Поспешили из Фуса в Киороси. до которого всего 10 чё от Фуса. Христиане ждали, но видны были еще и некоторые язычники, особенно из Оомори, дождавшиеся нашего приезда. Итак, вместо того, чтобы помолиться с христианами и поговорить с ними, нужно было назначить проповедь для язычников, чтобы тем хоть несколько поправить сегодняшний пробел.
Назначили в половине восьмого часа, и, несмотря на такой короткий срок для оповещения — всего час, с половины седьмого собралось слушателей все–таки очень много, почти полный дом, хоть и небольшой. Ровно в восемь часов о. Фаддей начал говорить свою проповедь, продолжавшуюся минут двадцать; говорит он хорошо, довольно умно. Потом я сказал — тоже обычную начальную язычникам; продолжалась до половины одиннадцатого. Слушали усердно, — дай Бог, чтобы было хоть и несколько пользы!
Из пришедших на проповедь из Оомори был, между прочим, Тамура — Ной, отец умершего семинариста, совсем потерявший веру — вот уже несколько лет; пред проповедью я имел время поговорить и с ним — кажется, оживился он несколько, затеплилась искра христианского чувства; просил я его завтра собрать к себе в дом и прочих охладевших или ушедших в протестантство бывших наших христиан в Оомори — я приеду повидаться и поговорить с ними. А их всего по метрике числится 24 человека; быть может, Господь даст, хоть нескольких из них оживить; тогда бы возникла опять совсем завядшая Церковь в Оомори. Обещался Ной исполнить мою просьбу, но почему–то с видимой неохотой. Посмотрим, что будет; но преимущественно для Оомори я завтра целый день останусь здесь, иначе следовало бы уехать завтра утром, в десятом часу, на пароходе в Канаици; кстати, завтра вечером скажу еще проповедь для язычников в Фуса, где христиане обещались собрать слушателей.
Остановились в Киороси в нанятом на сей случай доме, ибо квартира катихизатора, говорит он, грязна; увидим ее завтра.
2/14 октября 1892. Пятница.
Киороси. Оомори. Фуса.
Утром, с восьми часов, отслужена обедница, к которой собрались почти все здешние христиане и пришло двое из Фуса. Пели бывшие ученики Семинарии — Иоанн Тоба и Петр Като — очень правильно; катихизатор Иоанн Акаси, помогая им, только мешал. Во время проповеди пришли из Оомори четверо охладевших: Ной Томура и с ним Афонасий Миясима, бывший катихизатор, Петр Хиракава, торговец рисом, Иона Сиина, писарь в Правлении, перешедший в протестантство.
Кончив проповедь, я говорил с ними, и положено отныне учредить в Оомори «Кенкиуквай» для повторения вероучения и для сравнения православия с протестантством, — двукратно в неделю: во вторник и пятницу, вечером, с семи часов; катихизатор Акаси будет приходить в Оомори, и будут они под его руководством читать Догматику; там же, где православное учение будет отличаться от протестантского, читать сравнительное богословие и разбирать, на чьей стороне истина. Обещал я сегодня же написать в Токио, чтобы выслали потребные для того книги. Эти четверо обещали приводить на собрание и других охладевших христиан; я внушал им приводить и язычников, ибо это будет основательное изучение веры с самого начала. Дай Бог им исполнить положенное и воскреснуть для жизни во Христе!
После полдня мы посетили здешних христиан: 1. Старуху Дарью Есиока; сын ее заведует здешней почтой и телеграфом. Дом — очень богатый и самый древний в Киороси, с него началось население здесь; старуха вчера, при самом моем приезде, приветствовала меня ящиком конфет, но прийти сама не могла по болезни ног; видимо благочестивая, желающая внушить христианство своим детям, внукам и правнукам, — которых всех у нее много; ей семьдесят лет, но еще свежая умом и речью; иконка Спасителя у нее маленькая; помолилась мы все перед нею; потом я обещал ей выписать из Токио, из Миссии, книг, а здесь из квартиры прислать икону Богоматери — побольше (что и исполнено; книги выписаны ей: Доотоку–но кангами, Тенкокуно мицисирубе, Кейкенно Ноди и Молитвенник; здесь послал ей, кроме икон, — внешний и внутренний виды храма). 2. Дом Андрея Сина, старый христианский дом, тот самый, в котором я пятнадцать лет тому назад держал проповедь к язычникам; из этого дома — семинарист Иоанн Тоба; дом — зажиточный, торгует железными изделиями. 3. Иоанна Миязаки, того самого, который несколько лет тому назад был в Катихизаторской школе и выключен за неспособностью; человек он, между тем, очень благочестивый; у него жена и трое детей; торгует курями; беден. 4. Совсем бедный дом слесаря Петра, женатого на глухонемой и имеющего двух девочек, тоже глухонемых; но трогательно смотреть на это мирное и благочестивое семейство; Петр истинно богобоязненный человек, жену свою любит и бережет, дети от него не отходят; и жена совсем счастлива; добрая улыбка не сходит с ее лица. О. Фаддей говорил, что недавно Петр прочитал в «Православном Вестнике» об одном бедном, которому просилась помощь, принес ему, о. Фаддею, больше 1 ены для отсылки сему бедному; «Да как же ты накопил, будучи сам бедным?» — спросил о. Фаддей. — «А я даю по несколько рин жене, жена передает их детям, дети же опускают в кружку, — так и накопилось», — отвечает Петр.
Во втором часу отправились в Оомори посетить книжника Павла Сиина, совсем забывшего о своем христианстве, по слухам. На деле оказалось хуже слухов. Принял очень сухо и гордо; я думал было заговорить с ним о христианстве — куда! Понес такую ахинею, что уши вянут! И в буддизме–де Бог, и во всякой другой вере тот же, что в христианстве, Бог; Праотцов Адама и Еву отвергает, потоп тоже; о солнце и луне понес такую дичь, что о. Фаддей рассмеялся, несмотря на все свое старание быть вежливым, и заметил: «Да, ныне уж никто так не говорит»; хуже всего то, что с ним говорить нельзя, только нужно слушать его — не дает говорить; лишь рот откроешь, на полслове перебивает и несет свои химеры. Но жаль мне стало его, — и он тоже крещен; итак, предложил я ему переселиться на время в Токио, дал бы я ему место в Семинарии учить китайщине, а он бы тем временем, живя среди христиан, обновился бы душой, быть может; кстати мог бы заниматься и исправлением японского языка в переводах. Старику (54 года, но седой, растолстевший и обрюзгший) понравилась эта мысль, не его обновления, конечно, а учительства в Токио, и он обещался подумать. Живет он очень богато: пребольшущие дом и сад и много земли; старший сын его врачом, младший учится в гимназии. Хвалился своим толкованием на Конфуция; «Отчего ж не напечатаешь?» — спрашиваю. — «Денег нет», — говорит.
Идя от старого книжника, зашли в Оомори же к молодому, некоему Павлу Миясима, тридцати четырех лет; и этот тоже гордец не малый; прийти ко мне и не подумал; даже и встретил в грязном домашнем платье и без радушия, хотя в волнении почему–то, выражавшемся в дрожании пальцев и голоса. Он когда–то хотел поступить в Катихизаторскую школу, да опоздал и потому послан был мною в Коодзимаци в школу о. Ниицума, но там он пробыл с месяц и вернулся домой — «науки–де для него недостаточны там»; учился затем три года в протестантской школе, хотя протестантство, по его словам, не принял; географию, историю и подобную школьную мудрость, говорят, произошел. Мелькнула у меня мысль попытаться сделать из него катихизатора ныне или, по крайней мере — оживить его душу притоком христианских понятий. «А не желаете ли ныне в Катихизаторскую школу?» — спрашиваю. Прямо обрадовался предложению и тотчас согласился отправиться в Оосака, в первый класс школы, с каникул нынешнего года заведенной там. «Да думайте хорошенько и тогда скажите свое решение». — «Нечего думать, — я готов». — «По крайней мере, до завтрашнего утра подумайте и завтра скажите — я между тем приготовлю письма для вас в Оосака к о. Оно и к учителю Павлу Морита» — говорю. — «А нельзя ли сегодня вечером получить от вас эти письма?» — спрашивает. Что значит такое быстрое и радостное решение? Быть может, это и Зов Божий человеку. Человек он, по–видимому, во всех частях годный для службы Богу; только гордость следует ему исправить; быть может, изучая богословие, и исправится, при помощи Божией. Во всяком случае, для души его полезно побыть в религиозной атмосфере.
