– Как вы полагаете, Мэйв?

– Представления не имею.

– Кейп-Хок, – продолжал он. – Одно из тех мест, где можно посмотреть на китов-белуг.

Клара улыбнулась:

– Так белуги есть и в аквариуме «Мистик». Мэйв, ведь вы же член их общества!

– Верно, – сказал Патрик. – Разве нет?

– М-м-м. – И Мэйв крепко сжала шаль. Нет, дело никак не в холодных ночах: за окнами в саду полно светлячков, и воздух полон летними ароматами цветов. Но у нее было впечатление, что прямо из раскрытого окна на нее веяло арктическим холодом. Наверное, дело все-таки не в несварении, у нее явно начинается грипп. Прошлой зимой ее сильно прихватило. Она чуть не угодила в больницу. Сегодня на ночь надо будет снова включить отопление.

– Вы очень бледны, Мэйв, – заметил Патрик.

– Это вам кажется при свечах, – ответила она.

– Поэтому и заметки читать было трудно, – сказал Патрик, но без улыбки. Казалось, он погрузился в какие-то свои планы. Мэйв была уверена, что он прихлебывает чай просто из вежливости. Но ей хотелось, чтобы он поспешил, занялся новой фазой расследования. Хотела ли она этого на самом деле? При этой мысли у нее сжало нутро. Ведь уже пережито столько ударов, разочарований.

– Эти заметки могут вам как-то помочь? – спросила Клара.

– Пока не знаю, – ответил Патрик. – Но есть по крайней мере одно совпадение….

– Какое? – спросила Мэйв.

– Это упоминание Кейп-Хок в связи с памятником жертвам катастрофы на пароме, но дело в том, что вчера вечером я наткнулся на то же название.

– В связи с китами, – догадалась Мэйв.

– Не кажется ли оно вам странным?

– Лично я в совпадения не верю, – заявила Мэйв. Патрик пристально смотрел на нее. Она выдержала его взгляд в течение нескольких секунд, затем он моргнул и отвел глаза в сторону, на вышитый очечник. Футляр был уже старенький и сильно потертый, в некоторых местах нитка за долгие годы совсем истерлась. Какое-то время он внимательно разглядывал его, словно пытался распознать вышитое на нем слово… За что, за какой кончик ниточки ухватиться?

– Вы говорите, что не видите никакой связи? – спросил он, заставив себя наконец вернуться к делу.

– Никакой.

– Уверены?

– Вполне.

Мэйв сняла очки и положила их обратно в очечник. Руки ее тряслись, на лбу выступили капельки пота.

– Знаешь, дорогой, – сказала она, – что-то я неважно себя чувствую. Похоже, у меня что-то с желудком, а может быть, начинается летний грипп. Я вся дрожу от холода. Почему бы тебе не взять эти заметки с собой?

– Обязательно, Мэйв, – ответил он, не сводя с нее глаз.

Мэйв дрожала – не потому, что в комнате стало прохладнее, а потому, что впервые Патрик Мерфи глядел на нее так, словно видел в ней врага. И у него были на то все основания.

Пальцы Марисы болели от бесконечного проталкивания иглы сквозь плотное полотно, когда она одну за другой вышивала подушечки словами «Вернем Роуз домой». В магазинчике Лили стояла тишина, нарушаемая лишь звуками музыки; это были стереозаписи группы «Спирит» и любимая песенка Джессики «Аврора», которую она ставила снова и снова. Со стороны бухты доносились звуки судов и чаек. Мариса шила, и попутно в памяти ее возрождались картины детства, когда она сидела у мамы на коленях и та учила ее чинить одежду.

– Так, так, умница, – повторяла мама, хвалившая девочку за неумелые, крупные стежки, самые плохие из тех, что можно вообразить. – У тебя уже начинает здорово получаться!

Мариса любила все, что было связано с матерью, все, что они делали вместе. Шитье, готовка, работа в саду – это не имело значения. Даже вождение машины. Когда Марисе было всего двенадцать лет, мама разрешала ей садиться за руль их ярко-оранжевого «вольво» и самостоятельно перемещаться в пределах тупика, где находился их дом. Девочке завидовали все ровесники.

Мама научила их с сестрой тому, как нужно сажать черенки, окучивать розы под молодыми побегами, находить трех– и пятилипестковые венчики на старых розовых кустах, пересаживать оранжевые дневные лилии, подрезать плющ, искать дикую смородину; она предупредила о том, чтобы они никогда не подходили близко к лебедям – потому что лебеди, хотя и красивы и грациозны, очень агрессивны и могут напасть на человека.

От лебедей Мариса научилась защищаться, а от сладкоречивых мужчин – нет. Например, от Теда. Подняв глаза, она взглянула на Джессику, сидевшую в другом конце помещения. Сегодня была их очередь дежурить в лавке Лили. Мастерицы старались сделать так, чтобы магазин постоянно работал и дело шло как можно успешнее, так, чтобы к возвращению Лили и Роуз им не пришлось беспокоиться о средствах.

Лили просила Энн, которая в ее отсутствие вела бухгалтерию, выплачивать зарплату каждому, кто трудился в «Стежках». Многие вышивальщицы отказались получать ее и направляли эти средства на проект «Вернем Роуз домой». К сожалению, у Марисы не было такой возможности.

Их с Джессикой финансовое состояние находилось в тяжелом положении. Как тщательно ни старалась она спланировать побег, ей не удалось предугадать подобные трудности. Она последовала некоторым советам, найденным ею на сайтах, посвященных вопросам домашнего насилия: вела себя как можно спокойнее, так, чтобы Тед не заподозрил ее намерений, прятала деньги в холодильнике в пустой банке из-под апельсинового сока, постепенно снимала со счетов деньги, полученные при продаже дома.

Тед уговорил ее разместить деньги на его имя по многим вкладам, в том числе на его основном счету на бирже, где он работал. Туда попала вся пенсия, причитавшаяся Марисе после смерти мужа, и все наследство, оставленное ей отцом. Тед создал видимость такой нежной заботы, готовности помочь ей вложить деньги по-умному, чтобы им не о чем было волноваться. Он казался бесконечно великодушен, в то время как на самом деле просто постоянно использовал их. Чем дольше Мариса жила от него на расстоянии, тем больше начинала понимать. Возможно ли, что всего несколько месяцев назад – сразу после побега – она металась в сомнениях, даже скучала по нему, по его объятиям.

Он напоминал ей доктора Джекилла и мистера Хайда 9. Он мог казаться таким милым и забавным, но его настроение было подвержено мгновенным переменам – как гроза среди ясного летнего неба. И эти возможные перемены держали их с Джессикой в постоянном напряжении.

Теперь, слушая, как «Спирит» исполняют свою «Одинокую дочь», Мариса поглядывала на Джессику, думая о том, как долго им еще предстоит скрываться. При мысли о том, что Лили сейчас находится в Бостоне, в Новой Англии, Марису охватывала ностальгия по дому. Она скучала по сестре Сэм и по той музыке, которую они когда-то слушали вместе. О чем она думала, когда тащила свою дочь сюда, на север? В это время зазвучала песня «Белое проклятие», сильно и пронзительно.

– Мам? – спросила вдруг Джессика.

– Что, милая?

– Когда вернется Роуз?

– После операции, причем пройдет недели две, пока ей разрешат выйти из больницы.

– Мне хочется с ней поговорить.

– Я знаю. Скоро поговорите.

– Она ведь так рада будет вернуться домой, правда?

Мариса кивнула, посмотрев на Джессику с любопытством: забавно слышать, как Джессика называет это место домом.

– Здорово, что мы живем в таком холодном месте, – сказала Джессика, – где столько китов, сов и ястребов, и друзей тоже. Я никогда не думала, что стану членом тайного общества.

– Это ты «Нанук» имеешь в виду?

Девочка кивнула:

– Ведь они нас совсем не знали и все-таки сразу приняли к себе. А теперь – погляди! – мы можем зарабатывать деньги для Роуз.

У Марисы подкатил комок к горлу. Слышать, как дочь счастлива и благодарна, стоило всех страданий, повлекших за собой решение бросить все, бросить дом, даже отказаться от собственных имен. Как в Интернете, подумала она, где каждый придумывает себе звучное имя и персону. Не совсем привлекательно, честно говоря. И все же она поступила точно так же. Бывало, что она сама общалась в Интернете, когда ей не спалось или не хотелось поддаваться угрюмым настроениям.