Временами кто-нибудь из мусорщиков (я решил, что это мусорщики, хотя одеты они были как деревенские) смеялся и более громким голосом подначивал Эда. «Дураков легко дурить», – сказал один. Эд хохотнул. «Через месяц-два это к нам вернется», – сказал другой, указывая на Эдов мешок. «По крайней мере, обратно к нашим девкам», – заржал первый. Японец переводил взгляд с одного на другого, не улыбаясь и не жестикулируя. Он задал Эду еще несколько вопросов, и Эд, надо думать, на них ответил – он стоял спиной, так что его голоса я не слышал вообще.

Потом у меня на глазах трое вернулись в лодку, Эд отвязал причальный конец, оттолкнул лодку от берега и остался стоять, глядя вниз по течению. Лодка мгновенно скрылась из виду, но я слышал, как заработал мотор.

И все. Я не узнал ровным счетом ничего нового. Я ткнулся лицом в палую хвою и сжал зубами несколько иголок.

Эд недолго смотрел вслед лодке – через минуту-две он прошагал мимо меня. Я еще немного полежал, затаившись, потом встал и пошел за ним. Мне было до того худо, что временами я ударял кулаком по стоящим на пути деревьям. Эд куда-то подевался. Я замедлил шаг. Злоба и разочарование душили меня, и я не знал, хочу ли следить за ним до самого дома. Что толку? Однако одному плестись в Онофре было бы еще хуже. Я снова побежал по лесу длинным косыми перебежками.

Я так и не увидел Эда, пока он не выскочил на меня и не сбил с ног. Он вытащил из-за пояса нож и навалился на меня, но я успел откатиться и лягнул его в запястье, извернулся и лягнул в колено, вскочил, изловчился схватить его за горло. Он ударился о дерево и зашатался; я выхватил мешок из его левой руки, увернулся от ножа и, держа тяжелый маленький мешок на изготовку, словно дубину, быстро отступил назад.

– Стой, где стоишь, иначе убегу, только ты этот мешок и видел! – выкрикнул я и, почти не думая, продолжил: – Я проворней тебя, ты меня не догонишь. В лесу за мной никому не угнаться.

Я победно расхохотался, глядя ему в лицо, потому что сказал правду, и он это знал. Я самый резвый в долине, я сумел вырваться от Эдисона с его ножом среди деревьев даже раньше, чем успел что-нибудь сообразить, или подумать, или почувствовать. Эд все это понимал. Наконец-то, наконец-то Эдисон Шенкс у меня в руках.

Он левой рукой потер шею, глядя на меня с ненавистью пойманного в силок хорька.

– Чего тебе надо? – спросил он.

– Не много. Мне не нужен твой мешок, хотя, судя по весу, там целая куча серебра, а может, чего получше, а?

Может, я и не угадал, что в мешке, но одно было точно – Эд хочет получить мешок обратно. Он двинулся вперед, я отступил на несколько шагов назад и вправо, за деревья.

– Тому, Джону, Рафаэлю и остальным будет любопытно заглянуть в этот мешок и послушать, что я расскажу.

– Чего тебе надо? – проскрежетал он. Я бесстрашно встретил его ненавидящий взгляд. Сказал:

– Мне не нравится, как вы со мной обошлись. Нож в его руке дернулся. Не стоит говорить ему все, что я знаю.

– Я хочу видеть, как японцы высаживаются в округе Ориндж. Мне известно, что они это делают, известно, что ты с ними заодно. Я хочу знать, где и когда они высадятся в следующий раз.

Он взглянул изумленно и опустил руку с ножом. Потом ухмыльнулся (глаза его горели ненавистью), и меня передернуло.

– Ты ведь водишь дружбу с другими ребятами. С младшим Николеном, Мендесом и другими.

– Я сам по себе.

– Следите за мной, да? Готов поспорить, что Джону Николену ничего об этом не известно. Я потряс мешком:

– Скажи мне, когда и где, Эд, или я возвращаюсь с этим в долину и ты больше не посмеешь туда сунуться.

– Еще как посмею.

– Хочешь попробовать?

Он скривил губы. Я стоял на своем. Я видел, что он думает. Потом он снова ухмыльнулся, я не понял, с чего. Хорек, последний раз злобно оскалившийся перед смертью.

– Они высаживаются на мысе Дана в эту пятницу ночью. В полночь.

Я бросил ему мешок и побежал.

Сперва я бежал, как преследуемый олень, перепрыгивая через упавшие стволы и наступая на ветки, радуясь, что можно шуметь сколько влезет и страшась, вдруг в мешке пистолет или вдруг Эд умеет бросать нож, и сейчас мне в спину воткнется лезвие. Однако, пробежав долину Сан-Матео, я понял, что в безопасности, и дальше бежал просто от радости. Я торжествующе пританцовывал, перепрыгивал кусты, которые вполне мог обежать, обламывал заслонявшие путь ветки. Выбежал на бетонку и припустил в полную силу. Не помню, чтобы я бегал так быстро или чтобы бег доставлял мне такую радость. «В пятницу ночью!» – орал я небесам и мчался по дороге, как автомобиль. Комок под ложечкой наконец-то рассосался.

Однако рассосался он не надолго. Спустившись в долину, я сразу побежал к Николенам, где миссис Н. огорошила меня известием, что Стив где-то с Кэтрин. Я поблагодарил и ушел, обеспокоенный. Ругаются они? Мирятся? Может, Кэтрин отговорила Стива от всей затеи (в это верилось с трудом). Я проверил несколько наших излюбленных мест – не то чтобы мне хотелось встречаться с Кэтрин, но меня просто-таки распирало от желания немедленно повидаться со Стивом. Но оба как в воду канули. Где они, что делают – не угадаешь. Спускаясь в Качельный каньон, я вдруг сообразил, что больше не понимаю этих двоих – если когда-нибудь понимал. Куда идут люди после ссоры, вроде той, что я подслушал? Личная жизнь других парочек – вряд ли есть что-нибудь более личное. Никому, кроме них двоих, не проникнуть в их отношения, даже если они делятся с посторонними. А если нет, то это полная загадка, тайна от всего мира.

Был вечер среды. Я еще дважды заходил к Николенам, но Стив так и не объявился. Наш разговор откладывался, и мне делалось все беспокойнее. Что скажет Кэтрин, когда узнает, какую роль я сыграл в этой затее? Решит, что я ей наврал, обманул ее доверие. С другой стороны, если не рассказать Стиву о высадке, а он как-то проведает, что я знал… – но об этом даже думать не хотелось. В одну секунду я лишусь лучшего друга.

Когда Николена во второй раз не оказалось дома, я пошел к себе и лег спать. Казалось бы, после такого дня не заснешь, но я вырубился в первые же несколько минут, правда, часа через два проснулся и долго ворочался с боку на бок, вслушивался в завывания ветра и гадал, как же мне поступить. Окончательно я проснулся сразу после рассвета. Под ложечкой стоял комок, и от усилий заснуть делалось только хуже. Мне смутно припоминался сон, такой жуткий, что не было ни малейшего желания вспоминать его четче, – будто бы за мной гнались, но через несколько минут я не был уверен даже и в этом. Когда я встал и вышел пописать, то увидел, что задула Санта-Ана – пустынный ветер, который налетает из-за восточных хребтов, сгоняет облака к океану и приносит с собой жаркую засуху. Санта-Ана дует раза три-четыре в году и всякий раз круто меняет погоду. Сейчас она набирала силу прямо на глазах. Деревья, обычно наклоненные от моря, теперь гнулись в непривычную сторону. Вскоре сосновые ветки начнут отрываться и полетят в сторону океана.

Я взялся за пустое ведро, и ручка легонько шибанула меня током. Электростатический заряд, так называл это Том, но он ни разу не сумел внятно объяснить мне, что же это такое. Он толковал про миллионы крошечных огоньков, которые мечутся быстро-быстро (вы, разумеется, помните, как классно он объяснял про огонь), и электричество бежало по проводам, натянутым между башнями, вроде той, в которой живут Шенксы, и приводило в действие все древние механизмы. А бралась эта энергия от маленьких разрядов, вроде того, что сейчас меня стукнул.

Под утренним солнцем все по дороге к реке было насыщено цветом, словно электростатический заряд наполняет предметы и делает их ярче. Волосы у меня на руках стояли дыбом, и на голове, судя по тому, как трепал их ветер, тоже. Электростатический заряд… Может, у человека он скапливается под ложечкой. Я дошел до реки, встал на колени, окунул голову, набрал в горло воды и выплюнул – надеялся, что электричество, уйдет в реку. Не помогло. Сна как не бывало. По реке, подстегивая течение, бежала рябь. Воздух уже сделался теплым и сухим, суля обжигающий зной. Я выпил полведра воды, бросаясь камнями в упавшее дерево на другом берегу. Что же все-таки делать? Чайки, хлопая крыльями, кружили над головой, жаловались на встречный ветер. И пошел домой, и мы с отцом разъели на двоих буханку.