— А я этого и не знала!.. Вы — король?! — Король! сказала она, вспыхнув.

— Ах, но разве полюбили бы вы меня, знай вы, что я король? — воскликнул он.

— Король! Король! — повторяла она, изучая его глазами. — Но когда вы, сидя у моих ног, клялись вот этим самым ртом, вот этими самыми губами, которые я считала искренними, что существуете для меня, и если бы тогда кто-нибудь пришел бы и сказал, что вы король Швеции… Я бы никогда этому не поверила! И надо же было такому случиться, чтобы именно мой отец открыл мне глаза!..

Но голос Густава-Адольфа прервал её.

— Помните ли вы день, когда случай привел меня к вам! — громко заговорил он. — С первой вашей улыбки я понял, что принадлежу вам. Моя душа без остатка была отдана вам… Кем я был? Солдатом, у которого тысячи врагов оспаривали его отечество, королем без короны, почти изгнанником, ссыльным? Лихорадка пожирала мои дни: ни часа без тревог, всегда и во всех козни, борьба. Но мою бесконечную тоску прервали, наконец, вы, в вас я нашел утешение своему безрадостному существованию! Возле вас я начал дышать полной грудью, вы отогрели мое сердце, только с вами я стал обладателем тех благ, которые есть даже у самых ничтожных из моих подданных: благ, которые заставляют их любить жизнь. В вашем лице я имел руку друга, преданное сердце и, наконец, женщину! Нет, не смотрите на меня такими сердитыми глазами! Ну а если государственные дела отнимали у меня свободу, то душа моя не изменила вам, она никогда не прекращала принадлежать вам!.. Ваш образ следовал со мной повсюду, он утешал меня в сражениях и был моей надеждой на возвращение. Единственные часы, когда я почувствовал опьянение жизнью, я испытал именно здесь, нигде больше мое сердце так не билось… Верьте голосу, который говорит вам это! Если бы не было необходимости защищать народ, вверенный мне: защищать от поляков, датчан, русских, австрийцев, разве покинул бы я хоть на один день этот белый домик, где я встретил вас! Ах, сколько раз я мечтал спуститься с королевского трона, где отдых мне не позволен! Я бы сделал это несомненно, если бы долг чести не связывал меня!.. и потому что я король — вот вы уже больше и не любите меня!

— Ах, я вас все ещё люблю, потому и прощаю! — зарыдала Маргарита.

Король вскрикнул и хотел заключить её в свои объятия. Но она поднялась и сказала:

— Густав-Адольф! Маргарита умерла. Здесь перед вами только дочь Авраама Каблио, человека, который сражался за Ваше величество. Остальное забудьте!

— Могу ли я забыть? — растерянно произнес Густав-Адольф.

— Вы сможете, если будете думать о Швеции! Швеция под угрозой, вы сами это говорили. Отдайтесь ей всецело. Отчизна — вот кто теперь ваша невеста, ваша жена, ваша любовь! Выше шпагу, Сир — и защищайте свою страну. Я возвращаю вам Швецию! Вот соперница, мой горячо любимый король, к которой я не могу вас ревновать!.. Европа в огне, сказали вы мне однажды: разбушевались страсти, провинции и королевства втянулись и запутали в опасных играх. Пусть Швеция, воодушевленная вами, вступит в борьбу, пусть её участь будет счастливой. За дело! А мое сердце, в котором вас никто не заменит, будет всегда биться во имя Густава-Адольфа.

Король стоял в нерешительности; никогда Маргарита не казалась ему более красивой и трогательной. Но он слишком хорошо знал её, для того, чтобы понять, что потерял её.

— Вы этого хотите, Маргарита?! — спросил он, вздыхая. — Нет больше Маргариты! К оружию, Сир!

— Тогда, прошу вас, вашу руку, ваши губы в последний раз! И да спаси вас Бог! Шпага вынута, и больше я не вложу её в ножны!

Из глаз Маргариты, излучающих любовь, текли слезы, она обхватила голову короля руками… ей казалось, что сердце её вот-вот выскочит — так сильно оно билось. А затем указав ему на морские дали, за которыми был германский берег, она сказала:

— Вот ваш путь!

Раздираемая безумным волнением, совсем обессилевшая, Маргарита упала в кресло. Рыдания вздымали её грудь, её руки повисли вдоль тела. Густав-Адольф бросился к её ногам. Сколько часов провел он когда-то подле неё в счастливые времена, тогда она верила в него! Он не смел говорить теперь, и держал её в своих объятиях.

Маргарита была в полном изнеможении. Какое-то время она оставалась неподвижной, уронив голову на плечо короля и плача. Потом она порывисто встала, её глаза горели. Не сдерживая слез, ручьями бегущих по щекам, Маргарита сказала:

— Сир, для вашего величества отныне я лишь подданная, мать одного из ваших подданных. И пусть завтрашнее солнце больше не застанет вас здесь!.. А чтобы эта наша встреча была последней, я хочу, чтобы мой отец узнал о вашем решении.

Она позвонила в колокольчик. Вскоре после того вошел Авраам.

— Отец, — сказала она, — вот король, который собирается уничтожить врагов нашей религии.

— И он принесет в жертву этому делу свою жизнь?

— Ах, я клянусь вам в этом! — воскликнул Густав-Адольф.

На что Авраам ответил:

— Я снарядил корабль для своей страны в то время, когда она воевала с Данией, — сказал он, — и ещё большее число я снаряжу для защиты нашей веры. Моя кровь и мое золото — ваши, Сир.

— Тогда я назначу вам свидание в Карлскроне: я хочу, чтобы все корабли, имеющиеся в Швеции, собрались там.

— Мои фрегаты будут отовсюду, и пусть все узнают, на что способен человек истинной веры.

Маргарита подняла на отца умоляющие глаза.

— Позвольте мне последовать за вами, — сказала она. — Вы станете воодушевлять своим примером экипажи кораблей, набранные вами; я буду молиться за тех, кто пойдет сражаться, а ребенок увидит там издали того, с кем он больше не встретится.

Она едва стояла на ногах. Авраам поддерживал её за талию:

— Идите же, дочь моя, Бог услышит ваши молитвы, и благословит наши усилия.

Уже через несколько мгновений раздался топот лошади, скачущей галопом, что говорило о том, что Густав-Адольф был теперь далеко от белого домика. Она почувствовала как сердце сильно застучало в её груди. Авраам Каблио появился вновь, держа ребенка за руку.

— На колени, сынок, на колени, и Бог спасет короля! сказала она. — Впереди — война!

В последний раз Маргарита спала под крышей этого дома, который долгое время служил ей убежищем. На рассвете слуги, посланные её отцом, сообщили, что все уже готово к отъезду.

Кровь забурлила в жилах старого моряка при мысли о новых войнах. Он разослал гонцов по всей стране, чтобы ускорить снаряжение кораблей. Он опустошал свои ларцы, покупая вооружение, провизию. Он хотел, чтобы его корабли, корабли Авраама Каблио, были самыми боеспособными и оснащенными лучше других на флоте.

Тем временем Маргарита послала записку г-ну де ла Герш.

Из нескольких слов, сказанным Арманом-Луи накануне, она поняла, что ему надо было срочно увидеть короля. Она назначила ему свидание недалеко от Готембурга, на Карлскронской дороге.

Вскоре она расставалась с белым домиком — глаза её были полны слез, щемило сердце, давило грудь. Она понимала, что не будет уже тех счастливых дней, какие она прожила здесь. Она прощалась с любимой мебелью, с каждым деревцем, с каждым кустиком. Все наводило её здесь на приятные и веселые воспоминания. Теперь их связь была разрушена. Она уходила медленно, держа сына за руку, и все время оглядываясь.

— Все кончено! Все кончено! — горестно повторяла она.

На повороте тропинки её окликнул мужской голос. Она задрожала. Авраам Каблио был перед ней верхом на лошади в походном костюме рядом с каретой. Она отвернулась: больше не суждено ей видеть свой белый домик! Она всхлипнула и надвинула на голову длинную густую вуаль.

— Прощай! — прошептала она надломленным голосом.

Когда вскоре она выглянула из кареты, не видны были уже дома Готембурга — их скрывала холмистая местность, и белая пыльная дорога вела в глубь черного соснового леса.

Через час король Густав-Адольф и офицеры, созванные им в Готембург под предлогом смотра корпуса новобранцев, вышли на Карлскронскую дорогу, где к тому времени сосредоточились флот и армия в предвидении событий, которые могла ускорить война.