– Бабушка беспокоится о твоем здоровье, Илья. И ты должен быть благодарен…

– Если ты ей не скажешь, я убегу…

– Что?! – взорвалась я. Его слова стали каплей, переполнившей чашу моего терпения. Все как один, и даже собственный ребенок, сегодня против меня. – Что ты сказал, повтори?!

– Я у-бе-гу, – невозмутимо сообщил Илюшка. – Сяду в поезд и приеду к тебе!

– Это мне подарок такой к Рождеству?! Я выбирала тур, старалась…

– Мама…– Я узнала его манеру сдерживать из последних сил слезы. – Она заставляет есть творог. А я его, – голос предательски дрогнул, – с детства ненавижу! И в бассейн не пускает.

– Илюша, ты же уже взрослый! После бассейна легко простудиться. Плавай вечером перед сном…

Я еще что-то объясняла сыну, но на плите уже загудел таймер.

– Все, Илья. Не омрачайте друг другу жизнь, вы же на отдыхе.

«Чтобы убедиться в готовности птицы, проткните ее тонкой иглой. Если выделившийся сок не содержит крови, значит, птица готова». Что ж, проткнем.

Затем птицу следует выложить на специальное блюдо, украсить тушеными яблоками, квашеной капустой, жареным картофелем, маринованными фруктами». Из всего списка у меня были только яблоки, и то неважнецкие. Но все равно получилось красиво. Блюдо с гусем на белой накрахмаленной скатерти, таинственно поблескивающее столовое серебро, мерцающий в сумерках хрусталь…

е – У нас праздник? – спросил Давид, вернувшись.

– Считай как хочешь, – ответила я. – И кстати, где ты был?

Он довольно усмехнулся:

– Узнаешь в свое время. Но что с тобой? – Он пристально посмотрел на меня. – Что ты такая замученная?

– Ты не представляешь, что тут было! – воскликнула я фальшиво воодушевленно. – Просто паломничество к нам! Звонки, звонки. Между прочим, звонила Аня. Знаешь, где они с Максом? В Швейцарских Альпах!

– Я слышал. Макс говорил, что собирается… надо бы и нам съездить туда. Хочешь?

– Давай!

– Выпьем за будущее путешествие!

– С удовольствием!

Вино, пряное, ароматное, успокаивало, убаюкивало, умиротворяло. И верилось, что будут Альпы, гостиничный номер в какой-нибудь горной деревушке, снег, мягко падающий за окном, – не будет этой тоски, холодящих душу предчувствий. Про Еву все разъяснится само собой. Пусть, например, она окажется юной кузиной Давида, вдруг почувствовавшей себя взрослой и решившей позвонить ему запросто. Вот это будет облегчение! От одной лишь мысли я улыбнулась.

– Какая ты загадочная сегодня. То грустная, то улыбаешься. Чему это ты улыбаешься? – спросил Давид.

– Узнаешь в свое время, – ответила я его же словами.

Потом мы пили за то, чтоб скорее наступило «свое время». Дурачились, включили телевизор, перепрыгивали с канала на канал, подлавливали смешные совпадения и хохотали до слез. Вечером с недопитой бутылкой вина и фруктами перебрались в спальню.

Уютно устроившись в кресле, я жевала безвкусный зимний виноград. Давид вошел в комнату и объявил торжественно:

– Пришло время узнать, где я был сегодня. – И он вручил мне маленькую бордовую коробочку.

«Из ювелирного», – подумала я и, немного помедлив, щелкнула замочком. С алого бархата сверкнули бриллианты. В коробке оказалось кольцо. Классическое, простое, изящное, но почему-то чувствовалось, что очень дорогое.

«Обручальное?» – Я внутренне замерла. А вслух сказала:

– Тебе звонила Ева. – Потом добавила с ее интонациями: – Ева Амиранашвили.

И испугалась. В комнате стало неестественно тихо. Только гулко стучали часы. Казалось, достучат – и рванет. Я сидела, опустив голову, боясь взглянуть на Давида. Потом все-таки взглянула. Больше не оставалось сомнений: Ева Амиранашвили, девушка с серебряным голосом, – его Жена.

– Прости, – медленно, с трудом подбирая слова, наконец заговорил Давид. – Мне давно надо было поговорить с тобой. Но я не мог. Я не знал, как ты… то есть я знал и поэтому…

Мне казалось, что боль, как морская волна, захлестывает меня с головой. Было больно дышать, смотреть, и слушать тоже было больно. Но он продолжал:

– Пойми меня! Постарайся хотя бы понять! Я тоже живой человек. Когда в первый раз ты стояла в прихожей, комкала перчатки и была так красива, так беззащитна и так несчастна… Но я еще сопротивлялся. А когда снова увидел тебя через полчаса… Мне показалось, это судьба.

Неожиданно для себя я истерически расхохоталась.

– Я прошу тебя, успокойся. Давай поговорим. Ты была моей ожившей мечтой. Я не верил, что ты можешь существовать в реальности…

Моя боль посторонилась, уступив место холодной злобе.

– Давид, это наши последние часы. Не превращай их в фарс. Брось пошлости.

Он резко встал и вдруг заговорил тем властным, хозяйским тоном, каким когда-то перечислял мне должностные обязанности домработницы.

– Успокойся! Выпей и выслушай меня. А дальше ты вольна поступать как угодно.

Не подчиниться было невозможно.

Рюмка дрожала в руках, но я все-таки выпила, поднялась, поставила рюмку на столик и сказала почти равнодушно:

– Я выслушаю тебя, Давид. Хотя это ничего не изменит…

Сначала я мучилась вопросом, верить – не верить. Такая боль застыла в его глазах, а голос… – родной. С другой стороны, сколько можно верить? Пора бы уж и поумнеть!

Постепенно кое-что стало проясняться. Я вспомнила, с какой тоской смотрел он на меня вначале. Теперь я знала причину его тоски… Здесь, в этой комнате, он порывисто обнимал меня, повторяя: «Я боюсь потерять тебя». Тогда я недоумевала, хотя как-то угадывала недоброе. Все тайное стремительно становилось явным. Под конец я получила ответы на все так долго мучившие меня вопросы. Удовлетворила любопытство. Но какой ценой…

– Я начну издалека. Ты потом поймешь почему. В жизни иногда все бывает так перепутано…

История, которую поведал мне Давид, началась в один прекрасный апрельский вечер, когда он, в те времена студент четвертого курса, выходил из читалки городской научно-технической библиотеки. Обычно он пользовался библиотекой универа, но в этот раз понадобилась какая-то редкая книга, он долго охотился за ней, и все неудачно. В тот вечер ему повезло.

Выходя из библиотеки, Давид заметил на стойке точно такую же книгу. Оказывается, здесь их целых две. А он-то, дурак, рвал подметки по всему городу…

Библиотекарь забрала книгу со стойки и протянула читательский билет высокой стройной девушке. Неужели, с их факультета? Что-то там он такой не видел. Может, первокурсница. Но вряд ли на первом курсе будут это читать… Девушка остановилась в холле у зеркала, поправила волосы, подкрасила губы. Она оказалась студенткой пищевого, тоже четверокурсница. Книгу два месяца искала. И сегодня – удача! Нашла.

На улицу вышли уже вместе. Он хотел проводить ее, но девушка просто, без жеманства объяснила, что живет в пригороде, оттуда вечером неудобно возвращаться. Зато охотно продиктовала телефон. А кстати, и представилась: Ирма.

Они стали встречаться. Сходили в кино, на дискотеку, посидели в баре, съездили к друзьям на дачу на пикник. Осенью их пригласили на свадьбу. Ирма была свидетельницей невесты.

После этого Давид повел ее в огромную профессорскую квартиру – знакомиться с родителями.

– Нет! – в ужасе воскликнула мама, старший преподаватель кафедры германской филологии.

– Нет! – вторил ей отец-профессор.

– Не беда! – примирительно улыбнулась Ирма. – Главное – мы любим друг друга. Все остальное значения не имеет.

– Где же мы будем жить? – наивно спросил Давид.

Но Ирма не унывала. Правда, ей тоже нечего было предложить будущему мужу. Она обреталась в двухкомнатной квартире-хрущевке: в одной комнате – мама с отчимом, в другой – она и сводные брат с сестрой. Но уже близилась преддипломная практика на мясокомбинате, за работу вполне прилично платили. На эти деньги в их поселке можно снять комнату, а если повезет – квартиру.

– Но я не могу жить на твои деньги… – «пытался сопротивляться Давид.