Когда новорожденных двое, все, кому хочется подержать их, дождутся своего шанса довольно скоро, решил Майлз, принимая из рук улыбающейся матери по-прежнему горланящую Элен Наталью. Они подождут еще немного. Он уставился на два свертка, едва умещающихся у него на коленях, в некоем вселенском изумлении.

– Все, дело сделано, – пробормотал он, обращаясь к Катерине, которая примостилась на подлокотнике кресла. – Почему никто не остановил нас? Почему на этот счет нет более строгих правил? Какой идиот в здравом уме поручит мне заботиться о ребенке? О двоих детях?

Она наморщила лоб в насмешливом сочувствии.

– Не терзайся. Я вот тоже сижу тут и думаю, что одиннадцать лет – гораздо больший срок, чем я осознавала. Я ничегошеньки не помню о маленьких детях.

– Навыки постепенно вернутся, я уверен. Как… э-э, как вождение флаера.

Он был конечной точкой человеческой эволюции. А тут он внезапно почувствовал себя скорее недостающим звеном. Я думал, что знаю все. Явно я не знал ничего. Как его собственная жизнь могла вдруг так круто, до неузнаваемости перемениться? В голове у него вертелась тысяча планов для этих крошечных жизней, видения будущего, одновременно оптимистичные и гнетущие, забавные и пугающие. Но тут на миг все будто бы остановилось. Я понятия не имею, кем станут эти двое людей.

Затем наступила очередь всех остальных – Никки, графини, графа. Майлз с завистью наблюдал, как уверенно его отец держит младенца на руках. У него Элен Наталья даже перестала вопить, понизив уровень шума до более отвлеченного, рассеянного протеста.

Рука Катерины скользнула в его ладонь и крепко ее сжала. Это было похоже на свободное падение в будущее. Он сжал ее руку в ответ и полетел.