О. Павлу Ниицума толковал утром, что нужно побуждать ленивых катихизаторов к проповеди и труду — наказанием вычета из содержания. А он уже отдал приказание о. Феодору Мидзуно наказать Павла Хатада сокращеньем жалованья. По всему видно, что плох о. Ниицума для управления Церкви. Проповедует рьяно, да и то больше λοχομαια, — управлять же не способен. Посмотрим, что впереди. Но, кажется, иметь его в виду для епископства рано. Способности по управлению, если не разовьются, ныне совсем плохи. Сделал ему выговор и сказал, что таких вещей, как наказание уменьшением содержания, нельзя поручить зря человеку, который и сам–то ненадежен в поведении…

Сегодня на колокольне подняли еще два колокола — второй и третий. Дай Бог им всем звонить во славу Божию!

Но не это все, не мелочные обыденные нужды занимают мою душу и гложет сердце. Протестантство (буду вперед это проклятое протестантство писать без буквы «т»: протестанство, — жаль, что не умею больше сократить, но с паршивой собаки хоть шерсти клок) потоком разживается по стране; все воспитание в стране в руках протестантских миссионеров; католики не уступают им в числе и рвении. А у нас никого, и невидны мы, или, если видны, то презираемы — Господи, послужат ли к чему мои усердные ежедневные молитвы о просвещении сей страны светом истинного Евангелия! Не нам, Боже, судить; нам только — «стыдение лица»! Но не обрати нам во грехи, по крайней мере, наши труды служить Тебе! …Боже, не дай по смерти мучения, равного испытываемому здесь, при виде, как преуспевает злоба католичества и нечестие протестантства!

31 августа/12 сентября 1889. Четверг.

Со вчерашнего вечера почти вплоть до сегодняшнего утра продолжался ураган. Не успели мы разобрать лесов на колокольне, уже начав разбирать; потому мало закрепленными некоторыми жердями, раскачиваемыми ураганом — едва щели в одном из шатров под крестом, — вогнута поверхность в дюйма три, — и испорчена медная крыша в двух местах. Слава Богу, однако, что беда этим ограничилась. Ураган был силы необычайной: все леса покривило, на куполе в шести местах листы приподняло (беда легкопоправимая), сломало в саду вишневое дерево и в редакции иву, повалило почти все заборы, где только было свободно ветру, — это в Миссии, а в городе, на окраинах, немало рухнувших домов, — в предместье же и гибель людей была под развалинами домов.

Недавно вернулся от аглицкого бишопа Bickersletl’a (это — фамилия–то, — если это не безобразие, то что же не прекрасно на земле?), куда зван был по случаю остановки у него аглицкого путешественника Reverend Londsdale. С сим я встретился в 1880 году в Киеве, куда он прибыл осматривать все, и где в Лавре я не счел нужным воздержать чувство жалости к одной даме, какой–то случайной водительнице Лондсдале по Лавре. Пустив ее на волю с ее плохим французским языком, я с еще более плохим аглицким принял сего британца с каким–то юнцом при нем на свой чай, — и водил его на колокольню, в пещеры, всюду. Чувство благоговения к святым киевским мощам, по–видимому, в нем не возбудил, как ни старался в том, — не видно сего ныне. А пришел он третьего дня сюда осматривать Миссию. Показал, — водил на леса, рассказал о Миссии, что он спрашивал, дал статистический лист и карту Церквей. Ныне вновь он требовал некоторых пояснений, — и я дал оные, — почему же и не дать? «Отчего Православная Миссия имеет такое очевидное превосходство в успехах перед другими? Два миссионера, мало средств и — семнадцать тысяч христиан!» Я прибавил еще невыгоды православия здесь, — оно из страны, не стоящей наверху цивилизации, — тогда, как католичество и протестантство из самых образованных стран и прочее. — «Так чем же объяснить?» — Да чем же другим, как, не тем, что православное учение стоит тверже, чем католичество и протестантство? — Впрочем, как печально, что мы не одними усты проповедуем здесь Христа… И рассказал пример Reverend Jefferis’a в Маебаси, как я не мог позволить ему говорить проповеди в пашей Церкви. Наш священник, например, о двух источниках вероучения, — он об одном, наш — о семи таинствах, он о двух, — слушатели, какое же впечатление вынесут! Лондсталь не мог не согласиться.

3/15 сентября 1889. Воскресенье.

Завтра начнутся послеканикулярные классные занятия, а сегодня вечером во всех школах были дружеские собрания (симбокквай). Сначала семинаристы принесли билет, — прогонял несколько раз: «Не все, мол, собрались, — после сделаете собрание»; уперлись: «Все уже сговорились, и хотели непременно сегодня»; нечего делать — дал 2 ены, известно уж, — у ребят что загорится, от того их трудно удержать. Да и зачем удерживать, если что хорошее. А «симбокквай», в самом деле, какая прекрасная у них выдумка! Наговорятся добрых речей всласть (худых они и сами между собою не позволят), нагрызутся в то же время орехов и дешевых пряников и надуются кипятку, что тоже невредно, а заснут потом как!

Услышав, что семинаристы делают дружеское собрание, Катихизаторская и Причетническая школы пришли и для себя брать разрешение сделать тоже; но в то время у меня сидели начальницы Женской школы с рассуждением о распределении классов; чем же девочки–то виноваты, что у них не может быть «симбокквай»? Дано и им две ены — купить орехов и пряников и учинить собрание. Чрез полчаса уже слышалось из Женской школы стройное пение: «Царю Небесный», которым открывалось собрание; после того также стройно пропет был национальный гимн и, вероятно, началось лущение орехов. Еще чрез полчаса пришли звать на собрание в Катихизаторскую и Причетническую школу.

Отличное угощение — из бисквитов, груш, чая и суси; красноречивые речи почти всех, участвовавших в собрании, кроме юных учеников Причетнической школы, — стройное пение церковных песен между речами, с аккомпанементом фисгармонии, — все это так мило, хорошо! Пусть себе и вперед будет так.

Ураган и дожди в нынешнем году причинили особенно много бедствий: рис вздорожал, что для Миссии, при ограниченности средств, очень печально. Дороги до того испортились, что многие еще не явились в школы по сей причине. — Разрушено много домов; например, в Карасуяма дом учеников Матфея и Гавриила Тода [?] ухнул от порыва урагана в двенадцать часов ночи и накрыл четырнадцать человек — и истинно чудо милости Божией — ни один человек не был ранен даже! Не спали в доме в то время только потому, что готовили детей в дорогу сюда; истинно Ангел Божий сохранил!

9/21 декабря 1889 года. Суббота.

В первый раз открылся фасад Собора: разобрали леса с лицевой стороны. Но со всех других сторон еще — леса, ибо не готовы водосточные трубы; леса также облегают купол, где еще поделки по крыше. Но с фасада Собор очень красив. Белый цвет идет; он знаменует безукоризненность православия пред лицом темного католичества и пестрого протестантства.

31 декабря старого стиля 1889

Ничем особенно добрым, равно как и ничем особенно дурным, сей год не отличился. Пусть же течет с миром в вечность и не глаголет дурное о Японской Церкви, ибо, хотя и много сего было у предстоятелей ее, Господь Своею Благостию покроет все! Аминь!

11 мая нового стиля 1889

Сендайская церковь

и повременные церковные собрания в ней

для приходов священников в ней, для приходов священников

Петра Сасагава (в Сендае)

и Иова Мидзуяма (в Исиномаки и Санума).

Первое собрание было 11 ноября нового стиля 1888 года.

Второе — 17 февраля 1889.

Третье будет завтра, 12 мая 1889.

На первом собрании поставлены были: фукёоин (помощники из христиан катихизаторам в распространении проповеди) и учреждено женское симбоку общество.