Вроде бы, надо было радоваться, что работы будет не так много, как Аня предполагала. Но она расстроилась: если царь Давид намерен лично доедать всё, так что же её бомжам достанется? Хотя ладно, ничего страшного. Типографскую зарплату она теперь не должна отдавать Вадику, да ещё и здесь платить будут. Ничего, сможет она своих бомжей прокормить. Сегодня отнесёт им хлеб, который всё равно никто в этом доме не ест, две пачки запасённого на всякий случай кефира и пачку творога — она же не знала, что царь Давид не любит молочного, — оставшийся салат из помидоров и огурцов и бутылку воды с шиповниковым сиропом. Аня никак не могла решить, сказать царю Давиду о своих бомжах сразу, или уж потом как-нибудь постепенно его подготовить… Но царь Давид опять пошёл валяться с книгой на диване в кабинете, а ей настоятельно посоветовал не сидеть в четырёх стенах, а пойти воздухом подышать, погулять просто так или заняться своими делами. Ведь есть у неё свои дела? Ну, вот и нечего сторожить его тут, он не калека, ему сиделка не нужна.

Аня быстренько собрала обед для бомжей, заглянула в кабинет, сказала царю Давиду, что скоро придёт, выслушала его рассеянное: «Счастливо», — и заторопилась к оврагу возле брошенной стройки. На вахте сегодня сидел Олежек, опять сердитый, но на её приветствие ответил с готовностью и даже, кажется, был не против поболтать о том — о сём.

— Ты как вообще? — спросил он неопределённо. — Хозяин ничего? Не обижает? Говорят, он крутой. А пацан с ним — это кто? Своя охрана?

— Давид Васильевич очень хороший, — не останавливаясь, откликнулась Аня. — Пацан с ним — это не охрана, а племянник.

И, уже выходя из подъезда, услышала, как Олежек пренебрежительно пробормотал:

— Тогда ясно… А я думаю: чего такую шелупонь в охранники брать?

Самой Ане в голову не пришло бы давать Ваське такую характеристику. Но то, что Васька и у кого-то другого не вызывал одобрения, — это почему-то радовало. Хотя у сердитого Олежека, похоже, вообще никто особого одобрения не вызывал…

Возле бетонных плит на краю оврага никого не было. Так и раньше иногда бывало — бомжи либо уходили, не дождавшись её, либо приходили позже, а она просто оставляла на условленном месте принесённое. Аня выгрузила из сумки свёртки и банки, немного подождала, оглядываясь, никого не дождалась — и собралась уходить.

— Добрый день, — сказал голос Александра Викторовича, того самого, который казался Ане ряженым.

Голос был, а самого Александра Викторовича не было. Однажды Аня вычитывала глупую фантастическую повесть, в которой пришельцы то и дело сливались с окружающим ландшафтом, вызывая этим недоумение у аборигенов. Аборигены пытались вступить с пришельцами в контакт, а те — то явятся, то растворятся. Больше ничего не делали, только без конца сливались с ландшафтом. Зачем тогда прилетали? Действительно странно. Может быть, якобы старик Александр Викторович тоже слился с ландшафтом, чтобы не вступать в контакт с Аней? Тогда зачем поздоровался? Не поймёшь этих пришельцев.

— Я здесь, — сказал голос Александра Викторовича, а потом и сам Александр Викторович показался из оврага. — Здравствуйте, Аня. Я там костёр хотел развести, картошки для всех напечь. Мы не знали, придёте вы сегодня или нет, вот я на всякий случай картошки и… э-э-э… наворовал.

— Не обманывайте, — неожиданно для себя сказала Аня. — Ничего вы не воровали. Вы её купили, да?

— А мне говорили, что вы всегда верите людям! — Александр Викторович засмеялся. — Ничего я не покупал. Я её заработал. Окучивал на даче, вот мне и выдали полведра картошечки. А как вы догадались?

— От вас опять кофе пахнет, — сказала Аня. — И зубы у вас здоровые. И на самом деле вы не старый, а притворяетесь. Зачем? Может быть, вы в федеральном розыске?

— Надо же, какие страшные слова вы знаете, — удивился Александр Викторович. — Преступник в розыске — это очень опасно. С преступником в розыске нельзя говорить так откровенно. Вы это понимаете?

— Понимаю, — печально согласилась Аня. — Ни с кем нельзя говорить откровенно… С преступником нельзя, с начальником нельзя, с подругами нельзя, с мужем нельзя… Я всю жизнь это слышу. А если не откровенно — тогда как? Пахнет кофе, а говорить, что пахнет водкой, — так, что ли? Вам не кажется, что это как-то… странно?

— Я не преступник в федеральном розыске, — серьёзно сказал Александр Викторович.

— Я так и думала… — Аня вздохнула и призналась: — Хотя мне всё равно. То есть не то, чтобы совсем всё равно, но ведь все люди хотят есть. И никто не знает, в каких обстоятельствах окажется завтра. Да вы и сами лучше меня знаете, что в жизни всякое бывает.

— Бывает, бывает… — Александр Викторович смотрел на нее задумчиво и как-то озабоченно. Даже тревожно как-то. — Аня, я тебя не хочу пугать, но ведь и убийцы бывают. Маньяки, садисты. Ты что, даже не слышала о таких?

— Вы тоже думаете, что я ненормальная? — спросила Аня. — Ну да, многие думают… Всё я понимаю. Ну, убийцы, маньяки, ну, бывают, я не только слышала, но и читала, и даже очень много. Но в жизни пока не встречала.

— Повезло, — пробормотал Александр Викторович. — А вот я встречал. А ты не в курсе, что за маньяк за нами сейчас следит?

Он смотрел через её голову, и Аня невольно оглянулась, хотя и подозревала, что её просто разыгрывают. Оказалось — нет, не разыгрывают. От железной ограды в глубину двора стремительно шарахнулась знакомая фигура, перебежала детскую площадку и скрылась за углом дома. Васька. Ну вот, мы так не договаривались… Он же должен сейчас в тире стрелять.

— Ты его знаешь, — догадался Александр Викторович. — Это не маньяк?

— Племянник хозяина, — недовольно сказала Аня. — Вот этот как раз похож на маньяка. Но если что — царь Давид меня защитит. Ладно, я побегу, не буду остальных ждать. Я думаю, вы всё сами не съедите. Не знаю, когда в следующий раз смогу придти. Если никого не застану, то оставлю всё в ящике в шалаше, чтобы собаки не растащили. До свидания, я побежала.

Она действительно побежала бегом, надеясь попасть в квартиру раньше Васьки. Она почему-то была уверена, что если Васька придёт первым, то обязательно расскажет царю Давиду о ней. О том, что она тайно встречается с неизвестными людьми за домом на краю оврага. И даже передаёт этим неизвестным людям вынесенные из квартиры вещи. Наверняка — не принадлежащие ей. Это вызывает серьёзные подозрения и опасения. Кто же будет держать на работе человека, который что-то тащит из дома и передаёт это неизвестным людям?

— Вернулась? — рассеянно спросил царь Давид. — Быстро. А чего так мало гуляла?

— Я не гуляла, — выпалила Аня очень решительно. — Я кое-какую еду бомжам отнесла. Только то, что вы есть не стали, а до вечера не доживёт. Ведь нельзя же выбрасывать, да? Вот я и отнесла. Это ничего?

— Да ничего, — несколько удивлённо откликнулся царь Давид. — Как хочешь, мне всё равно. А ты чего, всех бомжей кормишь?

И Аня торопливо, но всё равно с какими-то ненужными и наверняка не интересными ему подробностями, стала рассказывать царю Давиду о своих бомжах, и почему они стали бомжами, и о том, что Евгений Михайлович обещал вылечить спину Льва Борисовича, а уголовника Колю убили за металл, и о том, что Галину Андреевну выгнал из дома единственный сын, а её, Аню, некоторые считают сумасшедшей, потому что всех голодных всё равно не накормишь, так и незачем душу рвать…

— Ты чего кричишь, а? — вдруг перебил её суматошную скороговорку царь Давид. — Вон, даже задыхаешься! Хватит нервов, девочка, я всё понял, не надо больше кричать. Я тебе уже сказал: делай, что считаешь нужным. Ты им вино не носишь, нет? Это правильно. А остальное — дело твоё. Почему ты должна что-то кому-то объяснять?

— Спасибо, — растерянно сказала Аня. — Спасибо большое, Давид Васильевич. Я не буду злоупотреблять, честное слово. Вы хороший человек. А я боялась, что меня уволят за такие… э-э-э… ненормальные поступки.

— Кто ж тебя так напугал?.. — начал царь Давид.

Над входной дверью с печальной интонацией дзинькнул колокол.