Как все это непросто! Сплошные табу – темы, которых мы не касаемся по молчаливой договоренности… Давид обнял меня во сне – я ощутила нежность и желание. Спросила тихо, одними губами:

– Ты хочешь ребенка? Но он не услышал.

Через три дня прилетели в Москву. Георгий Николаевич отвез детей на дачу к Ирине – мама очень скучала по ним. Давид тоже собирался.

– Чем ты будешь заниматься без меня? – спросил он. – Поедешь на дачу?

– Работать буду. Ольга мне новых дискет надавала. Придется у компьютера сидеть.

– Занимаешься ерундой, Марина. Лето, жара, зачем мучиться в городе?!

Я понимала: ему будет спокойней знать что я на даче, под присмотром мамы и Ирины. На ум пришли Анькины рассуждения о мужской ревности. У всех, в общем, одно и то же… Захотелось сказать:

– Возьми меня в Стокгольм! Накануне отъезда обедали в ресторане, а вечером, уютно устроившись в гостиной, пили коньяк.

– Завтра за тобой заедет Георгий Николаевич, – сообщил Давид, верный своей манере.

– Я не собираюсь никуда ехать.

– Пожалуйста, поживи на даче.

– Давид, не придумывай, там нет компьютера.

– Я купил тебе ноутбук. – Он кивнул на журнальный столик.

Только сейчас я заметила серую плоскую коробку. Такой ноутбук продавался в «М-Видео» на Лубянке – мы с Анькой зачем-то заглянули и туда тоже. Стоил он, даже по моим теперешним понятиям, безумных денег.

– Ты делаешь мне слишком дорогие подарки, Додик!

– Додик?! Давненько меня так не называли! – Он развеселился.

– Додик… – Я обняла его и закрыла глаза – ревность, эгоизм, табу – все показалось вдруг такой ерундой перед лицом нависшей, как мрачная туча, разлуки. – Додик, мой Додик!..

– Я тебе буду писать по мылу, хочешь?

– А звонить?

– И звонить.

– Каждый день?

– По два раза!

– И звонить, и писать – и все равно мало! Я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда!

– Не все от нас зависит – сама понимаешь.

– Значит, отказаться от этих поездок в Стокгольм невозможно?

– Совсем – нет. Разве что ездить пореже…

На следующий день я поднималась на крыльцо Ирининой дачи. Поселок был довоенный, участки громадные, дома добротные.

Георгий Николаевич, к моему удивлению, последовал за мной.

– Маруська! – Ирина, цветущая блондинка слегка за пятьдесят, чмокнула меня в щеку. – До чего хороша! Как стодолларовая бумажка! Юля, дочь твоя приехала!

Сели пить чай. Ирина водрузила на стол блюдо с малиной и сливки:

– Все здешнее, угощайтесь!

– Вкусите дачных радостей! – Георгий Николаевич сначала стеснялся меня, но постепенно разговорился и оказался, как я и думала, приятным и остроумным собеседником.

После чая Ирина отправила его со списком продуктов в городок неподалеку, а мы втроем уселись под яблоней.

– Чей же это ухажер? – поинтересовалась я. Мама расхохоталась:

– Какие могут быть сомнения?!

– Вам смех… – оправдывалась Ирина. – А смотрите как удобно: отвезет, привезет. Без него как без рук сидели бы…

Ирина давным-давно разошлась с мужем, и с тех пор мы были свидетелями ее бесконечных романов, то бурных, то вялотекущих.

– Ты. Маруська, лучше своим ухажером похвастайся!

– Чем хвастаться-то? Он уехал, – шутливо отмахнулась, но вдруг ощутила звериную тоску.

– Уехал – вернется! – Ирина подмигнула мне. – Все будет хорошо, правда Юль?

Мать суеверно покачала головой:

– Сплюнь ты, ради бога!

К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет – держится слегка отстраненно.

Денис кинулся изучать привезенное.

– Ма, купила ноутбук?

– Купила! Скажешь тоже.

– Давид Михайлович?

– Конечно!

– Супереки.

После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».

– Теперь пойдем в магазин, – серьезно объявила она. – Купим что-нибудь к вечернему чаю.

Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.

– Нарви цветов, на террасе поставим, – предложила Ирина.

– Жалко рвать. Они же живые!

– Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…

С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. – Как Таня поживает?

– Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.

– А Борис?

– Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.

Ирина усмехнулась. Личная жизнь единственной дочери волновала ее не слишком.

Походы в магазин тоже входили в понятие «дачных радостей». Прежде чем купить кулек сухарей, полкило мармелада и две плитки «Аленки», мои дамы долго советовались. Мама непременно хотела взять еще бисквитный рулет, а Ирина уверяла, что он несвежий и лучше купить селедки или копченой грудинки. Но мама селедку терпеть не могла.

Домой вернулись на закате. Ирина сразу включила телевизор. Мама кормила Илюшку ужином. Олег с Денисом в мгновение ока сжевали по бутерброду и опять умчались к ребятам.

Я поднялась в свою комнату и прилегла не раздеваясь. На старомодном письменном столе валялась коробка от ноутбука. Вчера в это время мы с Давидом распечатывали ее. Неужели только вчера?.. Вчерашний день, оттесненный «дачными радостями», показался мне вдруг страшно далеким…

– Марусь, спускайся, концерт! – позвала Ирина.

Смотреть концерт не хотелось, но и не пойти было неудобно.

Известная певица, титулованная звезда российской эстрады, распевала с экрана какие-то неправдоподобные вещи про любовь.

«Разве так бывает – позабудешь про боль? – подумала я. – Что за стихи? Поют о любви, а сами не понимают элементарного!»

– Что ты, Марина, ходишь с видом неутешной вдовы, – невинным тоном спросила мама – иногда на нее находило желание попридираться.

А ты заметила, что наша дива сделала пластическую операцию? – Ирина умело переключила мамино внимание. – Укоротила нос.

– Нет. А ведь правда! Она так получше. А поет по-прежнему голосом матери. Под ее фонограмму!

– И глупости какие-то, – вставила я.

– Ну, что глупости, это нормально. Эстрадные песни ни на что не претендуют! Маруська, ты ужинать будешь?

– Лучше давайте чай пить! – предложила сластена-мама.

– Уж скажи честно, Юля, что тебе не терпится съесть весь шоколад. Сколько помню тебя, только шоколадом и питаешься! Как только не надоело!

Самодовольно усмехнувшись, мама покачала головой:

– Ничуточки!

– Пусть сидит со своим шоколадом, – продолжала Ирина, обращаясь ко мне. – А нам с тобой я поджарю по котлетке!

– Поджарьте. – Я блаженно вытянулась в старом кресле, но тут зазвонил мой мобильный.

Схватив трубку, я бросилась в сад. Этот голос будто проникал прямо в сердце – хотя говорил Давид вещи самые будничные: в первый день многое удалось успеть, если так пойдет, он вернется раньше чем через месяц, советовал поездить с Георгием Николаевичем, поучиться водить. И только в конце:

– Если бы ты знала, как мне не хватает тебя!

– Додик!.. – только и могла произнести я в ответ.

– Где ты?

– В саду, под луной. Помнишь, ты сказал, что у тебя нет времени на прогулки?

Он засмеялся:

– Помню…

После разговора с Давидом мне не хотелось возвращаться на террасу. Я понимала: все написано у меня на лице. Пришлось погулять, подумать о чем-нибудь, не имеющем отношения к Давиду. Например, о работе. С тех пор как мы вернулись из Греции, я не прочла ни одной статьи. Завтра с утра начну. А где, интересно, дети?

– Давид звонил? – спросили хором мама и Ирина.

– Давид, – безвольно ответила я.

– Подогреть тебе котлетку?

И потекла жизнь, спокойная, умиротворяющая. Дети теперь относились ко мне совсем по-другому. Особенно, подражая Давиду, усердствовал Денис. Для мамы и Ирины я по-прежнему была маленькой девочкой: они трогательно оберегали меня от бытовых проблем, не будили по утрам, подкладывали лучшие кусочки. Я с удовольствием подчинялась, подолгу гуляла с ними, рассеянно слушала их разговоры, истории из жизни политиков и эстрадных звезд, вычитанные в журналах, и – думала о Давиде.