Лани.
Я качаю головой.
— Нет. Я... много переезжала, поэтому заводить домашних животных не было возможности.
— О, твой отец был военным? — Вопросы Лани простые, но так трудно на них ответить.
— Мама. — Адам подает своей матери многозначительные взгляды и слегка качает головой.
И теперь становится неловко. Я делаю подкрепляющий глоток вина.
— У меня не было... традиционного детства, — говорю я. Все за столом напрягаются. — Росла в приемных семьях в Детройте.
— О, — взгляд Лани становится мягким и понимающим. —Понимаю.
Это взгляд, который я ненавижу. Даже при том, что знаю, она хочет, как лучше, и именно по этой причине не люблю говорить об этом.
Я пожимаю плечами.
— Была одна семья, где я оставалась в течение нескольких месяцев, и у них был попугай. —Не могу удержаться от улыбки. — Он был таким мудаком. Полагаю, что он, на самом деле, был какаду. Попугай действительно был странным. Он мог подняться вверх по руке и сесть на плечо, когда первый раз увидит тебя, а просто будет смотреть на тебя. Это было жутковато. Нельзя было убрать его или попытаться погладить, даже поговорить с ним, до тех пор, пока он сам не решит. А еще он кусался
— Как его звали? — спрашивает один из близнецов. Лиа? Которая одета в джинсы.
— Картман.
— Как... персонаж Южного Парка30? — уточняет она.
Я киваю.
— Да.
— Это довольно забавно, — говорит Лиа, улыбаясь.
— Да, пока он не цапнет тебя за ухо, — говорю я, касаясь небольшой ямки на краю уха, где Картман укусил меня, когда я впервые встретила его.
— Да уж, — состроила гримасу Лиа.
— Итак, Тори, как надолго ты в городе? — спрашивает Эрик.
— До сентября или октября, — отвечает Адам.
— О, ненадолго, значит.
Адам кивает.
— Да. В следующем месяце будет премьера, но за исключением этого, я буду здесь все лето.
Эрик обдирает этикетку с бутылки пива, посматривая на сына.
— Ну и что ты сам собираешься делать?
Адам пожимает плечами.
— Не знаю. Покажу Дез город. Потусуюсь и не буду учить роль. Не буду проводить по двадцать или тридцать часов в неделю в спортзале. — Адам смотрит на меня, и в его глазах мелькает вспышка юмора, или, может быть, обещание.
Что-то подсказывает мне, что те двадцать, тридцать часов в неделю в тренажерном зале будут перенесены в спальню, и это, вероятно, включает меня на спине. Или на коленях. Или стоящей нагнувшись. У него очень богатая фантазия. Мое лоно сжимается и становится влажным от хода мыслей, и я заставляю себя выбросить из головы пошлость и вернуться к разговору, который плавно перешел к предстоящему переезду Лиа и Лиззи в колледж осенью.
