– Первая глава кончилась, – сказал Стив. – Он на Каталине!
– Давай еще, – взмолился Мандо. – Дальше!
– Никаких «дальше», – сказал Том, входя в дверь. – Поздно, мне пора отдыхать. – Он кашлянул и сложил снаряжение в угол. Замахал на нас руками. – Николен, книгу можешь держать у себя, пока не прочтешь…
– Урррра!
– Погоди! Пока не прочтешь ее вслух остальным.
– Ага! – сказал Мандо, пожирая книжку глазами.
– Здорово, – сказала Кристин, глядя на Мандо.
– Ладно, идите домой ужинать. Все идите! – Том выставил нас за дверь, напоследок пригрозив оторвать Стиву голову, если он помнет или испачкает страницы. Стив рассмеялся и пошел впереди нас по дороге, победно неся книгу. Я с новым любопытством взглянул в сторону Каталины, но ее не было видно за облаками. На этом острове побывал американец! Как мне хотелось попасть туда самому! Я наступил больным местом на камень и стал смотреть под ноги. На развилке мы остановились и сговорились завтра вечером собраться и почитать дальше.
– Давайте встретимся у печей, – предложила Кристин. – У Кэтрин завтра большая выпечка.
– После рыбалки, – кивнул Стив и побежал вдоль обрыва, размахивая книгой над головой.
Однако назавтра после рыбалки он уже не веселился. Джон за что-то на него взъелся и, не успели мы вытащить лодки, отправил разбирать и чистить рыбу. Стив стоял перед отцом как столб и злобно зыркал, пока я не растормошил его и не увел прочь.
– Скажу, что ты придешь позже, – пообещал я и припустил по обрыву, не дожидаясь, пока он сорвет на мне злость.
У печей под присмотром Кэтрин кипела работа. Кристин и Ребл – волосы в муке, лица раскраснелись от натуги – раздували мехи. Кэтрин и Кармен Эглофф лепили булки, лепешки и укладывали их на противни. Воздух над кирпичными печами дрожал от жара. За углом миссис Мариани с девочками месили ячменное тесто. Кэтрин перестала покрикивать на Кристин и Ребл, чтобы поздороваться со мной, а когда я сказал, что Стив задержится, отвечала:
– Проходи и садись. Мандо и Дел все равно еще не пришли.
– Мужчины всегда опаздывают, – сказала миссис М. из-за угла. (Ее хлебом не корми, дай покрутиться среди девчонок и посплетничать.) – Генри, а где твоя подружка Мелисса? – поддела она меня.
– Не видел ее, как вернулся, – ответил я без тени смущения.
Ребл и Кармен спорили.
– Не верится, что Джо снова угораздило забеременеть, – говорила Кармен. – Просто дурость с ее стороны.
– Никакая не дурость, если родит хорошего.
– Родить четырех неудачных подряд! После этого можно было понять, что к чему, и поберечься. Ребл сказала:
– Обидно, когда все время ходишь беременной и никакого результата.
– Они были совсем плохи, – сказала Кармен. – Совсем.
– Плохие – тоже Божьи создания, – сказала Ребл, кусая губы.
– Не он создает их плохими, – возразила Кармен. – Это все радиация, и я уверена, Богу это не нравится. Для тех, кто родился такими, только лучше вернуться к Богу, чтобы он попробовал по новой. Оставь их жить, они будут в тягость не только нам, но и себе. Удивляюсь, как ты этого не видишь.
Ребл упрямо мотнула головой:
– Все они Божьи дети.
– Но они были бы обузой, – вставила практичная Кэтрин. – Запомни: пока ребенку не дали имени, считай, ты его не родила.
– Мы не имеем права, – упорствовала Ребл. – А что, если бы ты родилась однорукой, а, Кэт? Мозги были бы при тебе, и ты все равно бы дала долине хлеб. Твой дар – это не твое тело.
– Хлеб долине дала не я, а дрожжи, – отшутилась Кэтрин.
– Если оставлять их, – сказала Кармен, – половина долины будет увечными. А следующее поколение и вовсе вымрет.
– Не верю я в это, – отвечала Ребл.
Ее мать после нее и Дела родила трех неудачных, и у Ребл это было больное место. Думаю, она тосковала по маленьким уродцам. Однако у Кармен тоже были причины стоять на своем. Решение принимали она и Док, и, по-моему, ей вообще было неприятно об этом говорить. Кэтрин видела, что они заводятся, да еще я начал прислушиваться, и, кажется, ей не хотелось, чтобы разговор происходил при мне. Она сказала:
– Может, Джо и не собиралась беременеть.
– Да уж наверно, – хихикнула миссис М. – Марвин Хэмиш не из тех, кто будет следить за календарем.
Все рассмеялись, даже Ребл и Кармен. Подошли Мандо и Дел, разговор перекинулся на нынешний урожай. Он сильно огорчал Кэтрин: шторм, чуть не доконавший меня, уничтожил немалую часть ее посевов.
Подошел Стив, обнял Кэтрин, оторвав ее от земли, тут же поставил на место и отряхнул с рук муку.
– Ну и вид у тебя, Кэт! – воскликнул он.
– А от тебя рыбой разит! – отпарировала она.
– Вовсе нет. Ладно, пора читать вторую главу.
– Погоди, пока уберем противни в печи, – сказала Кэтрин. – Можешь помочь.
– Я на сегодня отработал.
– Давай помогай, – приказала она. Стив нехотя подошел. Я встал, и мы все вместе принялись заталкивать противни в печь.
– Ишь раскомандовалась, – проворчал Стив.
– Заткнись и смотри, что делаешь, – сказала Кэтрин.
Когда мы задвинули все противни и сели, Стив достал из кармана книгу и начал читать.
Глава вторая.
Разноплеменный остров
Между двумя кустами чайных роз стояла высокая белая женщина с садовыми ножницами. Это оказалась мать Хадаки, хотя они были совсем не схожи. Увидев меня, она сердито защелкала ножницами.
– Это кто? – закричала мать, и Хадака сразу повесила голову.
– Еще одного привела, дура?
Девушки засмеялись, а Ребл сказала:
– Значит, так она раздобывала себе дружков! Неплохой способ.
– Вот это точно называется ловить мужчин в свои сети, – добавила Кармен.
– Тихо! – крикнул Стив и продолжал чтение.
– Я увидела, как он подплывает к запретному берегу, и поняла, что он с материка.
– Молчи! Прежде ты говорила то же… Я вмешался:
– Я благодарен вашей дочери и вам. Вы спасли мне жизнь.
– Так твой отец никогда не уймется, – злилась мать. Потом мне: – Никто бы не стал тебя убивать, если бы ты не сбежал…
– Видишь, – сказала мне Кэтрин, – тебя могли убить, когда ты спрыгнул с корабля. Ты был в большей опасности, чем когда тебя вытаскивали.
– Ну, понимаешь… – замялся я.
– Хватит, – сказал Стив. У него мои приключения в зубах навязли, это точно. Мандо взмолился:
– Пожалуйста! – Ему не терпелось слушать дальше, книга нравилась ему по-настоящему. Стив кивнул и стал читать дальше.
Она щелкнула ножницами.
– Иди и вымойся, – сказала она,морща нос. Обижаться не приходилось: я был весь в рыбьей слизи и щетине, как дикарь. В кафельной ванной комнате я помылся под душем, из которого текла любая вода, от ледяной до кипятка, по желанию. Миссис Ниса (так ее звали) принесла мне одежду и научила пользоваться электробритвой. Покончив с туалетом, я стоял перед большим зеркалом в серых штанах и голубой рубашке – человек без национальности. Вернулся отец Хадаки и, в отличие от жены, совсем не рассердился. Мистер Ниса смерил меня взглядом, пожал руку ина плохом английском пригласил поужинать с семьей. Я, кажется, еще не упоминал, что он – японец и лицом похож на Хадаку, хотя кожа у него темная. Ростом он был гораздо ниже своей жены.
– Надо сделать тебе бумаги, – сказал он, когда Хадака рассказала мою историю. – Я достаю бумаги, ты некоторое время работаешь на меня. Идет?
– Идет.
Он задал мне сотню вопросов, потом еще сотню. Я рассказал о себе все, включая планы на будущее. Похоже, мне и впрямь повезло даже сильнее, чем я думал: мистер Ниса работал в японской администрации островов, в департаменте надзора за проживающими здесь американцами. На этой работе он и познакомился с миссис Ниса, которая двадцать лет назад пересекла, подобно мне, пролив. Мистер Ниса занимался и множеством других дел, по большей части незаконных, хотя это мне стало ясно только спустя неделю-другую. Однако уже в тот вечер я понял: он человек хваткий, и дал понять, что буду служить ему, чем могу. Когда он кончил расспрашивать, вся семья проводила меня в садовый сарайчик, где стояла койка. Я лег спать в отличном расположении духа.
Через неделю у меня были документы, в которых значилось, что я родился на Каталине и провел здесь всю жизнь, работая на японцев. Теперь я мог свободно выходить на улицу, и мистер Ниса отправлял меня с Хадакой ловить рыбу или полоть огород. Когда закончился испытательный срок, он стал поручать мне другие задания: обмениваться с незнакомцами тяжелыми коричневыми пакетами на улицах Авалона или провожать японцев из аэропорта на окраине в город, в обход докучных пропускных пунктов и патрулей.
Не следует думать, будто эта и другая контрабанда была в Авалоне редким исключением. Город кишел представителями всевозможных рас, наций и вероисповеданий, а поскольку ООН разрешила въезд на острова только японцам и только для надзора за американским побережьем, ясно, что большинство посетителей проникли сюда в обход законов. Однако таких служащих, как мистер Ниса, было в избытке на всех уровнях власти – и на самой Каталине, и на Гавайях, воротах в Западную Америку. Почти у каждого в городе имелись документы на проживание, и невозможно было сказать, купленные они, поддельные или настоящие; однако, гуляя по улицам, я видел людей в самых разных нарядах, с восточными и мексиканскими чертами, даже черных, как небо ночью, и понимал: что-то с японской администрацией не так.
Я охотно говорил с иностранцами, используя те несколько слов, которые выучил по-японски, и слушая самые неожиданные варианты английской речи. Избегал разговаривать я только с теми, кто походил на американцев, и было ясно, что они тоже не рвутся со мной беседовать. Слишком велики были шансы, что они, как и я, беглецы, всеми правдами и неправдами осевшие в Авалоне. По слухам, многие из них работали на полицию. В таких обстоятельствах разумнее всего было не заводить тесных знакомств.
Старая часть Авалона, как мне говорили, совсем не изменилась – маленькие беленые домики на холмах вокруг гавани. Гавань увеличили за счет пристаней, новые здания расползлись по холмам на север и на юг – сотни строений в японском стиле, с толстыми балками, тонкими стенами и островерхими крышами. По всему острову идут новые бетонные дороги, а вдоль них – низкие каменные стены, которые делят остров на частные владения. За стенами – парки и большие строения, которые японцы называют дачами. Здесь живут служащие ООН и японской администрации. Дачи на западном берегу острова поменьше, а самые большие выходят окнами на пролив: вид на Америку ценится высоко. Самые большие дачи, я слышал, на восточном берегу Сан-Клементе: их-то огни я и видел в ту ночь, когда решился обогнуть земной шар.
Прошло несколько недель. Я ездил в машине по белым дорогам, раз вел сам и чуть не врезался в стену. Когда едешь, от движения возникает ветер и все мчится так быстро, что не успеваешь соображать.
