Когда же он наконец приступил к повествованию, ее усталость как рукой сняло. С сияющими глазами она слушала, как разворачивал он перед ней широкое полотно интриги, как обрисовывал скупыми словами дебри имперской политики или сообщал забавные короткие истории о том, что и где случилось. Вот для чего она была рождена на свет! Когда вечер опустился на землю и луна поднялась над садом, в уме у Мары начали складываться отчетливые картины и новые планы. Она прерывала рассказчика вопросами, и быстрота ее выводов порождала у Аракаси благодатное ощущение, что труды его были не напрасны. Наконец он служил хозяйке, которая умела оценить тонкости тайного дела - дела всей его жизни. С этого момента ее энтузиазм будет порождать в нем непреходящее стремление оттачивать свое искусство. Когда люди из его сети воочию убедятся, что мощь Акомы растет, они будут знать, что в этом есть и их заслуга; они будут вправе испытывать гордость, какая была им неведома на службе у властителя Тускаи.

Явились рабы, чтобы заправить лампы. Когда свет залил комнату, Мара поразилась тому, как изменилась даже осанка Аракаси. "Что за сокровище этот человек! - подумала она. - Его таланты делают честь дому Акома".

Еще долго она выспрашивала его новости и соображения, но даже его редкостная наблюдательность не уловила смятения, которое терзало хозяйку. Да, теперь у нее в руках имелись необходимые средства, дабы вступить в игру и найти способ отомстить за гибель отца и брата. Но нельзя сделать ни одного шага, нельзя воспользоваться ни одной крупицей знаний, принесенных ее собеседником, пока Акомой правит Бантокапи. Когда Аракаси наконец удалился, Мара долго еще сидела, устремив невидящий взгляд на обглоданные птичьи косточки, разбросанные на подносе. Она провела всю ночь в мрачных раздумьях и до самого рассвета не могла заснуть.

Наследующее утро, ближе к полудню, прибыли гости. В процессии, приближающейся к дому, Мара насчитала семь носилок. Ей были известны цвета доспехов у эскорта, но радости она отнюдь не испытала. Вздохнув, Мара послала служанку за подобающим одеянием, в котором хозяйка могла бы приветствовать гостей. День будет потерян, но ничего не поделаешь: честью и гостеприимством Акомы поступиться нельзя. Когда первые носилки достигли площадки перед домом, Мара уже была готова ко встрече их пассажира. Ее сопровождали три служанки; вышедшая из другой двери Накойя присоединилась к госпоже, когда первый гость поднялся со своих подушек.

Мара церемонно поклонилась:

- Господин Чипака, какая честь для нас!

Иссохший старец прищурил подслеповатые глаза и попытался выяснить, кто же его приветствует. Поскольку он и на ухо был туговат, слов Мары он также не расслышал. Он придвинулся к молодой девушке, оказавшейся к нему ближе других, и зычным голосом возвестил:

- Я властитель Чипака из Джандавайо, девица. Моя жена, и моя мать, и мои дочери прибыли, чтобы повидаться с твоим господином и твоей госпожой.

Мару он принял за одну из служанок. С трудом сдерживая смех, хозяйка Акомы не сочла нужным обижаться на старца. Приблизившись к нему почти вплотную, она громко представилась:

- Я Мара, жена властителя Бантокапи, господин. Чему мы обязаны честью видеть вас у себя в доме?

Но дряхлый патриарх уже посвятил все свое внимание хрупкой старушке еще более древнего вида: ей вполне могло быть лет сто или около того. Ее извлекали из паланкина столь бережно и с такими предосторожностями, как будто она была драгоценным яичком с тончайшей скорлупой. В знак почтения к ее преклонному возрасту Мара отрядила на помощь своих служанок. Никаких изъявлений благодарности со стороны гостьи не последовало. Сморщенная, с торчащим носиком-клювом, напоминавшая ощипанную птицу, она просто села на землю между двумя поддерживающими ее девушками. Тем временем из остальных носилок выгрузились другие женщины, каждая из которых являла собой близкое подобие своей бабушки... хотя и помоложе; их голоса сливались в непрерывное гудение, словно осиный рой клубился в спокойном воздухе летнего утра. Окружив свою древнюю родоначальницу, они сразу же начали болтать все одновременно. Такое вторжение в дом само по себе уже было нешуточным испытанием выдержки, однако Мара ничем не выдала своего неудовольствия.

Шаркая и прихрамывая, старец придвинулся к Маре, чем и воспользовался, с блудливой улыбкой похлопав ее пониже спины. Ее негодования он, похоже, не заметил.

- Знаешь, девочка, я никак не мог присутствовать на свадьбе твоей госпожи. Мои поместья находятся близ Янкоры, это очень далеко отсюда, а моя матушка тогда прихворнула.

Он махнул рукой в сторону сухонькой старушки, которая теперь уставилась в пространство ничего не выражающим взглядом. Тем временем ее внучки наперебой поносили неповоротливость служанок, которые обихаживали древнюю карлицу. К кружку этих кудахтающих цыпочек присоединилась женщина из последних носилок. Одетая в платье из шарсао с нарядной вышивкой, она усиленно размахивала веером. Судя по возрасту, это была супруга властителя Джандавайо.

Старец настойчиво дергал Мару за рукав:

- Мы держали путь на север, к Священному Городу, вот и оказались в ваших краях, ну, мы оставили нашу барку в Сулан-Ку и отправились навестить вашего властителя... как бишь его... Я, видишь ли, старый друг его отца. - Разговорчивый патриарх заговорщически подмигнул Маре. - Моя жена, если хочешь знать, очень крепко спит. Загляни-ка ты ко мне попозже, девочка.

Он сделал попытку погладить руку Мары, полагая, что это получится весьма соблазнительно, но его собственная рука так тряслась, что он промахнулся.

В глазах Мары вспыхнул злорадный огонек. Хотя гость был омерзительно похотлив и изо рта у него скверно пахло, она едва сдержала свой восторг:

- Ты хочешь повидаться с властителем Акомы? Тогда, господин мой, я боюсь, тебе придется вернуться в город: наш хозяин, властитель Бантокапи, пребывает сейчас в своей городской резиденции.

Старец бессмысленно заморгал, и Мара услужливо повторила свое сообщение, насей раз как можно громче.

- О-о... Ну как же, как же... Его городская резиденция...

Он опять уставился на Мару, а потом дернул головой и замахал рукой своей свите.

Увлеченные болтовней женщины не заметили, как рабы вновь собрались у носилок. Носильщики, которым был доверен паланкин старушки, решительно развернули его задом наперед и, подхватив свою крошечную подопечную, повлекли ее снова на дорожные подушки. Не внимая ее сердитым сетованиям, любящий сын закричал:

- Поехали, поехали, матушка, мы возвращаемся в город!

И девушки, и их мать визгливо запротестовали, поняв, что им снова предлагают усаживаться в паланкины. Они всячески тянули время, надеясь, что хозяйка Акомы предложит им угощение, но глухой властитель Чипака не обращал внимания на их гомон. Поскольку он выразил столь явное желание как можно скорее навестить властителя Бантокапи, Мара решила не задерживать его отбытие. Удостоверившись, что древнюю матрону и весь ее выводок благополучно рассадили по местам, она даже любезно приставила к ним мальчика-провожатого, чтобы он показал господину Чипаке кратчайший путь к городскому дому ее супруга.

Властитель Джандавайо с отсутствующим видом помахал рукой и забрался в паланкин, который разделял со своей родительницей. Одной рукой придерживая занавески, он после недолгой паузы провозгласил:

- И передай своей хозяйке, милашка, что я был чрезвычайно огорчен, не застав ее.

Мара не замедлила с ответом:

- Непременно передам, господин.

Рабы наклонились и подняли на плечи шесты носилок. Процессия уже двинулась по дороге к Имперскому тракту, когда Накойя заметила:

- Госпожа, наш повелитель Банто будет в ярости.

Мара провожала взглядом удаляющуюся свиту и быстро прикидывала в уме: если старушка плохо переносит тряску и способна путешествовать только при медленном шаге носильщиков, визитеры прибудут к Бантокапи примерно через час после его возвращения в постель Теани.