— Думаю, полёты мы отложим на потом, — беря себя в руки, проговорила девочка. — Чем плохо просто любоваться чудесной панорамой?

С обрыва ей открывался вид на большую часть Верхней Норландии. Долина с домом двоюродного дедушки Уильяма превратилась в маленький зелёный лоскут с белыми водопадами, по которому пролегал путь в Монтальбино. От горных скал, среди которых располагался луг, и находилась теперь Чармейн, вилась нить дорожного тракта; она соединялась с извилистой лентой реки, и вместе они окунались в плеяду крыш, башен и шпилей столицы Верхней Норландии. Лучи заходящего солнца всё ещё касались городских улочек и мостовых, и Чармейн видела горящую золотом крышу королевского дворца с развевающимися флагами. Девочке подумалось, что отсюда она сможет различить даже очертания родительского дома. Город был как на ладони. Чармейн слегка удивилась, заметив, что двоюродный дедушка Уильям и правда жил вдали от города.

За столицей долина вновь расширялась; рыжие полосы света на ней перемежались с тенями горных вершин. Девочка разглядела очертания величественного и знаменитого Замка Радости, именуемого Кастель Джой, в котором жил кронпринц. Поодаль располагались ещё несколько цитаделей, но Чармейн ничего не знала о них. Её внимание привлёк тёмный замок с высоченными стенами и шпилями, от одной из башен ползла струя дыма. За ним начинались укрытые сизым туманом земли со множеством ферм, деревень, промышленных городков — всем тем, что образует сердце страны. Приглядевшись, девочка смогла разглядеть даже покрытую дымкой тонкую полоску моря.

«Похоже, наша страна не такая уж и большая», — заметила по себя Чармейн.

Однако мысли её прервало назойливое жужжание, раздававшееся из букета. Девочка поднесла цветы поближе к глазам, чтобы рассмотреть источник шума. Солнце здесь светило всё ещё ослепительно ярко, поэтому Чармейн без труда заметила, как подрагивает и вибрирует от жужжания один из синих цветов горечавки. Должно быть, она нечаянно сорвала цветок с пчелой в чашечке и не заметила её. Девочка опустила букет и слегка тряхнула его. К её ногам упало нечто фиолетовое, беспокойно жужжащее и ни капли не походившее на пчелу. Любая пчела тут же улетела бы по своим делам, а неведомое существо расселась на травинке и продолжило назойливо жужжать. И вдруг оно вдруг начало расти. Чармейн в испуге отступила на шаг к обрыву. Существо уже переросло Бродягу и безостановочно увеличивалось.

«Оно совсем мне не нравится, — судорожно думала девочка. — Что это за тварь?»

Прежде, чем она успела шелохнуться или ещё о чём-то подумать, существо уже вымахало ростом под четыре метра. По сложению оно напоминало человека, но больше ничего человеческого в нём не было. За спиной мелькали и стрекотали прозрачно-фиолетовые крылья, а лицо, — Чармейн попросту отвернулась, — напоминало морду насекомого с острыми мерзкими жвалами, усиками и выпученными шарообразными глазами, внутри которых находилось ещё по шесть маленьких глаз.

— Вот чертовщина! — прошептала Чармейн. — Оно похоже на лаббока!

— Я и есть лаббок, — провозгласила тварь голосом, в котором смешались жужжание, дребезжание и ворчание. — Я лаббок, и вся эта земля принадлежит мне!

Чармей доводилось слышать о лаббоках, о них ходило множество слухов в школе и все как один отвратительные. Говорили, что, если повстречал лаббока, то нужно обходится с ним как можно вежливей и надеяться, что ему не захочется укусить, а затем сожрать тебя.

— Прошу прощенья, — скромно произнесла Чармейн, — я не знала, что ступаю по вашему лугу.

— Куда бы ты ни пошла, ты всегда ступишь на мою землю, — прожужжал лаббок. — Вся страна принадлежат мне!

— Что? Вся Верхняя Норландия? — удивилась девочка. — Что за чепуха!

— Я никогда не говорю чепухи, — проскрежетала тварь. — Всё моё. И ты тоже моя.

Угрожающе затрепетали крылья, и лаббок двинулся на Чармейн.

— Очень скоро всё королевство и все его жители покорятся мне. Ты станешь первой.

Тварь обнажила свои острые жвала, противно ими лязгнув, и бросилась на девочку. Чармейн вскрикнула, отпрянула в сторону и сорвалась с обрыва. Десятки разлетевшихся цветов сопровождали её падение.

Сквозь свист ветра в ушах Чармейн услышала яростный рёв лаббока, оставшегося наверху. Перед глазами девочки проносились скалы, расщелины, булыжники, и она кричала и кричала.

— Пим, ПИМ! — вопила она. — Ради всего святого! Пим! Я же исполнила все указания, почему я не лечу?

Заклинание сработало. Чармейн осознала это, когда камни вдруг перестали стремительно уноситься вверх, а начали неспешно подниматься, всё медленней и медленней, пока наконец не остановились. На долю секунды она зависла в воздухе, слегка ударяясь об острый край скалистого выступа, нависшего над ней.

«Видимо, я уже умерла,» — подумала Чармейн. А затем добавила вслух:

— Что за нелепость! — и стала переворачиваться с головы на ноги, помогая себе неуклюжим барахтаньем. Внизу, в четверти мили отсюда, девочка увидела домик двоюродного дядюшки Уильяма, погружённый в сумерки.

— Парить в воздухе, конечно, приятно, — произнесла Чармейн, — но передвигаться-то как?

Тут она вспомнила о мелькающих крыльях лаббока и подумала, что сейчас, вполне возможно, он на всех парах несётся следом. От одной только мысли о летящей за ней твари Чармейн перестала задаваться глупыми вопросами о передвижении. Она принялась яростно лягать ногами воздух и вскоре заметила, что довольно быстро приближается к дому двоюродного дедушки Уильяма. Девочка проплыла над крышей и приземлилась в саду, где чары сошли на нет. Волшебство рассеялось так неожиданно, что Чармейн едва успела дернуться в сторону дорожки, чтобы не свалиться в кусты гортензии. Уже сидя на земле, она ощутила дрожь во всём теле.

«Спасена!» — с облегчением и торжеством промелькнуло в её голове. Чармейн чувствовала, что ничто не может угрожать ей, пока она находится близ дома двоюродного дедушки Уильяма.

— Ну и денёк! — наконец, воскликнула девочка, придя в себя. — Всего-то хотела найти хорошую книжку, чтоб почитать в своё удовольствие… Ох уж эта тётка Семпрония, вечно суёт нос, куда не просят!

Кусты позади неё зашуршали. Чармейн отскочила и снова закричала, едва на дорожку выскочил маленький синий человечек.

— Тебя наняли? — грозно вопросил человечек сипловатым голоском.

Несмотря на сумерки, девочка ясно разглядела, что кожа человечка вовсе не фиолетовая, а синяя, и сзади нет никаких крыльев. Лицо его избороздили морщины, говорящие о скверном характере, а в центре красовался огромный загнутый нос — ничего насекомоподобного тут не проглядывало. Страхи Чармейн улетучились.

— Кто ты? — с любопытством спросила она.

— Кобольд, кто же ещё, — бросил человечек. — Верхняя Норландия — родина и дом кобольдов. Я слежу за садом.

— По ночам? — удивилась девочка.

— Мы, кобольды, ведём ночной образ жизни, — ответил человечек. — И я, вообще-то, спросил: тебя наняли?

— Да, что-то вроде того, — отозвалась Чармейн.

— Так я и думал, — довольно изрёк кобольд. — Я видел, как Высокие унесли волшебника. Хочешь вырубить всю гортензию?

— Зачем? — не поняла девочка.

— Люблю подрубать растеньица, — объяснил кобольд. — Это самое приятное в садоводстве.

Чармейн, которая всю жизнь прекрасно жила и без садоводства, обдумала предложение.

— Нет, — выдала она в итоге. — Если бы двоюродному дедушке Уильяму не нравилась гортензия, он бы не сажал её. Он вернётся в скором времени, и, думаю, вырубленная гортензия сильно огорчит его. Почему бы тебе пока не заняться своей привычной работой, а, когда двоюродный дедушка Уильям вернётся, сам спросишь его о гортензии?

— Да он точно не согласится, — раздосадовано вздохнул кобольд. — С этим волшебником никакого веселья. Оплата как обычно?

— А какая у тебя оплата? — спросила Чармейн.