— Рейна сопровождает родителей? — осведомился граф и, дождавшись кивка дочери, пробормотал: — Не понимаю, почему Делфорду взбрело в голову везти дочь за границу в такое тревожное время?

— Отчего ты не сказала раньше, Белла? — упрекнул Адам.

Девушка пожала плечами:

— Мама знала, а тебя, Адам, это, по-моему, нисколько не интересовало. Теперь же у тебя могут возникнуть трудности.

— Слабо сказано, Белла! Господи Боже, да Линдхерсты знают, меня с самого рождения и, конечно, сразу же разоблачат!

— Не могли бы вы написать Эдварду, милорд, — предложила графиня, — и попросить заехать сюда по пути в Неаполь? Вы все ему объясните и предупредите не выдавать Адама.

— Разумеется, могу, — сардонически хмыкнул граф, — хотя сомневаюсь, что виконт Делфорд очень уж обрадуется.

— Но ты забываешь о Рейне, — вставила Арабелла, радуясь своему умению выбрать подходящий момент. —

Она тоже может узнать Адама, хотя не видела его много лет. Поэтому я нашла идеальное решение.

— А именно? — осторожно поинтересовался граф.

— Да-да, отец, вот увидишь! — Девушка глубоко вздохнула и, скрестив пальцы на счастье, бросилась вперед, очертя голову: — Я поеду в Неаполь с Линдхерстами под видом их гостьи, и, если Рейне Адам покажется знакомым и она заподозрит неладное, легко смогу убедить ее в обратном. — Она картинно пожала плечами. — И кто знает? Возможно, я помогу Адаму выяснить, кто за всем этим стоит.

«К тому же, — добавила девушка про себя, крайне собой довольная, — я сделаю так, чтобы лучшая подруга встретилась с моим братом!»

— Черта с два! — взорвался Адам.

— Только потому, что ты мужчина, Адам… Граф властно поднял руку, призывая к молчанию:

— Я хотел бы хорошенько все это обдумать. Вы оба можете спорить сколько душе угодно, как только мы с матерью удалимся. — Он легонько ущипнул Арабеллу за подбородок. — Каникулы в Неаполе, дочь моя? Не уверен, выдержат ли придворные натиск такого урагана. Завтра еще раз поговорим об этом.

Граф поднялся, улыбнулся детям и предложил руку графине.

Не успели родители уйти с веранды, как Адам объявил:

— Арабелла, я не желаю видеть тебя в Неаполе.

— Осмелюсь спросить: почему? У меня куда больше шансов выведать нужные сведения, чем у тебя, братец.

— Это не игра, Белла.

— Ах, вы совсем не изменились, — вздохнул Скарджилл, появляясь на веранде. — Вечно готовы сцепиться друг с другом.

Он выпустил из трубки облако дыма и задумчиво наблюдал, как оно подымается к небу.

— Адам, — возразила Арабелла, — всегда стремится взять верх, Скарджилл!

Адам лукаво ухмыльнулся:

— Спрашивается, на что нужны сестры, Скарджилл? — осведомился он в свою очередь. — Поскольку эта дурочка — моя сестра, приходится волей-неволей защищать ее!

Арабелла, швырнув в Адама салфеткой, вскочила.

— Не тебе решать, дорогой братец. Отец не настолько неблагоразумен! Вот увидишь, я поеду в Неаполь с Линдхерстами!

Камердинер снова затянулся и покачал лохматой седой головой.

— Принести дуэльные пистолеты?

— Я предпочла бы шпагу, — заявила Арабелла, — и легко насадила бы его на острие!

— Господи, — с отвращением произнес Адам, — мне жаль человека, которому придется укрощать тебя!

— Укрощать! А как насчет бедных женщин, которым приходится выносить твои смехотворные капризы?

— Но, девочка, — вмешался Скарджилл, взмахивая трубкой, — ты могла бы по крайней мере позволить мужчинам думать, что они настояли на своем!

— Мужчин, — фыркнула Арабелла, распрямляя плечи и глядя на брата, — следовало бы выстроить у стены и расстрелять.

— Мужчины, дорогая сестрица, — издевательски протянул Адам, — тоже на что-то годятся, как ты непременно усвоишь, если когда-нибудь станешь взрослой и настоящей женщиной.

Перед глазами Арабеллы всплыло лицо Эверсли, и девушка покраснела.

— Мне мужчины ни к чему, — отрезала она, однако румянец предательски залил шею, поскольку девушка прекрасно понимала: брат видит ее насквозь.

— Думаю, Скарджилл, — вздохнул Адам, откидываясь на спинку стула, — что на этот раз последнее слово осталось за мной.

— В таком случае удирай поскорее, парень, пока твоя сестрица не пришла в себя, — посоветовал Скарджилл, исчезая в саду.

Оран, алжирская провинция

Алессандро ди Феррари, известный в Алжире под именем Камал эль-Кадера, бея Оранского, опершись бронзовыми от солнца руками о выложенную мозаичными изразцами ограду дворцового сада, рассматривал две грозные крепости, одинаковые, как сестры-близнецы, расположенные по сторонам зеленой долины на высоких холмах. Пушки твердынь были направлены на гавань Орана, как бы предостерегая Европу и обещая защиту стоявшим на якоре кораблям. Сегодня там было не менее дюжины шебек, которые так ценят за скорость пираты и корсары. Среди них заметно выделялось неуклюжее торговое испанское судно; его хозяин явился заплатить ежегодную дань. До Камала доносились отрывистые команды — за крепостными стенами шло каждодневное обучение войска оранского бея. Погода была прекрасная, и безоблачное синее небо отражалось в гладкой поверхности Средиземного моря.

Теплый ветерок играл пшенично-золотистыми волосами Камала и сдувал мелкие капли пота у него со лба. Камал услышал нежное позвякивание колокольчиков, и лицо его озарилось улыбкой. Они напомнили ему о Елене, новой наложнице, подарке алжирского бея. Он вспомнил сегодняшнюю ночь, когда она лежала в его объятиях, мягкая и покорная, щекоча грудь смоляными прядями. Узнав, что она еще ребенком была захвачена людьми раиса[6] Хамили во время набега на итальянское побережье, Камал спросил девушку, не хочет ли она вернуться домой. Елена изумленно раскрыла глаза цвета темного шоколада и, поняв, что повелитель не шутит, разразилась слезами. Она почти не помнила ни родины, ни родителей. Милое, доброе дитя, но, как и остальные женщины гарема, необразованна, невежественна и с детства владеет только одним искусством — ублажать мужчин.

Камал невольно нахмурился, удивляясь собственным недобрым мыслям, и тяжело вздохнул. Гибель сводного брата, Хамила, тяжким бременем легла на душу, и, кроме того, он устал, поскольку лишь вчера вернулся из Алжира, где исполнял должность вакиля аль-хариди — министра иностранных дел при бее. Поскольку Камал много лет прожил в Европе и знал три европейских языка, именно на него была возложена обязанность принимать консулов. Они обычно прежде всего удивлялись тому, что мусульманин говорит на их языке без помощи толмача-еврея, потом следовали вкрадчивые жалобы на пиратские набеги берберов. Он отвечал им так же любезно, прекрасно сознавая, что пиратство не прекратится, пока европейцы не откроют порты берберским торговцам. Впрочем, даже эта мера не поможет. Для многих моряков это образ жизни, и к тому же набеги приносили немалое богатство ему самому и другим, включая бея. Его народ строго чтит традиции и вряд ли легко расстанется именно с этой.

Подобное умозаключение весьма тревожило Камала, поскольку можно было понять и европейцев, вынужденных в скором времени вступить в войну с Алжиром, Тунисом и Марокко… с тем миром, в котором он был рожден. При этой мысли его арабская кровь вскипела, однако Камал знал: западные страны больше не желают мириться с берберскими корсарами.

Он принял чужеземных консулов и, как всегда, направил их к хазандару, казначею бея, коварному старикашке, который, услышав отказ платить дань, просто улыбнулся, стараясь хорошенько запомнить непокорного.

Как и его сводный брат Хамил, Камал предпочитал иметь дело с частными лицами, такими, как итальянские торговцы, которые не могли обеспечить себе защиту военных кораблей. Они прекрасно понимали друг друга, и переговоры частенько заканчивались пиршеством, музыкой, а по ночам постели гостей согревали прелестные девушки. Зато богатые купцы твердо знали, что отныне находятся в безопасности даже от тунисских пиратов, чей повелитель забирал свою долю дани.