— С вами всё в порядке?
— Да, извините… — она смущённо убрала руку. — Просто реплика этой дамы напомнила мне кое-что из того, что я пытаюсь забыть…
Елизавета отхлебнула из бокала, но тут же сморщилась и отставила его в сторону, признавшись:
— К спиртному я непривычна. А возле вас на столике пьяный мёд?
— Да, и он тоже. Вот, угощайтесь.
Я передал ей крохотную, будто из кукольного сервиза, посудинку и витую ложку соответствующего размера. Барышня спросила:
— А вы не будете?
— Пчелиных продуктов мне на сегодня уже хватило.
Она зачерпнула несколько капель и облизала ложку, полуприкрыв глаза. Ираида тем временем продолжила декламацию — я не вслушивался, лишь уловил краем уха слово «тетраэдр» и почему-то ещё «зубатка»; каким образом два этих понятия оказались в одном контексте, осталось для меня тайной.
— А русалочий свет слегка угнетает, — сказала Елизавета. — Я понимаю, он подходит для таких посиделок, но… Ой, простите, я что-то совсем разнылась. Признайтесь, Всеволод, вы считаете меня капризной и скучной?
— Нет, отчего же? Я и сам сейчас — не идеал собеседника.
— Может, выйдем в сад, как тогда? Или на веранду хотя бы?
Мне было, в общем-то, всё равно, поэтому я кивнул в знак согласия, поднялся и направился к выходу, не забыв прихватить бутылку. Походка моя не отличалась твёрдостью, в голове уже изрядно шумело; девица последовала за мной.
Наш манёвр не остался незамеченным — Ираида, как раз закончившая читать, издевательски усмехнулась, наставив на меня перст:
— Бежишь с ристалища, трус? Не решаешься принять вызов?
— Увы мне, — подтвердил я, — ваши таланты слишком огромны. Чувство неполноценности гонит меня прочь… В ночь…
— Твои рифмы прямолинейны до отвращения.
— Вот-вот, — сказала Елизавета, — они совершенно не меандрируют!
— Девочка остра на язычок и недурна собой, — одобрила Ираида. — Как вас зовут, дитя? Впрочем, нет, не отвечайте — останьтесь безымянной прелестницей в нашем паноптикуме… И примите совет — не ходите с ним, не тратьте на него время… Он заведёт вас лишь в болото своей бездарности…
На веранде было пусто и зябко. Я продолжил разогреваться вином, а Елизавете отдал пиджак. Рыжий молодой месяц цеплялся остриём за верхушку дерева, усыпанного цветами.
— Эта Ираида забавная, — заметила моя спутница. — И, знаете, в её стихах даже брезжит какой-то смысл, несмотря на диковатое изложение…
— Пропихнуть смысл сквозь рифмы — не всегда простая задача, — изрёк я с пьяной вальяжностью. — Всё равно что протиснуть яблоко сквозь штакетник… Поспешишь, нажмёшь — и оно сомнётся, измажет соком…
— Неубедительная метафора. По этой логике, если яблоко слишком крупное, то не следует и пытаться?
— Может, и так. Лучше вообще ничего не делать, чем делать плохо.
— Поэтому вы не пишете?
— Решили учинить мне допрос?
— Хочу разобраться. Кто мешает, к примеру, перебросить яблоко сверху, через забор? Или открыть калитку?
— Это будет шулерство, нарушение рамок жанра.
— Ладно, тогда — взять ножик и разрезать наш сочный фрукт на аккуратные красивые дольки. А их — просунуть между штакетин, одну за другой, без спешки…
Я хмыкнул и отсалютовал бутылкой:
— Поздравляю, Елизавета! Вы совершили революцию в стихотворчестве. Вашей подсказкой я воспользуюсь непременно — если, конечно, будет под рукой ножик…
— Слушайте, да вы нытик ещё похлеще меня! И, кстати, можете называть меня Лизой, мне так нравится больше. А вас я Севой не буду звать, не пугайтесь. Это звучит как-то несерьёзно…
Мы помолчали. Она куталась в мой пиджак, а я просто стоял, уставившись в тёмные недра сада. Наконец Елизавета сказала тихо:
— У меня и правда много вопросов к миру. Он слишком меня пугает…
— Ну ещё бы, учитывая вашу историю. Вы обмолвились, что вас пытались убить...
— Да, пытались зимой… Тот человек уже замахнулся, но не ударил, а свалился на пол… Жизненный резерв иссяк — так объяснил наш колдун-целитель…
— Жуткая сцена. Сначала вы сами чуть не погибли, а потом наблюдали чужую смерть в двух шагах…
Она поглядела на меня искоса, сомневаясь, нужно ли продолжать разговор, но всё же решилась и произнесла бесцветно:
— Он тогда не умер.
— Постойте, вы ведь сами сказали — иссяк жизненный резерв?
— Так и было. Ротмистр (да, представьте, он был из Стражи) лежал прямо передо мной, из него уходила жизнь, но меня вдруг взяла дичайшая злость… Я не могла отпустить его без ответов! Мне нужно было узнать то, что знал он! Понимаете? Нужно! И тогда засветилась моя стынь-капля… Опять же, не удивляйтесь, она у меня была… Я заорала, чтобы мне не мешали, склонилась над этим ротмистром… В общем, через пару минут он пришёл в себя. Следующие сутки я просидела с ним… Он говорил, я слушала… Стоило войти ещё кому-нибудь, он тут же замолкал, а если я отлучалась, снова терял сознание…
— Но почему он вообще решил вас убить? Зачем?
— Ему приказали. Он не хотел, но считал, что другого выхода нет. Я ещё уточнила — может, он действовал под внушением? Ротмистр прикинул и сказал — нет. То есть внушение-то могло быть, но лишь закрепляющее, вспомогательное… А так — он всё выполнял осознанно… Думал, что я потенциально опасна из-за моего колдовского дара, вот и…
Она, не договорив, махнула рукой. Мне следовало бы проявить такт и перевести разговор на другую тему, однако я не сдержался:
— Из-за вашего дара? Он так силён?
— Да нет у меня никакого дара! — голос её почти сорвался на крик. — Нет и не было! Теперь-то я понимаю! Мой якобы дар включался только тогда, когда я держала в руке стынь-каплю! Которую мне неизвестно кто подложил! Точнее сказать, я почти уверена, что подложили её русалки, вот только зачем? С какой целью? Я больше не доверяю этим хитрым бабам из речки! У них какие-то свои игры! Они ведь знали, что ротмистр идёт в замок, чтобы меня убить, но не стали ему мешать! До чего же всё это мерзко…
Вопросов у меня в голове вертелось более чем достаточно, но в этот раз я оставил их при себе — лишь осторожно коснулся её плеча и пробормотал:
— Ну-ну, перестаньте. Всё уже кончилось…
— Да, наверное… Мой дядя тогда отправил письмо в столицу, на высочайшее имя… Писал, что заговор-то он, конечно, прошляпил и виноват, но убивать ребёнка — это уже за гранью… А император сам был не в курсе насчёт меня, знал про «зачистку» только в общих чертах… Прочёл дядино письмо, разозлился и приказал Тайной Страже оставить меня в покое… Подозреваю, правда, что он не столько меня жалел, сколько демонстрировал всем, кто в доме хозяин… У них же там тоже своя возня…
— Угу… — сказал я несколько ошарашенно.
— Вот… Приезжал императорский колдун-дознаватель — поговорил со мной, стынь-каплю забрал от греха подальше. Теперь живу потихоньку…
Она улыбнулась чуть виновато:
— Не буду больше портить вам вечер, Всеволод. Пойду, пожалуй, домой — держите пиджак, спасибо… И до свиданья — может, ещё увидимся…
Елизавета ушла с веранды, а я ещё с минуту торчал один, допивая вино из горлышка и перебирая в уме услышанное. Что и говорить, общаться с людьми, в судьбе которых принял участие лично государь император, мне прежде не доводилось.
В гостиной, когда я туда вернулся, было шумно и весело. Купчик, едва держась на ногах, делал полководческие жесты и взрёвывал:
— В «Обрыв», господа! Всей компанией! Угощаю!
— А мошна-то выдержит? — подначивал Эдгар, успевший возникнуть среди гостей, пока я разговаривал с Лизой.
— А-а-бижаешь, почтенный! Мошна туга как свиная ляжка!
В духоте меня повело, хмель ударил по-настоящему, и какой-то отрезок времени совершенно выпал из памяти. Придя в себя, я с удивлением обнаружил, что сижу в извозчичьем экипаже, а ко мне прислоняется Ираида. В руке у неё была бутылка сухого белого — хватательные рефлексы у нас, похоже, работали с одинаковой чёткостью.
— Дурак ты всё-таки, Сева, — ненавязчиво пожурила коллега. — Зачем девицу обидел? Прелестницу безымянную? Она с веранды прибежала несчастная, на глазах слёзки…
