— Побеждены! — повторял, не переставая, Рено.

— И обе, — узницы! — повторял Арман-Луи.

Шли часы, и самые невероятные идеи рождались в их умах. Адриен и Диана казались более выдержанными и спокойными, чем мужчины.

— О! Чего вы боитесь? — говорила мадемуазель де Сувини уверенным голосом. Вы не можете сомневаться в том, что мое сердце может измениться. Моя жизнь до этого — это цепь испытаний. Считаете ли вы меня неспособной перенести новые? Мое сердце готово ко всему и я останусь верна имени, которое ношу. Через несколько месяцев, быть может, мы снова увидимся. Нам останется впереди ещё много лет, чтобы быть вместе. Выше голову, друг мой, и надейтесь на лучшее! Бог, вырвавший меня из лап мадам д`Игомер, снова поможет мне. Я надеюсь на Его милость. Придет день, когда воспоминание о Магдебурге станет для вас историей. Это останется в прошлом. Дайте мне вашу руку, Арман-Луи, и вручите свою судьбу провидению. Оно не ошибается!

Диана в это время говорила о том же с Рено, но с иронией, отличавшей её характер от характера сестры.

— Разве вы теперь не тот человек, которого я знала когда-то, воин, любящий опасности и готовый бежать навстречу приключениям? Не исчезла ли, случайно, ваша преданность Швеции? Ваша шпага и ваш кинжал ещё в состоянии сражаться? Вы полагаете, что не готовы перенести несколько недель нашей разлуки? Говорите, мосье, говорите, и если вы хотите, чтобы я впала в отчаяние, то дайте мне время поплакать. Я думала о вас, как о суровом человеке. Я прошу вас, оставьте это мнение при мне, а то сейчас вы похожи на опавший лист, дорожащий при малейшем ветерке. А быть может, вы боитесь потерять память подобно ребенку, теряющему игрушку? Вы принимаете меня за огонь, который может исчезнуть, и у вас не будет сил закричать: «де Шофонтен, в погоню!»

Рено поклялся, что тысячи лет, проведенные вдали от м-ль де Парделан, не поколеблют его чувств. Арман-Луи, со своей стороны, благодарил Адриен за то, что она вселила в них надежду и решимость. Момент прощания неумолимо приближался.

…Армия-победительница графа Тилли покидала останки Магдебурга. Завтра она должна была начать компанию против армии Густава-Адольфа. Паппенхейм лично сообщил им об этом. Час разлуки приближался. Шофонтен и де ла Герш об этом знали и были к этому готовы. Узнав обо всем, сердца их чуть не остановились.

— Сказать вам «прощай»!.. Покинуть вас? Это невозможно! — воскликнул Арман-Луи.

— О! Диана!.. — только и мог сказать Рено.

Адриен и Диана поспешили в молельню. Там, спрятавшись за тяжелую штору, Адриен смотрела на улицу; она сдерживалась изо всех сил. Сердце её разрывалось. Ее единственным желанием было никогда не расставаться с Арманом-Луи, хотелось не показывать слез, но, когда она увидела, как они исчезают вдали, силы покинули её. Она разразилась слезами. Рядом рыдала когда-то веселая Диана де Парделан.

— Боже, сжалься над ними! — молились они.

Граф де Паппенхейм желал сам во главе кирасир сопровождать де ла Герш и Шофонтена.

Несмотря на то, что граф Тилли дал ему слово чести, Паппенхейм больше доверял шпаге и своим солдатам. Сначала они ехали по дороге, ведущей на север; маршал следовал впереди, сзади — его кирасиры. В двух часах езды от Магдебурга они остановились.

— Итак, прощайте, сеньоры! Вы свободны! — обратился он к де ла Герш и де Шофонтену.

Дворяне продолжили путь. Некоторое время они ехали молча, как будто считали шаги, отделяющие их от пленниц.

Вдалеке было видно расположение имперской армии и хорошо замечались плоды её присутствия. Огромный столб пламени стоял над Магдебургом. Везде — сгоревшие деревья, разрушенный хижины. Траур, царивший в окружающей природе, соответствовал трауру, поселившемуся в их сердцах.

Рено первым пришпорил свою лошадь.

— Вперед! — прокричал он. — Чем быстрее поедем, тем быстрее вернемся!

Арман-Луи, Рено, а вслед за ними Магнус и Каркефу пришпорили лошадей и помчались к горизонту, туда, где они должны были встретиться с королем и его армией.

— О! — повторял де ла Герш сквозь зубы, — если им нужен гид, чтобы проводить их в Вену — то я к им услугам!

Продвигаясь все дальше вглубь страны, однажды вечером, падая от усталости, путешественники заметили на опушке леса таверну. Повсюду разносился запах свежего сена; это привлекло внимание лошадей.

— Вредные животные, — произнес Каркефу, — они хотят есть. А ведь я тоже голоден!

Лошади остановились у входа в таверну. Это было большое здание, его черные стены хранили следы пожара. Когда-то это был замок, теперь от него остались только одни обломки. Недалеко от этого сооружения, в маленькой беседке, сидел монах и читал свои молитвы. Тут же рядом молились ещё два монаха.

Хозяин подбежал к путешественникам и взял поводья лошади де ла Герш. Это был маленький человек, с кошачьими повадкам, с длинными руками. Волосы его были растрепаны. Он окинул взглядом знающего человека путников и их лошадей.

— Видно, что вы и ваши лошади сильно утомлены. Если вы хотите передохнуть — прошу к нам, здесь вы найдете сытный обед и мягкую постель.

— О! Да, вы правы, мы устали и хотели бы немного передохнуть! — ответил Рено, спрыгивая на землю.

— Знаете, иногда случается, что бедное животное остается без хозяина, мое сердце разрывается при виде таких лошадей. Обычно в таких случаях я привожу их к себе, кормлю, ухаживаю за ними, а затем предлагаю их добрым людям, которые останавливаются у меня.

Каркефу, за это время посетивший кухню, появился на пороге дома.

— Я никогда не встречал постоялого двора, чтобы в нем было так много монахов. В доме я насчитал их более десяти: двое возятся у плиты, двое — в саду, двое молятся в конюшне и ещё пятеро читают молитвы в беседке.

— Это святые отцы из ордена капуцинов, они паломники, идут из Колонны в Померанию — пояснил хозяин. — Их присутствие, несомненно принесет счастье моему дому,

— Отец Инносент! — обратился к хозяину тот, кто казался главным, — приготовьте, пожалуйста, мой суп: горсть чечевицы на воде и немного орехов.

— Да, вот это режим! — удивился Каркефу, привыкший всегда получать от еды наслаждение.

— Я не хочу ни вина, ни пива, — добавил монах, — воды из фонтана, находящегося в глубине сада, достаточно, чтобы утолить мою жажду.

И, надвинув капюшон на глаза, монах в сопровождении двух братьев удалился в сад.

Отец Инносент поспешил на кухню и скоро вернулся оттуда с дымящимся блюдом чечевицы и с тарелками, наполненными орехами. На приготовление обеда ушло не менее пятнадцати минут. Каркефу этот обед конечно же не устраивал. Он предпочитал более мирскую пищу, о чем и сказал хозяину.

— О! Сеньор, — отвечал Инносент, — святому отцу достаточно молитв!

Вскоре Инносент дал понять, что в его доме нет ничего, кроме орехов и чечевицы. Это привело Каркефу в грусть. Арман-Луи и Рено наспех проглотили несколько кусочков, не обменявшись и десятью словами. Они ещё находились во власти своих возлюбленных. Только о них они могли думать сейчас.

— Лошади должны быть готовы завтра к утру! — попросил де ла Герш хозяина.

Инносент взял факел и проводил молодых дворян в их комнаты. Окна одной выходили в сад, окна другой — на дорогу.

— Я хотел поселить вас в одной комнате, — пояснил хозяин, — но святые отцы занимают все комнаты на двоих, придется вас разъединить. Но я позаботился о том, чтобы вас никто не беспокоил. Здесь тихо и безопасно.

— Хорошо, причем ночь уже на исходе, — говорил де ла Герш, прощаясь со своим другом.

Хозяин вздрогнул при виде того, как Рено ставит свою обнаженную шпагу возле кровати и поспешил уйти.

Отец Инносент прошел вглубь коридора, где тут же появился монах в капюшоне. Он что-то высматривал. Проходя по коридору хозяин тихо произнес:

— Птички в клетке.

Эти слова были услышаны монахом и он тут же исчез.

Около лестницы отец Инносент встретил Магнуса и Каркефу.