– Но какое отношение Эдвард имеет к Камилле? – недоумевал Лаэм.

– У него на стене висела фотография в рамке с изображением китобойного судна зимой в доке. Прекрасное, просто завораживающее своей красотой, с обледенелыми мачтами и канатами зрелище. Эдвард всем рассказывал, что этим судном владел его прадед, капитан-китобой. Это ложь, как и выдумки насчет Гарварда; но он так часто ее повторял, что, по-моему, сам в это почти поверил.

– А как называлось судно? – спросил Лаэм.

– Оно называлось «Пик». – И глаза Лили заблестели.

– Это судно принадлежало моему прапрадеду, Текумзее Первому Нилу.

Теперь я тоже это знаю, – сказала Лили. – Так вот. Я часто смотрела на эту фотографию и чувствовала, словно лед в моем сердце прямо оттуда. Лед в жилах, ледяной холод, который я ощущала в себе, живя в Эдвардом. Эта фотография была ему нужна только для того, чтобы убеждать людей в своем происхождении из рода капитанов-китобоев. А меня завораживал сам пейзаж. Скалы, замерзший фьорд, состояние глубокой зимы – все такое чистое, суровое. Это очень отвечало моему внутреннему состоянию.

– А как ты узнала, где была сделана эта фотография?

– Отследить источник оказалось чрезвычайно просто. Это был оригинал, сделанный известным фотографом. В коричневатых тонах, на желатиновой дощечке, очень ценный. На обратной стороне имелась марка студии, и я туда позвонила. Выяснилось, что некогда фотография принадлежала Камилле.

– У нее довольно внушительная коллекция морских пейзажей наших краев – настоящие творения искусства, – сообщил Лаэм, изумленный подобным совпадением.

– Я была потрясена, прочитав имя заказчика на квитанции, потому что это было имя той самой женщины, которая ставила памятник жертвам паромной катастрофы. Я еще помню, как тогда подумала: какое странное, непривычное имя – Камилла Нил. И уж совсем не могла представить, что однажды встречусь с ней.

– Так вот почему ты приехала именно сюда? По этим двум причинам?

– Отчасти да. Меня подкупило, что это место как-то связано с родителями, а потом мне казалось, что я никогда не видела такой красоты, как в Кейп-Хок. Во мне родилось чувство тайной, мелкой мести, заменившее тот комплекс ощущений, который я испытывала рядом с Эдвардом ежедневно. Я решила воспользоваться тем же изображением, которое он использовал для поддержания легенды о своих предках. Причем он говорил всем, что Кейп-Хок находится где-то в Ньюфаундленде, потому что не имел ни малейшего представления об этом месте.

– Хорошая была мысль! – засмеялся Лаэм и обнял Лили.

– К тому же это очень далеко.

– От Эдварда, – уточнил Лаэм.

Что само по себе было замечательно, – кивнула Лили. – А вместе с тем и ужасно, потому что и от бабушки тоже было очень далеко. Она хотела, чтобы я сбежала и просто исчезла; дала мне денег и помогла замести следы – врала полиции, это уж точно.

– А именно Патрику Мерфи, – снова уточнил Лаэм.

В тот момент, когда в гостинице все бросились поприветствовать Роуз и столпились вокруг Лили, Лаэм вдруг увидел глаза этого человека – они светились счастьем при виде женщины, которую он называл Марой. Но было и что-то еще – какая-то грусть, будто его предали. И Лаэм проникся к нему симпатией.

– Да, – сказала Лили. – Как ты думаешь, он сказал правду? Моя бабушка действительно хочет, чтобы он меня нашел?

– Я думал, она знает, где ты. Почему бы ей тогда просто не позвонить?

– Она не знала, куда я уехала. Мы решили, что это единственный способ по-настоящему защитить нас с Роуз. Я послала ей несколько пустяковых вещиц: газетную вырезку, очечник почетного члена «Нанук», членский билет в местном «Аквариуме». Я просто думала, что если Нэнни доставляет такое счастье мне и Роуз, то, может быть, между нами и Мэйв установится какая-то связь через собратьев-китов.

– Почему ты не называешь ее бабушкой? – спросил Лаэм. Про себя он отметил, что Лили упомянула Нэнни, но не хотел выказывать волнения по поводу ее местонахождения – она по-прежнему двигалась на юг и, когда он последний раз получал о ней данные, кормилась где-то в районе Блок-Айленда.

– Я бы с удовольствием ее так называла, – ответила Лили. – Но у меня по-прежнему нет твердой уверенности в том, что мы в безопасности. Если Эдвард узнает, что мы живы, он явится за Роуз, я уверена. Наверное, я уже дала ему основания требовать с меня законных гарантий – тем, что сбежала и исчезла. Лаэм, что будет, если он станет требовать Роуз?

Я не просто так сказал, что сказал, а вполне сознательно, – отчеканил Лаэм с небывалой для него серьезностью. Он знал точно, что, если Эдвард Хантер – или еще кто-то – попытается причинить Лили и Роуз зло, он убьет этого человека не моргнув глазом. После всего, что тот сделал с Лили, Лаэму это даже доставит искреннее удовольствие.

Лили прильнула к его груди, приподнявшись на цыпочки, и поцеловала. Он почувствовал, как по телу прошел жар, захлестнув каждую его частицу. Он так долго держал в себе тайные чувства к Лили и Роуз, потому что знал, как Лили закрыта, как она настороженна, как работает инстинкт самообороны. Возможно, он сознавал, что и с ним отчасти происходило то же самое.

И вот теперь, когда Роуз спокойно спала наверху, а они целовались внизу на кухне, Лаэм почувствовал, как эти заслоны рухнули. Они сдали друг другу крепости, добровольно и навсегда. Она крепко обнимала его обеими руками, и Лаэм прижимал ее к себе всем сердцем, обнимал всем своим существом. Ему хотелось коснуться каждой ее частички, каждой клеточки ее кожи, прямо сейчас. Именно так люди осознают, что они живы, подумал он. Доставлять друг другу радость – разве не для этого дана жизнь? Они с Лили упускали так много и так долго. Нужно было немедленно начинать восполнять потери, подумал он, крепко целуя женщину, которую любил.

Джо Хоулмз мирно спал дома в Хаббардз-Пойнт. Окна были распахнуты, и морской бриз овевал прохладой его голую спину. Он доносил с собой запахи прибрежных трав, песчаных отмелей на отливе и цветов из сада Тары, его жены. Накануне он отработал ночную смену по делу офисного преступления, прослушивая телефонные разговоры банкира из Стэмфорда. Поэтому, когда зазвонил телефон, не слышал звонка. Но телефон зазвонил снова, и он послал кому-то на другом конце сто чертей в бок. Потом зазвонил домашний телефон, и Тара осторожно потрясла Джо за плечо.

– Послушай, дорогой, это Патрик Мерфи, – сказала она. – Который вышел в отставку. Тот, что вел дело Мары, помнишь?

– Бр-р-р-р, – встряхнулся Джо и прохрипел в трубку: – Хоулмз слушает.

– Привет, Джо. Это Патрик Мерфи. Извини, что разбудил тебя, но дело крупное.

– Информация по этому козлу-банкиру из Стэмфорда, надеюсь?

– Не угадал, по Эдварду Хантеру.

– Это который муж Мары Джеймсон?

– Он самый.

– У тебя появились новые сведения? О Маре?

– Да, – ответил Патрик. – Я обязательно расскажу, только потом. Сначала другое – мошенничество в Интернете. Скажи, ты что-нибудь знаешь об аферистах, делающих деньги на досках объявлений? О вымогателях, фальшивых благотворительных фондах?

– Как не знать. Только это очень трудно доказать, трудно проследить. Главным образом потому, что эти жулики очень скользкие и неуловимые. Они проводят аферу и исчезают. Постоянно меняют имена. Их поймать за руку практически невозможно, разве только кому-то вдруг удастся зафиксировать IP-адрес этого деятеля, прежде чем он испарится.

– А если удалось сохранить распечатку всей аферы?

Вот теперь Джо проснулся и приподнялся на локте. Все равно через час подъем; он уже чуял носом, что Тара варит на кухне кофе.

– Тогда можно взглянуть, – сказал он. – Если еще не поздно и этот тип не ушел в подполье, можно его прижать, установив его IP-адрес и выяснив, где он окопался в городе. Ты хотел мне что-то сообщить насчет Мары.

– Пока только то, Джо, что предположительно этот тип – Эдвард Хантер.

– Эх, с каким бы удовольствием я прищучил этого высокомерного говнюка! – крякнул Джо.