– То-то тебя сюда посмолить принесло… – бормочу первое, что приходит в голову, и отравленный никотином воздух режет мне ноздри.

Слишком близко. Слышу, как выдыхает прямо над моим ухом. Почти чувствую сизые рыхлые клубы дыма. Хоть этого и не может быть, но мне упорно кажется, что налипают на волосы.

Сердце стучит, уже плавая в желудочном соке. Позорно громко.

Сглатываю и выдавливаю ещё жидкого мыла на пальцы. Усмехается, и кожей ощущаю тлеющий уголёк сигареты совсем рядом. Греет.

Да, угадал, ОН выше меня.

И не дальше, чем на расстоянии шага.

А я не могу повернуть голову и оценить наше чёртово мнимое сходство. Не могу. Шею заклинило, и страшно, что там, за спиной, действительно моя выполненная не без огрехов копия. Гораздо более успешная копия.

Если мы действительно так похожи, что Ларри, не задумываясь, притащил меня на площадку вместо него, то почему я – грёбаный лузер, а он имеет всё или почти всё? Всё, которого мне хватило бы с излишком. Всё, к кромке которого мне никогда не удастся даже прикоснуться. Нет, нет же. Это не он, а я жалкая подделка. Оболочка, чья истинная суть едва ли на малую толику соответствует оригиналу.

Смываю слой белой густой пены под струёй горячей воды. Краны выкручены почти до упора, брызги оседают на поверхности идеально чистой зеркальной глади.

Была идеально чистой, пока я всю не забрызгал.

Смываю и снова тянусь к дозатору. Упорно игнорирую, делая вид, что мытьё рук это самое занимательное действо в моей жизни.

Подушечка пальца уже прикасается к фактурной круглой крышке дозатора, как меня прошибает едва ли не разрядом.

Прикосновением чужой горячей ладони. Прикосновением к беззащитной полоске кожи под линией роста волос.

– Гита, ты ли это? – насмешливо, глотая и смазывая слоги из-за зажатой в зубах никотиновой палочки.

– А ты мнишь себя великим комиком, да? – ответ выходит жалким, интонация совершенно не та.

Последнее, что пришло бы мне в голову, так это то, что причиной нашего сходства может быть кровное родство. Не может. Нереально.

Легонько сжимает, обхватывая горло, ведёт выше, пальцами теребит прядки волос и, добравшись до затылка, резко сжимает их. Дёргает назад, запрокидывая голову, да так что начинает ломить позвонки.

Растерялся.

Чертовски растерялся, потому что он коснулся меня.

Растерялся, потому что не ожидал этого, клянусь.

Растерялся, потому что, дёрнув, он заставил меня взглядом упереться в чуть затуманенную налипшим горячим конденсатом зеркальную гладь.

Две пары серых глаз, прямые носы, острые выступающие скулы. Только вот губы… Мои бледные, сжатые в единую тонкую линию, и его – изогнутые в саркастической усмешке.

Скрипит мокрый фаянс, – пальцами стискиваю узкие бортики раковины.

И быстро-быстро внизу живота отбивает хаотичный ритм бешеной чечётки сердце.

О, да, он куда выше. Почти на полголовы.

Делает глубокую тяжку, не сводя с меня взгляда горящих, словно в лихорадке, глаз, и, выдохнув дым через ноздри, зажимает сигарету в уголке рта. Я даже вижу название марки у фильтра тонкой никотиновой палочки. Мальборо.

И поразительно, да… Ларри был прав. "Не может быть".

Молча разглядываем друг друга, и становится слишком уж очевидна причина, по которой Ларри был так рад такому изврату судьбы. На скуле синий, явно замазанный тоном или хрен ещё знает чем, бланш, всё равно заметный, разумеется. И, надо признать, что даже вкупе с рассечённой нижней губой, мешками под глазами и оцарапанной шеей его это не портит.

Сглатываю.

Слишком близко. Ненавижу, когда кто-то подбирается ко мне настолько… близко. Ухмыляется во весь рот, глубоко затягивается и тушит сигарету о белоснежную раковину, осыпав её серым пеплом. Шипит. Скосив глаза, наблюдаю за тем, как бычок кружится вместе с потоком воды из крана, не может протиснуться в узкие дырки решётки. Куда угодно смотреть – на него больше не могу.

Скулы вспыхнули, стоило только ему измениться в лице. Взгляд. Теперь жадный. Я бы назвал его… голодным. Но только чего ему так на меня пялиться?

Шею начинает ломить с новой силой, словно притаившаяся было незначительная боль коварным паучком начинает расползаться по паутине тончайших нервов.

– Отпусти.

– А я уже подумал, что ты решил поспать. Давай-ка я тебя подержу.

И держит же, скотина! Держит, толкнув на раковину и впечатав меня в её борт своим телом, прижимается и свободной рукой обхватывает поперёк торса.

Пальцами сжимаю его запястье, силясь отодрать от себя, невольно отмечая причудливый узор черных татуировок.

Вырываюсь – сжимает ещё сильнее. Тупой болью окатывает рёбра.

Привстаю на носки, пытаюсь локтем двинуть, но так близко, что просто не замахнуться.

Снова чёртова раковина под пальцами.

– Ларри – хитрый лис… Скажи-ка, прелесть, как давно он тебя нашёл? Решил придержать на особый случай?

Ага, конечно, случай вроде этого? Бредит.

– Ты больной?! Никто меня не находил! Я привёз чёртову пиццу и… И вот я здесь, обжимаюсь в толкане с явно нездоровым мужиком. Отпусти!

Мычание в ответ. Сомневаюсь, что он вообще изволил меня услышать.

Хорошенько дёргает, и когда картинка встаёт на место, мои глаза снова находят отражение.

Наше.

Жутко, сюрреалистично.

Слишком похожи и слишком… разные в тот же миг.

Молодой мужчина и перепуганный мальчишка.

Я как рак красный, дыхание выдаёт, и он… с лихорадочным жадным блеском в глазах.

– Линзы, верно? – уже шепчет, почти прижавшись сухими шершавыми губами к моей скуле.

Тесно, пугающе тесно. Так тесно, что я явственно чувствую запах геля для душа, табака и того самого, оставшегося на куртке, парфюма.

Медленно, пропуская короткие пряди сквозь пальцы, отпускает затылок и пристраивает ладонь на моё бедро. Внимательно наблюдает за выражением моего лица в зеркале. Или он на себя смотрит? Не разобрать.

– А ты дрожишь.

Да, спасибо, блять, сам будто не чувствую, как колотит.

– Ты явно болен.

Хрипло смеётся, кажется, словно у него что-то скребёт в горле.