– Вот и я бы тоже, – сказал Патрик. Джо слышал, как тот тяжело дышит в трубку – вероятно, его сильно волнует перспектива наконец-то взять Эдварда хоть за что-то, пусть не за Мару. Джо зевнул и хорошенько проморгался.

– Бедная Мэйв, такой стыд на ее седую голову, – сказал он.

– Мэйв?

Ну да. Кстати, жена видела, как позавчера ее увозила скорая. Клара Литтлфилд сказала Таре, что у нее что-то вроде приступа, ее забрали в больницу. Надеюсь, она выкарабкается. Ей будет приятно знать, что сковородка для Эдварда – этого дристуна – уже греется на огне.

– Спасибо тебе, Джо, – сказал Патрик.

– Не вопрос, старина, – сказал Джо. – Слушай-ка…

Но Патрик уже дал отбой. Связь прервалась. Джо взглянул на телефон и покачал головой. Он слыхал, что Патрик слишком близко к сердцу принял дело Мары Джеймсон. Джо его ничуть не осуждал – все люди человеки, даже копы. Он глубоко уважал Патрика Мерфи, и искренне расстроился, узнав, что его брак распался. Сам Джо точно знал, что никогда такого не допустит – слишком много он потерял бы с Тарой.

Окончательно проснувшись, он вдохнул аромат кофе. Затем вылез из постели и отправился на кухню поцеловать жену.

***

Патрику стоило немалого труда убедить Марису сообщить ему, где живет Лили. Ее очень воодушевил его звонок в ФБР и то, что обозначилась реальная возможность накрыть Теда. Одновременно с этим она была поражена и обескуражена тем фактом, что, как утверждал Патрик, Эдвард Хантер – официальное имя Теда – имя человека, некогда женатого на Лили.

– Не может быть, – сказала она.

– Отчего же? Просто он широко распустил щупальца.

– Но это невероятно, что и я и Лили попали сюда, в одно и то же место, так далеко от дома…

– Честное слово, могу ручаться, что если вы с Лили побеседуете на эту тему, то очень быстро выясните, что именно побудило вас выбрать Кейп-Хок. Наверняка одни и те же причины.

– Я руководствовалась сугубо личным желанием досадить ему, – ответила Мариса, вспоминая фотографию китобойного судна, принадлежавшего прадеду Теда, волшебный вид его обледенелых мачт на фоне скал Кейп-Хок. – И, признаюсь, горда этим. Пусть ему хотя бы немного отольется то унижение, которое я прошла.

Ручаюсь, что Мара – Лили – тоже держала в голове нечто подобное. И наверняка выбрала это место как большую фигу в кармане этому ублюдку, который выкурил ее из дома. Извиняюсь за грубость.

– Да нет, все понятно, – ответила Мариса. – Однако уже поздно. Мы устали. Послушайте, как я поняла, что-то случилось с бабушкой Лили и ей следует об этом знать. Но Лили только что пережила события, связанные с Роуз. Неделю назад ее дочь перенесла открытую операцию на сердце, и я просто не могу допустить, чтобы вы ее потревожили сегодня. Приезжайте-ка завтра утром, и я вас к ним отведу. Обещаю.

Патрик Мерфи стоял у двери и глядел вниз, словно раздумывая, верить ей или нет. Мариса понимала, что у него есть веские основания для разного рода подозрений. Такие женщины, как они с Лили, становятся очень хитрыми, изворотливыми и изощренными в способах самозащиты. Из долгого опыта общения со своими обидчиками они научились притворяться, что все прекрасно, в то время как тайно вынашивали планы бегства.

Чтобы убедить Патрика в том, что она намерена сдержать слово, Мариса протянула ему руку. В углах его глаз сосредоточились глубокие морщины, а ладонь показалась ей жесткой и мозолистой. Он крепко пожал ей руку. Мариса чувствовала, что ему хотелось бы еще на какое-то время бросить здесь якорь, чтобы убедиться в надежности данного порта. В ответ она серьезно, без тени улыбки, поглядела на него.

– Я хочу, чтобы вы мне верили, – сказала она. – Поэтому я вам сейчас что-то скажу. Только обещайте, что тут же это забудете. Договорились?

– Договорились, – согласился он, и голос его прозвучал настолько устало, словно это старый, окончивший карьеру боец.

– Мое настоящее имя – Патриция.

– Патриция, – повторил он.

– А мою дочь в действительности зовут Грейс.

– Патриция и Грейс, – эхом отозвался он.

– Но только никогда не называйте нас так, – сказала она. Никогда.

– Чудесные имена, – восхитился Патрик.

– Так нас звали, когда мы жили с Тедом. Но как бы там ни было, мы уже другие. Теперь мы Мариса и Джессика. И это навсегда. Понимаете?

– Конечно, – сказал он.

Мариса еще раз пожала ему руку и увидела свет в его усталых глазах.

– До завтра, – сказала она. – Приезжайте к девяти, и я отведу вас к Лили.

– Тогда до утра, – ответил он. И по мере того как он удалялся по направлению к машине, Мариса глядела ему вслед в надежде, что он понял, что ему не о чем беспокоиться. Он мог спокойно отправляться спать, зная, что она никуда от него не сбежит.

Глава 27

Проснувшись в доме у Лаэма, Лили не сразу поняла, где она. Сквозь деревья сияло солнце, и из окна открывался вид на простор голубого залива, словно чудесный сон все еще продолжался. Ночь она провела почти без сна: несколько раз наведывалась в комнату Роуз, чтобы убедиться, что она равномерно дышит и спокойно спит. В середине ночи она почувствовала, как Лаэм лег рядом с ней на большую двуспальную кровать. Ржавые старые пружины скрипнули под его весом, и его тело, согнувшись, прильнуло к ее спине. Ночь была теплой, даже здесь, наверху холма, где постоянно дули сильные ветры с залива Святого Лаврентия. Мерное биение сердца Лаэма и его дыхание ей в затылок успокоили Лили, и она наконец уснула.

Ей то и дело снились какие-то тревожные невнятные сны, но, едва начало вставать солнце, она вдруг проснулась, села на постели и четко произнесла одно слово:

– Бабушка.

– Лили, – шепнул Лаэм.

Она обернулась, стараясь удержать равновесие. Каменные стены, свинцовые окна, темно-зеленая отделка – нет, это не Хаббардз-Пойнт. Туман в ее сознании постепенно рассеялся, и она поняла, что ей снился пляж. Снилось, как она входит в бабушкин розовый сад, и ноги ее в песке, и бабушка споласкивает их из лейки. Она почти реально видела маленький круг из ракушек и песчаный доллар, залитые цементом.

– Полежи еще немного, – предложил Лаэм. – Ты почти совсем не отдохнула. Тебе наверняка предстоит трудный день.

Лили удалось сообразить, что он имеет в виду предстоящие расспросы полицейского; кроме того, нужно было внимательно следить за тем, как Роуз станет адаптироваться к прежним условиям после больницы. И все же внимание ее сосредоточилось на бабушке. Она чувствовала, как в окна веет теплым ветерком, готова была поклясться, что физически ощущает аромат роз Хаббардз-Пойнт.

Выбравшись из постели, она снова сходила проведать Роуз – чувство бдительности сохранялось в ней подсознательно. Вернувшись, она свернулась в объятиях Лаэма, закрыла глаза и постаралась успокоиться. Тело ее было напряжено, позвоночник натянут, как струна. Лаэм погладил ее по плечу, по спине. Даже одно то, что он был рядом вселяло в нее уверенность и покой и давало возможность что-то обдумать. Сон потряс ее. В последнее время она постоянно чувствовала присутствие бабушки. Начиная с вечера накануне отъезда в Бостон ей то и дело чудилось, словно Мэйв зовет ее, словно ее голос долетает по летнему воздуху.

Зов родного дома на юге Новой Англии был очень силен. Но Лили всецело была поглощена здоровьем Роуз и вытеснила это желание из мыслей. Но сегодняшний сон был так ярок, что долее пренебрегать своими чувствами Лили не могла. Она глядела в темноту и размышляла обо всем этом.

Самые большие опасения и страхи она постоянно связывала с Эдвардом и тем, что от него можно было ждать по отношению к ней самой, бабушке, а теперь и Роуз. Девять лет, прожитые ею на этом скалистом суровом канадском побережье, укрепили ее – так же, как укрепило ее и материнство. Рождение Роуз изменило мир, изменило Лили. С того мгновения, когда Лаэм передал ей на руки дочь, она превратилась в тигрицу. Теперь за своего детеныша она готова была драться до конца.