Когда они отпустили друг друга и посмотрели глаза в глаза. Сюзанна увидела во взгляде Макги целую бурю переживаний — счастье, удивление, смущение.

Он тяжело дышал.

Она тоже чувствовала, что задыхается.

В какой-то момент ей показалось, что она увидела в его глазах что-то еще, что-то... мрачное. Ей на одно мгновение показалось также, что и страх мелькнул в его взгляде. Мелькнул и исчез, исчез, словно юркая летучая мышь.

Страх?

Прежде чем она успела сообразить, что это могло означать, еще до того, как она успела проверить, не ошиблась ли она, молчание было нарушено, и странный отблеск в глазах Макги улетучился.

— Для меня это было так неожиданно, — начал он. — Я даже...

— А я боялась, что ты меня не поймешь или...

— Нет. Нет. Я просто... не ожидал...

— ...и для меня тоже это было неожиданно...

— ...для нас обоих.

— Я думала, что правильно тебя поняла... Ну, в общем, я чувствовала, как ты ко мне относишься...

— ...а этот поцелуй положил конец всем сомнениям...

— Да! О Боже!

— Какой это был поцелуй! — воскликнул он.

— Удивительный!

Они снова слились в поцелуе, но на этот раз он длился недолго. Макги явно с обеспокоенностью поглядывал на дверь. Она не могла осуждать его. Он оставался врачом, а она — пациенткой, и продолжительным объятиям было не время и не место. Но как же ей хотелось обнять его, прижать к себе, обладать им и покориться ему. Придется ждать.

Она спросила:

— Ты давно?..

— Сам не знаю. Наверное, еще тогда, когда ты лежала без сознания.

— Неужели? И ты тогда влюбился в меня?..

— Ты была так прекрасна.

— Но ты же совсем не был знаком со мной.

— Значит, это нельзя было тогда назвать любовью. Но это было чувство. Я чувствовал...

— Как приятно слушать.

— А после того как ты пришла в сознание...

— Ты понял, что я неподражаема, и дело было сделано.

Он улыбнулся.

— Точно. И я еще обнаружил, что у тебя есть то, что миссис Бейкер называет «умением выкарабкиваться». А мне всегда нравились те, кто умеет это делать.

Они помолчали.

Она спросила:

— Разве бывает, что все происходит так быстро?

— Но так произошло.

— Нам надо очень о многом поговорить.

— О миллионе разных вещей, — улыбнулся он.

— О миллиарде, — поправила она его. — Я ведь почти ничего не знаю о твоей жизни.

— Прошлое его было покрыто мраком, — пошутил он.

— Нет, серьезно, я все-все хочу о тебе знать, — сказала она, не выпуская его рук. — Все-все. Но, мне кажется... здесь не самое лучшее место для этого...

— Да, здесь не поговоришь.

— Место, слегка не подходящее для того, чтобы возлюбленным поближе узнать друг друга.

— Придется пока изображать из себя врача и пациента. Я думаю, уже скоро, когда ты будешь лучше себя чувствовать, мы сможем найти более спокойное место...

— Пожалуй, ты прав, — согласилась она. Но как же ей хотелось, чтобы это время наступило сейчас, чтобы они могли позволить себе все, что только можно себе вообразить. — Но неужели мы будем играть в нашу игру на полном серьезе, неужели мы не сможем хоть капельку отойти от роли? Ты же сможешь хотя бы целовать меня в щеку? Ну хоть иногда?

Джефф улыбнулся и прикинулся, что всерьез думает над ее вопросом:

— Ну... вот... давай рассудим... насколько я помню, в клятве Гиппократа нет запрета для врачей целовать пациентов в щеку.

— Может быть, сейчас сразу и приступим?

Он поцеловал ее в щеку.

— А если серьезно, — продолжал он, — то самое главное для нас сейчас — сделать все для твоего быстрейшего выздоровления. Если все будет нормально, тогда мы сможем позволить себе и все остальное.

— Ого! У меня появился новый стимул поскорее встать на ноги.

— Я уверен, что дело быстро пойдет на лад, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Мы оба приложим к этому все усилия.

Посмотрев на него в это мгновение, Сюзанна вдруг поняла, откуда несколько минут назад у него был в глазах страх. Он не высказал сейчас никаких сомнений в успехе лечения, но его жгли сомнения — это читалось по глазам. Он, как и всякий разумный человек, не мог исключать и полного провала. Значит, он боялся, испытывал страх? Да. Он же имел на это право. Да, он испытывал страх от того, что связался с женщиной, которая в любую минуту может сорваться в истерику, с женщиной, у которой впереди вполне реально маячит сумасшедший дом.

— Не тревожься за меня, — попросила она.

— Постараюсь.

— Я же сильная.

— Я знаю.

— У меня хватит сил. Если ты немного поможешь мне. Он снова поцеловал ее в щеку.

Сюзанне вновь пришли в голову мысли о призраках. Она на самом деле хотела бы верить в существование потусторонних сил. Как просто было бы решать все проблемы! Призраки. Их же можно прогнать чтением молитв, орошением святой водой. Если веришь. Как стало бы ей легче жить, знай она, что причина ее кошмаров — во внешнем мире. Она знала, что так не бывает, но неистребимая вера в чудо продолжала жить в ней. Она почему-то верила, что призрак-Харш и его подручные призраки в какой-то момент окажутся реальностью, а сама она совершенно здоровой.

Прошло совсем немного времени, и чудо произошло. Или, во всяком случае, нечто, очень похожее на чудо.

Обед принесли вскоре после позднего завтрака, поэтому Сюзанна была не в состоянии съесть все, но съела достаточно много, чтобы заслужить похвалу миссис Бейкер.

Через полтора часа ее проводили на первый этаж для очередного сеанса физиотерапии с миссис Аткинсон. Она попала туда в сопровождении двух санитаров. Ни один из них даже близко не был похож на персонажей из ее прошлого.

У лифта она все равно готовилась к самому худшему. Но ничего не произошло.

Галлюцинации не посещали ее с прошлой ночи, когда она обнаружила труп Джерри Штейна в кровати Джессики Зейферт. По дороге из лифта в отделение физиотерапии она подсчитывала, сколько часов прошло с тех пор. Получалось — шестнадцать.

Почти шестнадцать часов спокойной жизни.

Может быть, кошмары вообще больше не будут ее мучить? Может быть, странные видения исчезнут так же внезапно, как и начались?

Упражнения с Флоренс Аткинсон были лишь чуть сложнее, чем вчера, зато массаж доставил ей массу удовольствия, а душ полностью оправдал самые лучшие ожидания.

На обратном пути у лифта она вновь затаила дыхание.

И вновь все прошло спокойно.

Со времени последней галлюцинации минуло более семнадцати часов.

У нее даже появилась мысль о том, что если она продержится без кошмаров целые сутки, то они навсегда оставят ее. Один спокойный день — это, возможно, именно то, что необходимо ее душе и разуму, чтобы очиститься от наваждения.

Надо продержаться еще семь часов. Даже меньше.

В палате ее ждал сюрприз — на столике у кровати стояли два букета цветов: хризантемы, розы, гвоздики. Из обоих букетов выглядывали карточки. В первой ей желали скорейшего выздоровления и стояла подпись: Фил Гомез. Вторая гласила: «Нам всем здесь очень не хватает вас», — и много-много подписей. Сюзанна опознала многие фамилии, но только потому, что Фил Гомез упоминал о них в телефонном разговоре в понедельник утром. Элла Хэверсби, Энсон Брекенридж, Том Кавински... Девять фамилий. Ни одного лица она не могла восстановить в памяти.

Как и прежде, от очередного напоминания о корпорации «Майлстоун» по телу пробежал ледяной озноб.

Она не могла понять, чем это вызвано.

Твердо решив не расстраиваться ни по какому поводу, она отогнала мысли о своей работе. Лучше сосредоточиться на цветах. Они такие красивые. Неважно, кто их послал.

Сюзанна попыталась взяться за книгу, но сразу поняла, что физические упражнения и горячий душ отняли слишком много сил. Глаза слипались. Она задремала. Никакие сны ей на этот раз не снились.

Проснувшись, она обнаружила, что палату уже населили вечерние тени. Солнце за окном уходило за горизонт. Небо темнело тучами. Она зевнула и потерла ладонями глаза.