– Разумеется, – сказал Влад.

Подошла официантка; человек напротив заказал мороженое, и Влад тихо удивился. Ему почему-то показалось, что сосед обязательно закажет спиртное. Он сам не знал, откуда возникла такая уверенность; человеку было лет сорок, цвет его лица и тени под глазами выдавали склонность к нездоровому образу жизни, однако на алкоголика он не был похож. Впрочем, на любителя мороженого – тоже…

– Добрый день, господин Палий, – тихо сказал незнакомец. – Это со мной вы говорили по телефону…

– Я догадался, – сказал Влад.

И отхлебнул из чашки.

– Мое имя Захар Богорад, – веско сказал человек напротив. – Вот мое удостоверение.

И он сунул под нос Владу раскрытые «корочки». Влад пожалел, что не носит очков; сейчас последовала бы естественная пауза – он долго вынимал бы очки из кармана, водружал на нос, рассматривал фотографию своего собеседника – а в это время преодолевал бы внутреннюю неловкость.

Остатки внутренней неловкости. Потому что основную ее часть он уже давно преодолел, обзвонив по телефону несколько частных детективных агентств и по какому-то наитию выбрав среди них то самое, которое представлял его нынешний собеседник – агентство «Феникс».

Собеседник снова поймал его взгляд. Поймал и придержал, будто когтистой лапой:

– Итак, какого рода помощь вы хотели бы получить?

– Мне нужны как можно более полные сведения об одном человеке, – сказал Влад. – И кое-какие сведения, известные мне, потребуют проверки.

– Мужчина? Женщина?

– Женщина.

– Предполагаемая неверность? Нежелательные связи?

– Биография, – сказал Влад. – История жизни за последние десять-пятнадцать лет.

– Это дорого вам обойдется, – невозмутимо сообщил детектив.

– Но это возможно?

– Разумеется.

– Тогда я заплачу, – Влад позволил себе слегка улыбнуться. – Сейчас я располагаю средствами… К тому же, сведения, которые я хотел бы получить, имеют для меня жизненно важную ценность.

Реакция на пережитое потрясение оказалась у них очень разной. Влад сразу после приключения с самосвалом впал в ступор и разговор в дорожной инспекции припоминал будто в тумане; Анжела, наоборот, первые часы аварии была весьма говорлива и даже весела, зато спустя несколько дней, когда до нее дошло наконец, как близка была смерть – ударилась в панику и чуть не каждую ночь просыпалась, разбуженная кошмаром (Влад к тому времени пришел в себя и оглядывался на произошедшее если не с иронией, то, во всяком случае, спокойно и трезво).

Они спали в разных постелях. Анжела сделала несколько попыток найти утешение во Владовых объятиях, однако он недвусмысленно объяснил ей, что этого делать не следует; после окончательного его отказа Анжелина истерика покатилась, как по рельсам, и конце концов Владова спутница полностью потеряла аппетит и сон.

Первые несколько дней они прожили в плохонькой гостинице у кольцевой дороги, в одном большом, но на редкость неуютном номере. Анжела взяла за моду подпирать двери креслами, столом, кроватью, пугала уборщиц резким криком «Кто здесь?», спала при свете и делала все возможное, чтобы окончательно растрепать нервы себе и Владу; после известия о найденном в лесу самосвале они переехали поближе к центру – в очень большую, очень современную, будто автоматизированный муравейник, гостиницу.

– Здесь нас никто не найдет, – уверял Влад.

Анжела хмыкала. Для того, кто может выследить маленькую машину, для того, кто может вовремя выкрасть большой грузовик, для того, кто может догнать маленькую машину на большом грузовике на самом подходящем для покушения участке пути – для того не составит труда найти не только иголку в стоге сена, но и постояльцев в большой и современной гостинице, особенно если постояльцы зарегистрировались по подлинным паспортам, под своими именами, особенно если постояльцы беспечны и уверены, что «здесь нас никто не найдет»…

Такие – или примерно такие – соображения стояли за коротким Анжелиным хмыканьем.

– Ты же не хочешь, чтобы мы подделывали паспорта? – удивлялся Влад. – Покупали фальшивые документы?

Анжела снова хмыкала, но на этот раз Влад не мог – или не желал – понять, какие соображения прячутся за этим как бы лишенным информации звуком.

– Ты помнишь историю с рассеянным старикашкой, вломившимся в чужой номер? Лично мне до сих пор стыдно вспоминать… Что, если за рулем этого дурацкого самосвала был какой-нибудь местный пацан, пожелавший подвигов? Что, если он не справился с управлением, или был пьян, или его повело на мокрой дороге? Что, если он забился сейчас в какую-то нору, дрожит и боится, что его найдут?

Анжела презрительно отворачивалась, и Влад прекращал разговор.

Ему поразительно мало было жаль машины. Можно сказать, что он вообще о ней не жалел. Ну, разбилась – и черт с ней; это было особенно странно, учитывая нежные чувства Влада ко всем привычным вещам. Ему сложно было старый свитер выбросить – а тут целая машина! А Влад думал о ней отстраненно, будто о банке из-под кетчупа, красивой ребристой банке, которую без сожаления роняешь в ближайший мусорный бак.

Да, машина кончилась. Вероятно, в ближайшее время будет возможность купить новую – возвращаться домой без авто нет смысла, а деньги, слава Богу, поступали на счет исправно. Другое дело, как неудобно будет Владу за новым рулем, в новом кресле, упираться ногами в непривычно тугие педали…

Иногда он думал о новой машине спокойно, а иногда его вдруг бросало в пот. Тогда казалось, что он никогда больше не сядет за руль – не сможет преодолеть страха. На дороге все меняется каждую секунду; все движется, все несет в себе угрозу. Железо, камень, огонь; удар, скрежет, боль, смерть…

По ночам ему снился грязно-оранжевый самосвал. Влад злился на себя, но ничего не мог поделать. К счастью, такие ночи случались не часто – Влад про себя называл их «островками психоза» и очень боялся, что о его слабости узнает Анжела.

Тем временем наступила полная и окончательная весна. Зацвели абрикосы; убрались прочь от города тяжелые черные вороны, и бессчетные белые голуби, которым, по решению городского совета, бесплатно выдавали противозачаточное средство, почувствовали себя вольготно.

– Ведь ты не хочешь бессмертия, Влад? Вообрази: ты стал бы классиком, мирового уровня писателем, а это значит – столетия и столетия подряд терпеть мерзких птиц, гадящих тебе на макушку…

Анжела стояла у окна, выходящего на неширокий бульвар. Посреди бульвара, как раз напротив гостиницы, помещался бронзовый поэт на постаменте. На голове поэта сидел голубь.

– Тем, кто пишет про троллей, не ставят памятники, – сказал Влад.

Анжела загадочно усмехнулась; хотела открыть окно – но в последний момент передумала. Наоборот – отпрянула вглубь комнаты:

– Знаешь что… Задерни-ка шторы.

– С какой радости? – спросил Влад.

Анжела не ответила.

– Ты что же, боишься снайперов? – со смешком осведомился Влад.

Анжела встретилась с ним глазами. Медленно вернулась к окну; стала посреди проема, разведя руки в стороны, вцепившись в занавески:

– Мне кажется, ты уже чувствуешь себя бронзовым. Бронза стерпит.

Влад помедлил. Потом подошел, остановился за ее плечом; она стояла, как на расстреле. Широко раскрытыми глазами смотрела в пространство; она действительно верила, что каждую секунду может прозвучать неслышное «пли»…

– Пока я рядом, я никому не дам тебя обидеть…

Слова сказались сами. Всплыли, наверное, откуда-то из генетической памяти. Наверное, миллиарды мужчин миллиарды раз говорили эти слова своим женщинам. Но только некоторые смогли сдержать обещание.

– Не оставляй меня одну, – тихо сказала Анжела.

Миллиарды женщин говорили это миллиардам своих мужчин. Но только некоторым повезло увидеть свое желание – исполненным…

…Наверное, он пожалел ее. Наверное.