– Ты была в этой комнате? – уточнил он.

Она усмехнулась – чуть презрительно, как ему показалось:

– Я медсестра. В прошлом – сиделка. Знаю некоторые особенности человеческого организма, не боюсь никакой работы, в том числе грязной… Да, я была в этой комнате. Когда в этом появлялась необходимость.

Влад закусил губу. Двадцать четыре часа… Если прежде узы только намечались – сейчас они рывком окрепли. Это ведь из ряда вон выходящая ситуация, эмоциональный всплеск, она была рядом, касалась его, меняла ему белье, черт побери…

Черт, черт, тысяча чертей. Она уже ощутила себя мамкой при младенце, она вжилась в эту роль, теперь ей действительно кажется, что она должна быть рядом. Что она нужна ему – и в конце концов дождется благодарности…

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она заботливо.

Влад попытался встать. Потерял равновесие; Анжела поддержала его под локоть. Ему вспомнилось: заснеженный лес… Он, пьяный, счастливый, оступается в сугробе…

– Так что, у меня сотрясение мозга?

– По всей видимости.

– Так что, надо вызывать врача?

– Разумеется.

– И что, телефон не работает?

– Я понимаю, тебе трудно сосредоточиться, – сказала она сочувственно.

– У тебя же мобильник, – сказал Влад медленно.

– Отключился, – Анжела виновато пожала плечами. – Кредит вышел… Я всегда забываю пополнить… Он не работает.

– Мой работает, – сказал Влад. – В кармане куртки.

– Черт, я же не знала! – разволновалась Анжела. – Давай, я врача вызову… Или лучше сам вызовешь… Где, ты говоришь? Где мобильник?

– Отпусти, – он высвободился. – Не надо… Я сам.

И пошел, держась за стены; доковылял до ванной, посмотрел на себя в зеркало… Землистого цвета человек с растрескавшимися, как пустыня, губами. В глазах неохотно рассасывается муть.

Умылся. Глаза в зеркале сделались яснее. Головокружение унялось. На трикотажном свитере – прямо на плече – Влад увидел приставший каштановый волос.

Усевшись на край ванны, стянул свитер через голову. Прислонил к лицу.

Запах. Ее запах, памятный еще по Трем Ручьям.

Свитер насквозь пропитался дорогими женскими духами.

– Кабель порвался, – сказал монтер.

– А отчего он порвался?

Монтер пожал плечами:

– Бог его знает… Проверьте, теперь работает?

Телефон работал. Влад как раз расплачивался с монтером, когда приехал врач. Незнакомый; прибегая к помощи медиков (не так часто, тьфу-тьфу), Влад никогда не повторялся в выборе доктора.

– Каким местом вы ушиблись? Где гематома?

Влад ощупал голову, но шишки не нашел.

– Понимаете, я не помню, как падал. Здесь была одна женщина, медсестра по профессии…

– Вы не злоупотребляли алкоголем? – мягко поинтересовался врач. – Накануне падения?

– Я пил только чай, – сказал Влад сухо.

Врач осмотрел его. Измерил давление, сосчитал пульс.

– Все-таки вы пили не только чай, – сообщил со вздохом. – Вам следует быть внимательнее к своему здоровью, вы ведь уже далеко не мальчик… Если хотите, мы можем поехать в госпиталь.

Влад отказался.

Когда врач уехал, было уже начало восьмого вечера. Анжела была изгнана раньше, примерно в шесть; весь завтрашний день ею будут двигать злость и обида, но послезавтра она отвлечется от них… а через два дня примчится сюда, в дом на отшибе, неожиданно вспомнив, что забыла шпильку под диваном…

Как долго она лежала с ним в обнимку? Может, она и спала так всю ночь? Откуда эта чертова сентиментальность, не пятнадцать же ей лет, в самом деле?

Кстати, сколько ей лет – так и осталось невыясненным.

Глядя, как обретают плотность разбитые на горячую сковородку последние два яйца, Влад думал, что быт, налаженный с таким трудом, снова предстоит сломать. Потому что на человека, связанного узами, уговоры не действуют. Анжела выследила его, через несколько дней Анжела вернется, и если Влад не хочет неприятностей – он должен исчезнуть. Надолго.

Холодильник был пуст; Влад вымыл тарелку и вилку, аккуратно вытер крошки со стола. Он успел привязаться к этому дому, хоть и понимал, что рано или поздно его придется сменить…

Нет, трейлер, трейлер и ничего больше. Чуть более комфортабельный вариант вагона, который катится, нигде не задерживаясь, хоть бы и по кругу, лишь бы не обязать никого и никому не быть обязанным. И клочьями летят обрывки так и не завязавшихся уз…

Влад тряхнул головой, потому что ему воочию представилась эта картина – как за ним тянутся, летят по ветру серые нити будто бы рваных бинтов. Заставил себя думать о другом: продажа дома – эта такая морока; через несколько месяцев, если все планы литагента относительно «Гран-Грэма» реализуются – можно будет купить трейлер и поменять машину на более мощную…

Как бы то ни было, завтра, в крайнем случае послезавтра, придется уезжать. Всю жизнь так: завтра, в крайнем случае послезавтра. Исчезнуть и спрятаться. Дверью прищемить нарождающиеся узы…

Он отправился в кабинет, щелкнул по носу Гран-Грэма и включил компьютер. Впереди была ночь, чтобы работать, и день, чтобы выспаться; завтра вечером он уедет. Ночная поездка сквозь снег похожа на полет сквозь звезды.

Он ходил за Анной хвостом. За долгие месяцы слежки он натренировался так, что украсил бы своим шпионским присутствием любую разведку; правда, неоднократно он бывал и на грани провала, и всякий раз казалось: конец. Вот оно, разоблачен, теперь Анна все поймет…

Вероятно, он был феноменально везуч. Или невезуч. Или незаметен в толпе. Или обыкновенен, неярок, безлик; дважды она прошла в двух шагах, просто не заметив его. А один раз она его заметила и узнала – но легко поверила в случайность. Дело ведь было неподалеку от университета…

Влад и радовался, и обижался. Гордился своей неуловимостью и тяготился ею. Особенно трудно было оставаться незаметным, когда с Анной знакомились на улице; всякий раз, когда Влад становился свидетелем такого знакомства, настроение его портилось на несколько дней вперед.

Он не понимал, где у нее глаза. Она вступала в приветливые разговоры то с каким-то мальчиком из подворотни, то с какими-то подозрительным типом лет под сорок, то с назойливым мотоциклистом, то с хорошо одетым парнем, у которого на лбу было написано, что он живет в этом мире ради себя, любимого, и больше ему не для кого жить. Вместо того, чтобы сразу дать всем им от ворот поворот, Анна начинала извиняться, что-то объяснять, едва ли не оправдываться за то, что не бежит тут же на свидание с первым встречным; в такие минуты Владу хотелось выйти из своего укрытия и поскорее своротить нахалу челюсть. Ему казалось, что никчемность этих уличных приставал видна за версту; тем не менее, когда с Анной знакомились студенты-старшекурсники, он злился еще больше.

Один парень повадился ежедневно провожать Анну до самого дома. В трамвае толпа прижимала их друг к другу; Влад, залезавший обычно в другой вагончик того же самого трамвая, видел, что даже в полупустом салоне Аннин ухажер искусно изображает толпу, как это делают иногда карманники. Воришек интересуют кошельки – Аннин ухажер пользовался запрещенным приемом, чтобы ненароком обнять ничего не подозревающую девушку, а Анна решительно ничего не видела – обычно умная и толковая, она делалась слепой и наивной, как только дело касалось элементарных житейских вопросов. Влад ведь прекрасно видел, что она не испытывает от «трамвайных объятий» ничего, кроме неловкости, но возражать не решается, потому что ведь салон, кажется, переполнен…

Влад возненавидел нахального старшекурсника и однажды, когда тот особенно усердствовал с трамвае – не выдержал.

Он дождался, пока, проводив Анну до двери, ухажер не выйдет из подъезда. Нахал пребывал в прекрасном расположении духа, а фонари вокруг дома не горели; Влад пошел след в след за насвистывающим парнем, и шел все скорее, пока не нагнал его.

Насвистывание прекратилось.

На мгновение Влад ощутил, как холодеет в животе и слабеют колени; еще можно было пройти мимо, парень даже не узнал бы в полутьме какого-то там студентишку, виденного несколько раз в вестибюле университета. Но Влад вспомнил, как жмурилась эта вот нахальная рожа, налегая на Анну в толкучем трамвайном вагоне; Влад вспомнил – и, не давая себе времени на раздумья, заехал парню кулаком в скулу.