Стюардесса протянула ему пластиковую упаковку с завтраком; помедлила – и протянула книжку на подпись. С мягкой обложки скалился зеленый чудик, в котором Влад с большим трудом мог узнать незаконнорожденного тролля Гран-Грэма.

– Будьте любезны, – попросила стюардесса. – Для племянницы…

По ее смущенному виду было ясно, что племянницы у нее не было и нет. Она, взрослая длинноногая женщина, с удовольствием читает детские книжки, но делает это тайком, стесняясь своего увлечения.

Влад вытащил ручку:

– А как племянницу зовут?

Секундное смущение:

– Яна… Как и меня…

Влад, не скрывая ухмылки, нацарапал на первой странице: «Дорогой Яне от Влада Палия, который очень любит летать на самолетах». Стюардесса ушла, довольная.

Не хотелось бы умирать, подумал Влад, провожая ее взглядом. Вот как хочется поверить в пьяного хулигана, угнавшего самосвал ради куража и удовольствия. Но не верится. А значит, не стоит уговаривать себя, будто маленького ребенка, что в темных кустах никто не сидит, что это ветер шумит и играют тени. Нет; если хочешь жить долго – прими как данность, что в кустах обязательно сидит клыкастое чудище с арбалетом на жилистом плече. Сидит, ох как сидит, а значит, надо думать, как его оттуда выкурить…

Приятный голос стюардессы Яны попросил пристегнуть ремни.

Небо заканчивалось.

Он позвонил из аэропорта. Из такси, увозящего его в строну города.

Гудок. Еще гудок. И еще.

– Алло?

Голос мальчика-подростка. Лет тринадцати.

– Добрый день, – сказал Влад. – Можно попросить Анну? Она дома?

Секундная пауза. И-раз-и-два…

– Да, – сказал мальчик. – Одну минутку.

И, уже из глубины чужого дома, до Влада донеслось приглушенное: «Ма-а-м! Это тебя!»

Есть в мире справедливость. Есть, есть, есть.

Влад ждал. Такси неслось по дороге со скоростью сто двадцать, не меньше; торжество человеческого духа и разума, стрела, навылет пробивающая пространство, один человек, несущийся навстречу другому…

– Алло, – сказала Анна, и голос у нее ничуть не изменился за прошедшие пятнадцать лет.

– Привет, – сказал Влад.

И-раз-и-два-и…

– Привет, – сказала Анна так, будто они расстались вчера и сегодня уговорились созвониться. – Где ты?

– Близко, – сказал Влад. – Очень близко. Мне надо… Послушай. Ты сегодня свободна?

– Да, – сказала она после коротенькой паузы. – Я могу быть свободна… У тебя что-то случилось?

– Да, – сказал Влад. – Мне надо тебя видеть. Только так, чтобы ты не видела меня.

– Влад, – она впервые за пятнадцать лет назвала его по имени. – Владка…

– Я очень соскучился, – сказал Влад.

– А мы не можем встретиться… нормально? – спросила она упавшим голосом.

– Нет, – сказал Влад. – Будь осторожна… ага?

– Ага, – эхом отозвалась Анна. – Может быть…

– Что?

– Ничего, – сказала Анна. – Это я так. Ты знаешь, я ведь располнела. Я стала старая, Влад. Я боюсь.

– А ты не бойся.

– Ты не представляешь, как я изменилась. У меня дряблая шея. У меня седые волосы. Я крашу их хной.

– Ну и что?

– Ты помнишь меня, какой я была в юности. Неужели ты не боишься убить собственные иллюзии?

– Я не люблю иллюзий, дружище. Ни собственных, ни чьих-то еще.

– Если бы я могла посмотреть на тебя… поговорить… может быть, ты быстрее привык бы к тому, что мне под сорок.

– Ты не можешь со мной поговорить. Я слишком… ценю тебя, чтобы подвергать этой… процедуре.

Водитель смотрел вперед. Только в какой-то момент Влад поймал его взгляд в зеркальце заднего вида. Мимолетный взгляд, и снова – на дорогу.

Интересно, что подумал водитель?

Нет. Неинтересно.

– Слушай меня. Приходи к шести часам на центральный вокзал, к памятнику Железнодорожникам. Встань под памятником и стой. И никуда не уходи до половины седьмого… Когда часы покажут шесть тридцать, махни мне рукой. Я увижу. И поскорее уходи, что бы там ни было… Шесть тридцать – ты уходишь. Ладно?

– Ясно, – эхом отозвалась Анна. – Я думала, ты подпишешь ребятам книжку…

– Я тебе по почте пришлю подписанную, – нетерпеливо сказал Влад. – Уже полпятого… Тебе нужно идти на вокзал. До встречи.

– До встречи, – эхом отозвалась Анна. – Я уже иду.

Памятник Железнодорожникам стоял в самом центре вокзального здания. Справа и слева от него помещались широкие лестницы, по каждой из которых двумя встречными потоками двигалась толпа.

Люди. Безликие толпы отъезжающих, провожающих и только что сошедших с поезда. Покачивающиеся в такт шагам головы, десятки ног, единовременно опускающиеся на каждую и полусотни ступенек. Узы не любят толп. Масса незнакомых людей, погруженных каждый в свои заботы, тысяча глаз, река чемоданов, лес шагающих ног – единственная преграда на пути уз. Единственная защита, сделавшая возможной эту странную встречу.

Наверху, в зале ожидания, за стеклянной стеной было тесно и душно. Влад видел, как без трех минут шесть – стрелка круглых вокзальных часов только что судорожно дернулась – к подножию памятника подошла женщина в длинном светлом пальто.

Он сидел к ней вполоборота, опустив голову, ничем не отличимый от прочих будущих пассажиров, коротающих время в ожидании поезда. Он прикрыл лицо ладонью, будто от усталости, и смотрел сквозь пальцы; она стояла в неудобном месте, мимо нее спешили люди и грохотали колесиками огромные чемоданы, ей было очень не по себе, но она стояла прямо, гордо подняв подбородок, и всматривалась в лица тех, кто проходил рядом.

Она постарела. Она действительно поправилась, изменился овал лица, короткие волосы были теперь длинными, с небрежно закрашенной проседью.

Она совсем не изменилась. Все такими же высокими оставались скулы, развернутыми – плечи, тонкой и плавной – шея. Профиль – а Влад увидел ее профиль, когда она вдруг обернулась кому-то вослед – оставался лицом с монеты, уже не таким юным, но от этого не менее тонким и величавым.

Она проводила кого-то взглядом – и разочарованно опустила голову. Вероятно, ей померещился Влад. Сколько раз она сама мерещилась ему среди толпы?!

Прошло семь минут. Потом еще семь; на доске с расписанием щелкнули, сменяя друг друга, желтые буквы и цифры. Один поезд отправился, другой подали на посадку; ворковал о чем-то мягкий голос из динамиков. Женщина в светлом пальто так внимательно искала его взглядом, что Владу пришлось повернуться к ней спиной; он вытащил из сумки бритвенный прибор с квадратным зеркальцем, увидел собственный глаз, впалую щеку, плечо, а за плечом – памятник Железнодорожникам и светлую фигуру у его подножия.

Двадцать минут шестого. Влад встал, забросил сумку на плечо и медленно двинулся к лестнице.

Женщина устала от мелькания лиц, но все еще всматривалась. Разглядывала пассажиров за стеклянной стеной, в зале ожидания, смотрела туда, где Влад был только что…

Он спускался вниз в плотной толпе озабоченных, спокойных, ленивых, встревоженных, усталых, раздраженных, довольных, равнодушных людей. Секунда – он поравнялся с женщиной в светлом пальто; увидел ее краем глаза (она свободна. Он все-таки сохранил ее. Она никогда не придет под его двери, униженно умоляя, чтобы…) – и не разрешил себе смотреть дольше, потому что взгляд ее дрогнул и устремился за ним, будто влекомый магнитом, и опять упал на место, где Влад был только что, где теперь маячили (чтобы ее впустили. И она не умрет, если…) чужие лица. Через минуту Влад был уже с другой стороны памятника – теперь он поднимался во встречном потоке, и Анна не могла (если он вдруг погибнет. Она свободный и счастливый человек, у нее муж и двое…) его видеть за рюкзаками и спинами, зато он мог смотреть смелее.

(Двое сыновей…)

И она все-таки хочет его увидеть.

Влад поднялся до самого верха. Почти бегом сделал круг по залу ожидания; подошел к стеклянной стене.

На месте, где он сидел пять минут назад, восседала теперь полная тетка в окружении клеенчатых баулов.