А.Г. Во-первых, голова, это надо переходить на кесарево сечение…

А.З. Вот именно, во-первых, голова, это затруднит до невозможности роды, во-вторых, мы даже не знаем, нужно ли это, потому что мозг может эволюционировать за счёт тонких структур, достигнув определённого предела. В-третьих, потеря конечности, то есть потеря некоторых пальцев и так далее, не поддерживается естественным отбором никак. А каков механизм потери пальца, если он никак ничем не мешает, собственно говоря, и естественный отбор не будет его элиминировать, уничтожать. Следовательно, вот так себе представлять будущего человека вряд ли можно. Но и в другую крайность впадать не надо. Конечно, изменения довольно значительные всё-таки ждут, вероятно, физический тип человека.

А.Г. Давайте мы договоримся так, что у нас, по-моему, профессор Савельев был участником первой программы, самой первой, и давайте мы условимся, что мы просто пригласим вас и его в студию, для того чтобы поговорить об этой отдельной теме – эволюции человека и человечества.

А.З. Да, это было бы очень хорошо, я с большим уважением отношусь к профессору Савельеву, он действительно крупная величина у нас, он многое очень сделал. Ну и ещё, чтобы закончить, пару слов об эволюции человека в будущем. Неизвестно, к чему приведёт этот стремительный темп развития науки, научно-технический прогресс. Закон развития диктует нам, что ускорение прогресса, в частности, научно-технического прогресса, есть совершенно необходимый процесс, то есть ускорение для человека есть один из модусов, так сказать, выживания. То есть мы не можем не только остановиться в своём движении вперёд, но даже и не можем замедлить прогресс. А это приведёт к довольно большим сложностям. Вот об этом, в частности, писал известный американский психолог, социолог Тофлер, которому принадлежит идея футурошока, тоже идея, о которой стоит поговорить, потому что это одна из самых страшных угроз, которая угрожает человечеству в будущем, даже не нефтяной, не энергетический кризис, никакой другой, вот именно это.

Что касается других кризисов, то из них можно выйти. Я думаю, что, например, вынос тяжёлой промышленности и химической промышленности в космос, конечно, решительно оздоровил бы биосферу. Если был бы какой-то единый управляющий механизм, типа Организации Объединённых Наций на высшем уровне, можно было решить и внутренние проблемы. Ну, то есть здесь тупика нет, по-моему. Но сложности, конечно, будут.

Участники:

Эльза Хуснутдинова – доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент АН Башкортостана

Лев Животовский – доктор биологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН

Александр Гордон: Доброй ночи. Я вот обратил внимание, что каждому из тех, с кем я разговаривал, близок смысл выражения, что каждый человек носит в себе мир. Разумеется, приятно осознавать этаким вместилищем миров именно себя. Но сегодня мы поговорим о том, что, действительно, каждый человек и всё человечество в целом носит в себе мир, и даже миры, реально существовавшие, мало того, необходимо существовавшие для нашей жизни сегодня.

Лев Животовский: Сегодня мы будем говорить о генетической истории и об эволюционной истории человека. И в начале пару общих слов об эволюции вообще. Мы помним со школы, что эволюция живых существ представляется в виде дерева с мощным стволом, которое росло, потом появлялись ветви большие, от этих ветвей меньшие ветви, потом веточки и так далее. И вот на сегодня мы имеем такую пышную крону, одна из многочисленных веточек которой и есть человек. Мы не были свидетелями эволюции. Мы не знаем, как это эволюционное дерево росло, и поэтому, изучая его, мы как бы проецируем в обратную сторону наши знания существующих сейчас видов. Мы строим так называемые филогенетические деревья, основываясь на близости или несхожести ныне существующих видов по морфологическим признакам, физиологическим особенностям, по каким-то анатомическим строениям, ну и, конечно, основываясь на археологических находках. Близкие по морфофизиологическим признакам организмы мы группируем в одни ветви, другие сходные организмы в другие ветви, а потом, как бы ретроспективно идём назад во времени и строим филогенетическое древо. Его мы и трактуем как эволюционное дерево. Достижение генетики заключается в том, что генетика помогает нам в описании такого эволюционного дерева и в понимании эволюции. Дело в том, что эволюция – это, прежде всего, изменение ДНК, не полностью, но во многом. Это такие точковые изменения. Известно, что ДНК состоит из последовательности нуклеотидов, где один нуклеотид может быть заменён на другой. Таковы элементарные изменения. Группа ДНК образует хромосомы, хромосомы могут изменяться: какая-то часть, скажем, исчезать или, наоборот, добавляться, хромосомы могут сливаться. Вот так, генетически, идёт преобразование наследственной информации, и поэтому генетика уже внесла своё слово в новое понимание того, как эволюция происходит. Правильно ли, что филогенетическое древо построено по морфологическим и физиологическим признакам? Действительно, оказалось, что соответствие очень большое, поэтому далёкие виды на этом филогенетическом древе далеки друг от друга и по генетическим признакам – по ДНК. Если мы, скажем, возьмём человека и сравним его, допустим, с червём, то, окажется, что по ДНК они очень далеки друг от друга. А, скажем, если сравним с кошкой или собакой, то выясниться, что мы гораздо более близки по ДНК друг к другу. Мы и на филогенетическом древе близки. Если мы пойдём по этому филогенетическому древу дальше, то в классе млекопитающих мы доберёмся до веточки приматов. На этой веточке приматов мы увидим, что есть обезьяны низшие и есть обезьяны высшие. А вот веточка – человек, и если мы пойдём по этой веточке, то увидим, что даже чисто зрительное сходство увеличивается. Оказывается, что по ДНК мы становимся всё больше и больше похожи. Насколько похожи? Генетика позволяет ответить на этот вопрос. Если мы возьмём ДНК шимпанзе и ДНК человека и сопоставим их друг с другом, то, окажется, что мы близки не только внешне, а мы близки и по ДНК. В среднем, мы отличаемся только одним из ста нуклеотидов. То есть, если мы возьмём длинную цепочку из нуклеотидов, то, скажем, тысяча нуклеотидов у нас и у шимпанзе будут идентичны, а тысяча первая будет отличаться. Или, например, если десять похожи, то одиннадцатый будет отличаться. В среднем каждый сотый нуклеотид отличается, значит, мы на 99 процентов генетически тождественны шимпанзе, то есть очень близки.

А теперь давайте перейдём, собственно, к человеку. Вот возьмём разных людей, будь то аборигены Америки или Океании, или возьмём человека из Европы и сравним их. Кажется, что они очень разные. Нам кажется, что мы очень разные, но на самом деле мы очень похожи. Давайте вспомним фильм «Мимино»: там есть два главных героя, которые абсолютно разные, один из них грузин, другой – армянин. Они входят в лифт, и туда же входит делегация японцев. Потом все они вместе выходят из лифта, и один японец говорит другому: «Ну, надо же, эти русские все на одно лицо, их не отличить». Если хотя бы чуть-чуть взглянуть на нас со стороны, то выяснится, что мы очень похожи, хотя нам кажется, что мы принципиально разные. А какую объективную характеристику нам может дать взгляд со стороны? Это анализ ДНК. И вот если мы сравним ДНК от разных людей, то увидим, что мы отличаемся друг от друга только на одну десятую процента. То есть, только каждый тысячный нуклеотид у нас разный, а 999, в среднем, одинаковые. И более того, если мы посмотрим по ДНК на все генетическое разнообразие у людей, у самых разных представителей, то окажется, что этих различий гораздо меньше, чем различий между особями шимпанзе в одном и том же стаде.