Он, не вынимая руки из карманов, остановился в нескольких футах от нас, мы кивнули и пробормотали приветствия. Он подошел еще на несколько шагов.

– Рад, что тебе лучше, – сказал он Тому словно между прочим.

– Спасибо, я прекрасно себя чувствую. Хорошо быть на ногах и выходить из дома. – Том, похоже, смущался не меньше Джона. – Отличный денек, не правда ли?

Джон пожал плечами:

– Мне не нравится волнение.

Длинная пауза. Джон выставил вперед ногу, словно сейчас уйдет.

– Я не видел тебя в последние два дня, – сказал Том. – Заходил к тебе домой поздороваться, и миссис Н. сказала, тебя нет.

– Верно, – подтвердил Джон. Он остановился рядом с нами, согнулся, уперев локоть в колено. – Мне надо поговорить с тобой. И с тобой, Генри. Я ходил взглянуть на эти рельсы, по которым к нам приезжали из Сан-Диего.

Кустистые брови Тома полезли на лоб.

– Как так?

– Ну, по словам Габби Мендеса выходило, нашими парнями прикрылись, отступая из засады. А теперь выясняется, что мэр убит. Я сходил к пендлтонским друзьям, спросил, они подтвердили. Они сказали, там сейчас настоящая драка, три или четыре группировки дерутся за власть мэра. Это само по себе плохо, а если победят не те, у нас могут быть неприятности. Поэтому мы с Рафом решили: хорошо бы совсем разрушить эти рельсы. Я сходил взглянуть на первую переправу. Опоры можно взорвать взрывчаткой, которая есть у Рафа. И он говорит, можно взорвать рельсы через каждые сто ярдов, запросто.

– Ничего себе, – сказал Том. Джон кивнул:

– Это крайность, но, похоже, придется на нее пойти. Если хотите знать мое мнение, они там все с приветом. В общем, я хотел услышать, как вы отнесетесь к этой мысли. Мы могли бы все сделать с Рафом вдвоем, но…

Но это было бы слишком похоже на нас со Стивом. Том прочистил горло, сказал:

– А ты не хочешь созвать собрание?

– Хочу. Но сперва собирался узнать, что вы об этом думаете.

– Я думаю, мысль хорошая, – сказал Том. – Если они считают, что мы устроили им засаду, а власть перейдет к этим ура-патриотам… Да, мысль хорошая.

Джон с довольным видом кивнул.

– А ты, Генри?

Вопрос застиг меня врасплох.

– Да, наверно. Может быть, когда-нибудь эти пути нам понадобятся. Но не скоро, – добавил я. Глаза у Джона сузились. – И прежде надо подумать, как не пустить к нам этих. Так что я – за.

– Хорошо, – сказал Джон. – Надо бы поговорить с ними на толкучке, если случай подвернется. И предупредить остальных, что это за публика.

– Погоди, – сказал Том. – Надо еще созвать сходку и проголосовать. Если мы начнем решать сами, как наши ребята, кончим как эти из Сан-Диего.

– Верно, – согласился Джон.

Я покраснел. Джон взглянул на меня и сказал:

– Я тебя не виню.

Я водил галькой по песчанику.

– Зря не вините. Моей вины здесь не меньше, чем еще чьей.

– Нет. – Он выпрямился, пожевал нижнюю губу. – Затея была Стива – я во всем вижу его руку. – Голос напрягся, стал выше. – Этот парень с самого начала, с рождения хотел, чтоб все было по его. Как он орал, если мы не исполняли каждую его прихоть! – Он пожал плечами, смущенно взглянул на меня: – Наверно, ты считаешь, что я сам виноват. Что довел его до этого.

Я покачал головой, хотя отчасти думал именно так. И в каком-то смысле это была правда. Но не совсем. Я не мог бы объяснить внятно, даже себе самому.

Джон перевел взгляд на Тома, но тот только пожал плечами:

– Не знаю, Джон, правда, не знаю. Люди такие, как они есть, а? Кто вложил в Генри желание читать книги? Никто из нас. Кто вложил в Кэтрин желание растить кукурузу и печь хлеб? Никто из нас. Кто вложил в Стива желание видеть мир? Никто из нас. Такими они родились.

– M-м, – сказал Джон, не разжимая губ. Он не соглашался с этими словами, хотя они и снимали с него вину, хотя он сам говорил то же самое секунду назад. Джон всегда верит, что его поступки дадут результат. А тут речь идет о его родном сыне, которого он воспитывал с пеленок… Я читал все это на его лице так четко, как будто он младенец. Волна боли исказила его черты, он встряхнулся, сурово прищелкнул языком, напоминая себе, что мы здесь. Замкнулся.

– Ладно, это в прошлом, – сказал он. – Сами знаете, философия – это не для меня.

Итак, разговор был окончен. Я представил себе такое же обсуждение среди женщин у печей: как бы они разжевывали каждый поступок, как бы спорили, орали друг на дружку, плакали; я чуть не рассмеялся. Мы, мужчины, когда речь заходит о серьезном, становимся молчунами. Джон ходил кругами, как я до него, вскоре его нервозность передалась нам, и мы с Томом встали размять ноги. Вскоре уже все трое кружили по берегу, как чайки, руки в карманах, и смотрели на волны. Я оглянулся на долину, на желтые деревья среди вечнозеленых сосен, замер и сказал:

– Что нам надо, так это радио. Вроде того, что мы видели в Сан-Диего. Работающий приемник. Они слышат передачи за сотни миль, правильно?

Том сказал:

– Некоторые приемники, да.

Они с Джоном остановились и повернулись ко мне.

– Будь у нас приемник, можно было бы подслушивать японские корабли. Даже если не поймем слов, будем знать, где они. А может быть, даже слушать Каталину или другие части страны, другие поселки.

– Большие радиостанции могли принимать и передавать через половину земного шара, – заметил Том.

– Во всяком случае, далеко, – поправил я. Он ухмыльнулся. – Понимаете, это даст нам уши, и там уже можно будет разбираться, что к чему.

– Я бы не отказался от чего-то такого, – согласился Джон. – Только не знаю, где его раздобыть, – с сомнением добавил он.

– Я говорил об этом с Рафаэлем, – сказал я. – Он сказал, у мусорщиков на толкучках всегда есть приемники и детали к ним. Сейчас он ничего не знает про радио, но думает, что может получить для него энергию.

– Неужели? – спросил Том.

– Ага. Он много возится с аккумуляторами. Я сказал, мы раздобудем ему инструкцию и поможем ее прочесть, и дадим товару, чтобы летом выменять на толкучке детали. Он сразу загорелся.

Джон и Том переглянулись, их взгляды говорили что-то, чего я не понял. Джон кивнул.

– Мы это сделаем. Конечно, за рыбу такого не купишь, но, может, чего-нибудь подберем – моллюсков или тех же корзин.

Новая водная гряда нахлынула, прокатилась к самому подножию обрывов, мы снова повернулись в ту сторону.

– Не меньше тридцати пяти футов будет, – повторил Том.

– Думаешь? – сказал Джон. – Мне казалось, обрыв всего сорок футов.

– Сорок футов над пляжем, но подошва волны – ниже. А гребни почти вровень с нами!

Это было верно. Джон заметил, что хотел бы выйти в море в такие дни.

– Так ты и впрямь думал об этом, ходя по берегу? – удивился я.

– Конечно. Смотри: если в высокий прилив двинуться по течению…

– Ничего не выйдет! – воскликнул Том.

– Глянь, что творится в устье. – Я показал пальцем: – Даже эти маленькие волны – футов десять – пятнадцать высотой.

– Первая же тебя опрокинет и потопит, – сказал Том.

– Хм-м, – неохотно сказал Джон, хотя в уголке глаза у него, кажется, блеснуло веселье. – Может, вы и правы.

Мы еще покружили, беседуя о течениях и о том, будет ли зима мягкой. Свет по-прежнему пробивался сквозь облака над морем, золотя рябую поверхность воды. Том указал туда.

– Чем тебе действительно стоит заняться, так это китобойным промыслом. Киты скоро будут тут. Мы с Джоном застонали.

– Нет, правда, вы слишком рано опустили руки. Может, вы загарпунили самого сильного, а может, Раф попал не в самое уязвимое место.

Джон возразил:

– Легко сказать, а ты поди попади в самое!

– Нет, я не про то, просто обычно гарпун причиняет больше вреда, и кит уже не может нырнуть так глубоко.

– Если это правда, – сказал я, – и если мы привяжем к гарпуну больше веревки…

– Но столько в лодке не поместится, – сказал Джон. Однако я вспомнил наш со Стивом давний разговор.

– Можно связать веревку с другой веревкой, которая крепится на другой лодке – получим двойную длину.