— Когда хочешь, — сказал мальчик, вставая во весь рост. — Ты где живешь?

— Под… — начала Арриэтта и вдруг замолчала. Почему ее вдруг сно­ва охватил озноб? Только ли из-за его тени, которая загораживает от нее солнце, — ведь он стоит, как башня, у нее над головой. — Я положу его куда-нибудь, — торопливо сказала она. — Я положу его под ковер в холле.

— Под который? Тот, что у входа?

— Да.

И он исчез. А Арриэтта осталась сидеть на солнце, по самые плечи в траве. То, что с ней произошло, было так невероятно, так огромно, что она не могла охватить это мыслью, не могла поверить, что это действитель­но случилось. Ее не только «увидели» — с ней говорили; с ней не только говорили, она сама…

— Арриэтта! — послышался голос.

Она испуганно вскочила на ноги и обернулась: на дорожке стоял Под и глядел на нее.

— Спускайся вниз, — шепнул он.

Несколько мгновений она глядела на него во все глаза, словно не узна­вая; какое круглое у него лицо, какое доброе!

— Быстренько, — повторил он. На этот раз голос его звучал тревож­нее, и она послушно юркнула в траву и скользнула вниз по крутому скло­ну, не выпуская цветка из рук.

— Положи эту штуку, — сердито сказал Под, когда Арриэтта, наконец, стояла с ним рядом. — Ты не можешь тащить с собой такой большой цве­ток. Тебе надо мешок нести. Зачем ты туда забралась? — ворчливо про­должал он, в то время как они шагали по гравию дорожки. — Я бы мог тебя там и не заметить. Надо торопиться, у мамы давно готов чай.

Хомили уже поджидала их у последних ворот. Она причесалась и благоухала дегтярным мылом. Она выглядела моло­же, чем всегда, и как-то празднично.

— Ну, как?! Ну, как?! — несколько раз повторила она, забирая у Арриэтты мешок и помогая Поду запереть воро­та. — Ну, как, понравилось тебе? Ты хорошо себя вела? А вишня расцвела? А куранты играли? — Казалось, она хочет прочитать ответ на лице Арриэтты, но кругом было слишком темно. — Пошли скорее. Чай давно готов. Дай мне руку…

Чай, и правда, был готов, стол накрыт в столовой, в очаге пылал яркий огонь. Какой привычной была эта комната, какой уютной… и вдруг она показалась девочке незнакомой! В отблесках огня возникла строка на сте­не: «… было бы так чудесно, если бы…». «Если бы что?» — часто спра­шивала себя Арриэтта. Если бы наш дом был не таким темным, подумала она, это было бы чудесно. Она смотрела на самодельные свечи, наколотые на перевернутые кнопки, которые Хомили поставила как подсвечники на стол, на старенький чайник из пустого желудя с носиком из гусиного пера и ручкой из проволоки, — время отполировало его до блеска. Чего только не было на столе! Два поджаренных ломтика каштана, которые они будут есть с маслом, как гренки, и холодный вареный каштан, ко­торый Под нарежет, как хлеб; целая тарелка сушеной смородины, как следует набухшей у огня; крошки от булочки с корицей, хрустящие и золотистые, чуть присыпанные сахаром, и — о восторг! — перед каждым из них на тарелке — консервированная креветка. Хомили поставила парад­ные серебряные тарелки (шиллинги для Арриэтты и себя и полкроны — для Пода).

— Не копайся, Арриэтта, садись за стол, если ты уже вымыла руки! воскликнула Хомили. — О чем ты замечталась?

Арриэтта пододвинула к столу катушку и медленно опустилась на нее. Она смотрела, как мать берется за носик чайника: это всегда был интересный момент. Более толстый конец пера находился внутри чайни­ка, и, перед тем как наливать, надо было слегка дернуть на себя носик — тогда он крепко закупоривал отверстие, и вода не проливалась на стол. Если вода все же просачивалась наружу, надо было дернуть перо посиль­нее и чуть-чуть повернуть.

— Ну, — сказала Хомили, осторожно наливая кипяток в чашки,— расскажи нам, что ты видела.

— Она не так уж много видела, — сказал Под, отрезая ломтик вареного каштана, чтобы есть с ним креветку.

— Она не видела украшений над камином?

— Нет, мы не заходили в кабинет.

— А как же промокательная бумага, которую я просила?

— Я ее не принес.

— Хорошенькое дело… — начала Хомили.

— Хорошенькое или нет, — сказал Под, методично пережевывая каш­тан, — а только у меня были «мурашки». Да еще какие!

— Что это такое? — спросила Арриэтта. — Что за «мурашки»?

— На затылке и в пальцах, — сказала Хомили. — Отец чувствует их, когда… — она понизила голос, — когда кто-нибудь поблизости есть.

— О!.. — произнесла Арриэтта и съежилась.

— Вот потому-то я и повел ее скорее домой, — сказал Под.

— А там был кто-нибудь? — встревоженно спросила Хомили. Под сунул в рот большой кусок креветки.

— Наверное, был, хотя я никого не видел. Хомили перегнулась через стол.

— А у тебя были «мурашки», дочка? ' Арриэтта вздрогнула.

— Ах! — воскликнула она. — Разве они у нас у всех есть?

— Да, только в разных местах, — ответила Хомили. — У меня они начинаются у лодыжек и ползут до колен. У моей матушки начинались под подбородком и охватывали всю шею…

— … и завязывались сзади бантом, — вставил Под с набитым ртом.

— Ну, какой ты, право, — запротестовала Хомили. — Это же факт. Нечего смеяться. У всех Гонгов так. Вроде воротника, — говорила она.

— Жаль, что он ее не задушил, — сказал Под.

— Ах, Под, Под, будь справедлив, у нее были свои хорошие стороны.

— Стороны! — воскликнул Под. — Да с какой стороны ни смотри, хо­рошего там видно не было.

Арриэтта облизала губы и перевела тревожный взгляд с отца на мать.

— У меня не было никаких «мурашек», — сказала она.

— Ну, — отозвалась Хомили, — может, это была ложная тревога.

— Нет-нет, не лож… — начала Арриэтта, но, увидев внимательный материнский взгляд, запнулась, — я хочу сказать, раз у папы они были… А вдруг у меня их вообще не будет?

— Ты еще маленькая, — сказала Хомили. — Все в свое время. И «му­рашки» тоже у тебя появятся. Становись под скатом на кухне, когда мис­сис Драйвер разгребает уголь в плите. Стань на табурет или что-нибудь другое, чтобы быть поближе к потолку. Увидишь, как они по тебе попол­зут… Все дело в практике.

После чая, когда Под взялся за сапожную колодку, а Хомили за мытье посуды, Арриэтта бросилась к дневнику. «Я открою его, — подумала она, дрожа от нетерпения, — на любом месте». Дневник раскрылся на девятом и десятом июля. «Поспешишь — людей насмешишь» — гласила надпись за девятое число. А наверху следующей страницы она прочитала: «Куй железо, пока горячо». Эту страничку Арриэтта и вырвала. Перевернув ее, она прочитала изречение, относящееся к одиннадцатому числу: «Нет розы без шипов». «Нет, — подумала она, — уж лучше десятое: «Куй железо, пока горячо», — и, зачеркнув последнюю свою запись («Мама не в ду­хе…»), она написала под ней:

10 ИЮЛЯ «Куй железо, пока горячо»

Дорогой дядя Хендрири, надеюсь, у тебя все в порядке, и у братцев тоже все в порядке, и у тети Люпи. У нас все в порядке, и я уже учусь добывать. Твоя любящая Племянница Арриэтта Ку­рант.

Напиши, пожалуйста, мне письмо на обратной стороне бумажки.

— Что ты делаешь, Арриэтта? — окликнула ее из кухни Хомили.

— Пишу дневник.

— А! — коротко отозвалась Хомили.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила Арриэтта.

— Успеется, — ответила Хомили.

Арриэтта сложила письмо и аккуратно засунула его между страниц «Географического справочника Мальчика с пальчик», а в дневнике запи­сала: «Ходила добывать. Написала д. X. Разговаривала с М.». После чего села у очага и, уставившись в огонь, принялась думать…