– Знаешь, чего я хочу больше всего? – спросил Влад после паузы. – Чтобы меня оставили в покое. Жить на необитаемом острове и постоянно спать.

Анжела улыбнулась:

– Ты боишься. Ты панически боишься кого-нибудь привязать. Но не преувеличивай. Если бы все привязывались так быстро – ты бы уже ходил в тесном кругу любящих учеников, которые от тебя – ни на шаг…

Влад помолчал. Маленькое беспокойство – не беспокойство даже, тень – забралось под кожу и царапнуло изнутри.

– Анжела… Обыкновенный инстинкт самосохранения подсказывает мне, что… не стоит ничего предпринимать в тайне друг от друга.

– Боюсь, что ты меня неправильно поймешь, – со вздохом сказала Анжела.

Тень беспокойства рывком потемнела и обрела плотность:

– Послушай…

Анжела протянула руку. Коснулась его плеча:

– Влад… Позволь мне пофантазировать? О неограниченном кредите, о бесконечных деньгах? И что с ними можно было бы сделать?

– Анжела, – сказал он теперь уже с ужасом. Ощущение было такое, будто давно прирученный волкодав – огромный, непокорный, но в последнее время понимающий и смирный – снова оборачивается с зеленоватым огоньком в глазах, рычит, показывая зубы, и удержать его – еще секунда! – не будет никакой возможности.

– Не пугайся, – она верно истолковала его взгляд. – Ты такой пугливый… как девственница. Ты и есть в каком-то смысле девственница: твои принципы превыше всего, твой душевный покой священ… Ты даже собственным мужским счастьем пожертвовал ради «принципов». Иногда я думаю: кое-кому повезло, что тебя воспитали таким. Если бы узы оказались у человека, любящего и умеющего действовать…

Влад помолчал. Анжела смутилась под его взглядом.

– Чем-чем я пожертвовал?

– Ну, если бы ты не был… – Анжела замялась. – Думаю, ты был бы давно женат, растил бы детей… Любил бы жену… Которую выбрал бы сам – а не узы за тебя выбрали…

Влад смотрел ей в глаза. И Анжела смотрела в ответ; она уже справилась со смущением. Она улыбалась.

– Ты брала мой компьютер? – отрывисто спросил Влад.

Анжела мигнула:

– Что? При чем тут твой компьютер?

Влад почувствовал, как тяжелым огнем наливаются щеки:

– Ты. Смотрела. Мои. Письма?

Анжела нервно скомкала полы шелкового халата:

– Влад… Ну ты что. Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Погоди… Какие письма…

Но Влад уже знал, что она врет. Компьютер; простенький пароль, который легко можно подобрать или взломать. Влад не ставил своей целью защититься от Анжелиного любопытства; ему просто в голову не пришло, что можно без разрешения читать чужие письма. Он забыл, с кем имеет дело…

Минута прошла в яростном оцепенении. Он думал, что делать дальше; бить Анжелу? Оставить ее одну на неделю, наказать ее – и себя – болезненным напряжением уз?

А потом красная пелена понемногу спала. И Влад подумал: ну и что? Теперь она знает еще одну его тайну. Его последнюю тайну. Знает, по всей видимости, давно… Ну и что? Разве Анна каким-то образом пострадала?

– Я разочарован, – сказал он коротко.

Анжела вздохнула:

– Я тебя предупреждала, чтобы ты не думал обо мне слишком хорошо. Мне не понять… многого. Так и успокаивай себя – мне просто не дано. Разумеется. Не дано… Знаешь, есть старинная экзотическая мода выращивать женские ножки в деревянной колодке. Они тогда очень красивые получаются. Маленькие. Только мне никогда не понять их красоты… Ты сам себя вырастил в колодке. И не узы тому виной. Узы – ерунда… То, что у тебя внутри, станет покруче любых уз. Ты побоялся взять то, что принадлежало тебе по праву. Женщину, которую ты любишь до сих пор! Думаешь, если бы не было уз – ты решился бы? Нет. Тебе показалось бы, что у тебя мало денег. Или что ты слишком глуп. Или что ты недостаточно хорошо для нее. Или еще что-то. И писал бы ей неотправленные письма до старости. Вот как теперь.

– Конечно, лучше бы привязать ее, – кивнул Влад. – Совершенно логично. Исходя из твоего опыта…

– Я дура, – спокойно сказала Анжела. – Я, допустим, бессовестная тварь. Это к делу не относится. Но ты! Ты побоялся. Ты не стал брать на себя ответственность. Думаешь, она не была бы счастлива с тобой? Ерунда, прекрасно прожила бы жизнь. Она бы зависела от тебя? Но люди очень часто друг от друга зависят! Ребенок – от родителей, жена – от мужа… Ты бы привязал ее – и отвечал бы за нее. Но ты не захотел ответственности. Тебе проще было смыться и спрятаться.

Влад молчал.

– Мне не понять, – печально сказала Анжела. – Мне действительно не понять тебя. Ты лев с душой кролика. За всю жизнь ты в совершенстве выучился прятаться, и самое крепкое твое укрытие – твои книги. Гран-Грэм – это ты, каким ты себя видишь. В чем-то ущербный, обиженный судьбой, полукровка. Но очень решительный, прямо-таки несгибаемый, и энергичный, как мотоциклетный мотор… Прости, если я тебя обидела.

Владу вдруг стало легко. Совсем легко. Впервые за несколько месяцев депрессии.

– Ты не права, – сказал он мягко. – Я не жалею о том, что сделал.

…Тогда, в метро, на станции, пульсирующей толпами из то и дело прибывающих поездов, они сидели на покрытой лаком скамейке посреди перрона. Сидели друг против друга; Влад знал, что видит Богорада в последний раз. Влад говорил, а Богорад слушал; никогда в жизни, ни одному человеку Влад не стал бы говорить того, что сказал Богораду в метро, под грохот подземных колес. Под шарканье тысяч ног. Под гул ближайшего эскалатора.

Влад рассказал о Димке Шило, который умирал в реанимации, в то время как Влад писал сочинение в душной аудитории ненужного ему театрального института. Влад рассказал о маме, которую он, Влад, не смел оставить ни на день – но все равно потерял. И все равно винит себя.

Влад рассказал, наконец, об Анне; люди проходили мимо, присаживались на скамейку и поднимались с нее, а Богорад слушал.

Наконец Влад охрип.

Пришло – и ушло – немало поездов, прежде чем Богорад наконец заговорил.

Чем я могу помочь тебе, спросил он деловито. Понимаю, ты не спрашиваешь у меня, правильно ли ты поступил, сделав свой выбор. Ты его сделал, и хватит об этом. Теперь – чем я могу тебе помочь?

Наверное, ты мне уже помог, сказал Влад неуверенно. Ты ведь, кажется, не считаешь меня сумасшедшим?

Ерунда, сказал Богорад. Если бы тебе нужно было мое сочувствие – я предложил бы сочувствие. Но я прекрасно понимаю, что ни сочувствия, ни так называемого «понимания», ни прочего меда и масла тебе от меня сто лет не надо. Тебе не надо ни у кого спрашивать, прав ли ты. Ты сам знаешь, что прав. Поэтому скажи: чем я могу помочь тебе? Я ведь неплохо добываю информацию, ты заметил? И еще кое-какие услуги я могу предоставить, дай Бог, чтобы ты в них никогда не нуждался…

Спасибо, сказал Влад. Спасибо, Захар… Теперь мне гораздо легче.

Не за что, сказал Богорад. Пока не за что.

Скажи, Захар, сказал Влад, ведь не может же так быть, чтобы мы с ней были единственными людьми на земле, кто обладает этим свойством? Ведь мы встретились… Значит, мы могли встретиться. Сперва я думал, что я один такой. Теперь я понимаю, что нас не только двое… Наверное, среди ныне живущих есть еще люди, подобные нам? Сколько их? И сколько их было раньше? И откуда они берутся? Как это узнать?

Я подумаю, сказал Богорад. У меня в жизни еще не было такой безумной, безумно интересной задачи… Я постараюсь поискать.

Это трудно, сказал Влад. Я не знаю… То, чем мы обладаем – это неестественное для человека свойство? Оно чуждое нам, как железная антенна на лбу? Или оно, наоборот, от природы присуще человеку, просто гипертрофированно до невозможности, вроде как руки до земли или абсолютный слух? Может быть, каждый человек в какой-то зачаточной степени этим свойством обладает?

Богорад молчал. Толстая женщина с авоськой, сидевшая рядом на скамейке, напряженно косилась в сторону Влада.

Я бы по-другому спросил, сказал Богорад. Есть ли в этом абсолютно дьявольском свойстве хоть крупица добра? Для тебя? Для окружающих?