Раздался какой-то шум. Сначала прерывистое жужжание электромоторов, вращающих антенны радиолокаторов, затем что-то ещё. Сато знал, что услышал его слишком поздно, где-то по правому борту. Глухой рёв быстро усиливался. Наконец он понял, что это может быть только шум стремительно приближающегося самолёта, поднёс к глазам бинокль и посмотрел направо. В первые несколько мгновений ничего не увидел и вдруг заметил движение у самого корабля — две тёмные стреловидные тени промчались над самой головой. «Мутсу» задрожал от рёва их двигателей, адмирал Сато похолодел, и тут же его охватила вспышка ярости. Он распахнул дверь рулевой рубки.
— Какого черта!
— Два истребителя F-3 провели тренировочную атаку, — доложил вахтенный офицер. — В боевой рубке за ними следили уже несколько минут. Мы осветили их своими радиолокаторами.
— Немедленно передайте этим «диким орлам», что полёты над кораблём в темноте подвергают его опасности, а их самих — риску глупой смерти!
— Но, адмирал…
— Что значит «но»? Это ценная боевая единица нашего флота, и я не хочу, чтобы один из моих кораблей провёл месяц в доке, ремонтируя повреждённую мачту только потому, что какой-то дурак-лётчик не заметил нас в темноте!
— Хай. Немедленно свяжусь с берегом.
Испортили мне такое прекрасное утро, кипел от ярости Сато, возвращаясь к своему кожаному креслу на крыле мостика. Вскоре он успокоился и задремал.
Неужели я догадался об этом первым? — задал себе вопрос Уинстон. И тут же спросил себя, почему это удивляет его. ФБР и все остальные агентства сейчас пытаются скорее всего восстановить документацию, и их усилия направлены, по-видимому, на борьбу с мошенничеством. Ещё хуже то, что они занимаются всеми документами, а не только документацией «Коламбус групп». Перед ними настоящий океан данных, они не знакомы с методами работы, а сейчас не то время, чтобы осваиваться в процессе расследования.
Телевидение информировало зрителей о происходящем. Председатель правления Федеральной резервной системы выступал все утро, переезжая из одной телевизионной компании в другую, затем последовало обращение к общественности через журналистов, аккредитованных при Белом доме, и далее подробное интервью по каналам компании Си-эн-эн. Принятые меры принесли некоторые плоды, которые тоже демонстрировали по телевидению. Ещё до ланча в банки пришло множество людей, они с удивлением увидели, что перед кассирами лежат горы наличных, доставленных прошлой ночью. Среди военных это скорее всего называется «демонстрацией силы». И хотя председателю правления Федеральной резервной системы пришлось убеждать директоров всех крупных банков, теперь кассиры встречали вкладчиков у окошек касс словами: «Ах, вам нужны наличные? Разумеется, можете снять со счёта, сколько пожелаете». Во многих случаях людей, получивших деньги, по возвращении домой охватывала тревога противоположного плана — разве не опасно держать дома столько денег? — и после обеда некоторые возвращались обратно и делали новые вклады.
Это работа База Фидлера, подумал Уинстон, а он отличный профессионал — для учёного-экономиста, разумеется. Министр финансов старался выиграть время и добился успеха с помощью дополнительных вливаний наличных. Избранная им тактика дала свои результаты, с её помощью ему удалось успокоить общественность, пусть временно, убедить вкладчиков, что ситуация не такая плохая, как им это кажется.
Крупных инвесторов провести гораздо труднее. Положение тяжёлое, и спектакль, разыгранный в банках, — в лучшем случае временная мера, призванная приостановить панику. Федеральный резервный сбрасывал в банковскую систему наличные деньги. Это принесёт свои плоды, на день-другой отдалит наступление кризиса, однако к концу недели доллар ослабнет ещё больше, а ведь даже сейчас в мировом финансовом сообществе от американских казначейских облигаций шарахались, как от крыс, разносящих чуму. Но худшим было то, что, хотя Фидлер временно сумел не допустить краха банковской системы, так долго продолжаться не может, и, если не удастся восстановить настоящее доверие, кризис будет обостряться и в конечном итоге не помогут никакие паллиативы. Вот тогда все вкладчики ринутся в банки за своими деньгами и ситуация станет катастрофической. И Уинстон считал это неизбежным.
Причина заключалась в том, что гордиев узел, завязанный на горле инвестиционной системы, быстро развязать — или разрубить — невозможно.
Уинстону казалось, что он сумел определить вероятную причину случившегося, однако вместе с этим ему стало ясно, что найти решение проблемы скорее всего не удастся. Саботаж в «Депозитори траст компани» был делом рук гения. Если говорить коротко, никто не знал, что ему принадлежит, сколько он заплатил за это, когда получил, а также каковы его оставшиеся средства. Этого не знали ни отдельные вкладчики, ни инвестиционные компании, ни торговые дома — никто.
Как начнётся настоящая паника? Через несколько дней пенсионные фонды станут оформлять и рассылать чеки за прошлый месяц — но смогут ли банки выплатить по ним деньги? Федеральный резервный будет настаивать, чтобы выплаты шли, но обязательно найдётся какой-то один банк, который откажется от выплат из-за собственных финансовых затруднений, — всего один банк, такие катастрофы всегда начинаются в каком-то одном месте — и это сообщит толчок новой волне вкладчиков, требующих свои деньги. В результате Федеральному резервному придётся повторить вливание денежной массы в банковскую систему, а это неизбежно приведёт к началу гиперинфляционного цикла, то есть к окончательному кошмару для экономики страны. Уинстон хорошо помнил то, как инфляция повлияла на финансовый рынок и всю Америку в конце семидесятых годов, болезнь, охватившую всю страну, утрату доверия нации. Ярче всего она выразилась в появлении множества сумасшедших, которые начали строить убежища в горах Северо-Запада, и выходе кинофильмов о жизни после апокалипсиса. Но даже тогда инфляция остановилась. На какой цифре? Да, примерно тринадцать процентов. Учётные ставки в двадцать процентов. Страна, задыхающаяся всего лишь от утраты доверия, подорванного очередями на заправочных станциях и действиями нерешительного президента. Не исключено, что теперь семидесятые годы будут вспоминать с ностальгией.
Да, конечно, то, что сейчас угрожает стране, намного страшнее. Такого ещё никогда не случалось в Америке, и предстоящий кризис напомнит о событиях, происходивших в Веймарской . республике, в не столь далёком прошлом в Аргентине и в Бразилии при военной диктатуре. Более того, события охватят не только Америку. Подобно финансовому краху 1929 года, последствия будут расходиться как круги по воде и потрясут экономические устои всего мира, а это уже выходило далеко за пределы того, что мог представить себе сам Уинстон. Джордж знал, что его личное благополучие если и пострадает, то незначительно. В конце концов, если даже он потеряет девяносто процентов своего огромного состояния, оставшаяся сумма более чем достаточна для удовлетворения его потребностей. К тому же при проведении операций со своими деньгами он всегда принимал меры предосторожности и страховался от потерь, хеджировал, покупая физически осязаемые предметы вроде нефти и золота. Вдобавок немалая часть его состояния заключалась в золотых слитках, хранящихся в банковских сейфах, — тут он вёл себя, как средневековый скупец, — а поскольку крупные депрессии носят по сути дела дефляционный характер, со временем относительная ценность его различных капиталовложений в конечном итоге даже увеличится. Уинстон знал, что он и его семья переживут все потрясения и будут вести безбедную жизнь, однако люди, менее предусмотрительные, или те, кому меньше повезло, будут ввергнуты в пучину экономического хаоса. К тому же разве он занимался инвестиционным бизнесом только для себя? Он думал по ночам о маленьких людях, видевших его телевизионную рекламу и доверивших ему свои скромные сбережения. Вот уж поистине волшебное слово — доверие. Оно означало, что ты принял на себя обязательство защищать финансовые интересы тех, кто доверил тебе деньги. Оно означало, что они поверили тому, что ты говорил, и теперь ты обязан оправдать это доверие не только перед ними, но и перед самим собой. Потому что, если ты потерпишь неудачу, не будут покупаться дома, дети не смогут получить образование и погибнут мечты людей, ничем не отличающихся от него самого. Даже для Америки это плохо, подумал Уинстон, но эти события охватят — могут охватить — весь мир.
